{thumbimage 150px 1}Впервые за двадцать лет в Великом Новгороде пройдёт персональная выставка Александра ОЛИГЕРОВА
Сегодня работы художника чаще можно видеть в зарубежных галереях, нежели в родном городе. Поэтому вернисаж, открывающийся на днях в залах Государственного музея художественной культуры Новгородской земли, — событие долгожданное и уникальное.
Такое же, как и сам художник, и его работы, отличающиеся яркостью цвета, необычностью образов, форм. Модерн — одним словом. Накануне открытия выставки корреспондент «НВ» встретилась с художником в его мастерской.
— Александр, нынешняя выставка — пятая персональная только в этом году, но первая — в Новгороде за последние 20 лет. С чем это связано?
— У меня очень плотный выставочный график: с одной выставки картины переезжают на другую… Поэтому собрать большую полноценную выставку быстро не удаётся. Да и по поводу зрителей в Новгороде были сомнения. Так уж складывается, что провинция сильна традициями — академической живописью. Города, стоящие далеко от столиц, имеют свою цельную, сложившуюся жизнь. В Новгороде ситуация иная: находясь между Питером и Москвой, люди понимают, что они всегда могут сесть в автобус и через пару часов окунуться в другую жизнь. То же самое и среди художников: только он начинает выбиваться, работать в другом ключе — тут же всеми правдами и неправдами старается переехать в Питер или Москву и продолжает свою карьеру уже там.
— Может быть, активная выставочная деятельность за границей объясняется ещё и тем, что ваше искусство там давно уже стало классикой…
— Мои работы, а не искусство. Не я же модерн создавал. Но при этом был даже такой анекдотический случай, когда я предложил одной нью-йоркской галерее свои работы. Тот салон занимается африканским искусством. А у меня есть проект «Русская Африка»: яркая, сочная, большие линии, пятна, где-то напоминающие африканский этнику. Я подумал, что это весьма пикантно, и послал им его на рассмотрение. В ответном письме они очень вежливо сообщили, что я, наверное, не в курсе современного африканского искусства. И то, что я прислал, — очень старо. Работы на холстах их давно не интересуют. Другое дело — видео, медиа.
— Как вы считаете, нужна ли художнику-модернисту академическая школа?
— Точно не могу сказать. Для любого художника важно поставить вкус, отношение к искусству, жизни. А это достигается долговременным ученичеством. По-моему, всё равно, в каком стиле заниматься живописью: академическом или сразу в современных направлениях, но обязательное условие — хороший учитель, который видит твой темперамент, тяготение к цвету, формам.
— Получается, реалистические пейзажи — это уже позапрошлый век?
— Против академического реализма я ничего не имею, я его преподаю, мало того, многие мои ученики, особенно — наиболее успешные, работают в академическом реализме. Почему же так происходит, спросите вы. Для этого нужна среда. Моя среда была вне Новгорода, я сюда из неё приехал и продолжаю в ней находиться. Новгород — моя мастерская. Если говорить о живописи как о профессии, то такой профессии в Великом Новгороде нет, не будем лукавить. Здесь есть рынок, но дальше сувенирной живописи он не идёт. Есть люди, которые занимаются живописью и подрабатывают для жизни, а есть те, которые работают и пописывают по выходным. Счастливцы первые, но их немного.
— А себя вы к первым причисляете или ко вторым?
— К первым. Но я давно вышел за рамки новгородского маркета. Ведь главное в арт-рынке — люди, которым нравится живопись, которые могут сопереживать до слез, до боли увиденной работе, стиху или музыке. А это — все-таки специфическая аудитория. Когда на человека начинают влиять пятно, линия, пластика, образ в целом, тогда можно говорить об эстетике восприятия.
— Название выставки «Модернизм» говорит само за себя. Тем не менее, что за работы мы там увидим?
— Это работы последних лет. Ядро моей выставки составляют картины, выполненные в стиле летризма. Это — одна из веточек развития модернизма, одно из направлений в современном искусстве, использование в картинах нечитаемого текста как графического элемента. Он далек от каллиграфии, но интересен мне тем, что графика почерка в таких картинах иногда больше говорит об авторе, чем он даже думал и хотел. Вы когда-нибудь обращали внимание на рукописи Пушкина? Их графика абсолютно живая и способна многое рассказать нам о поэте. Я имею в виду черканные-перечерканные рукописи с рисунками на полях. Для сравнения можете представить поднесенное им стихотворение императору, чистенько написанное на гербовой бумаге. Это же мёртвая вещь! Я, конечно, далек от минимализма в этом проекте, поэтому у меня не просто графические тексты на всю картину, а только как ее составная часть наряду с образами или абстрактной живописью.
— Это правда, что наброски к будущим картинам вы делаете на компьютере?
— Всегда, вот уже последние лет десять. Ведь самое серьёзное оружие у художника, которым он владеет, — это отбор. Он начинается с замысла, первых штрихов и заканчивается, когда работа выносится из мастерской. Художник должен сомневаться: отвечать за каждый штрих, цвет, линию. Для одной работы я создаю до 200 эскизов. Представьте: если бы я писал их маслом, гуашью, на холсте — сколько бы времени и материалов на это ушло? А на компьютере за час я делаю до ста вариантов.
— Вы являетесь членом Парижского союза художников. Интересно, чем эта организация отличается от российской?
— Союз художников за рубежом не имеет зачастую определенной планки — ни географической, ни качественной. Это его плюсы и минусы. Плюс в том, что он очень демократичен, гибок, а минус — в том, что ты, собственно, не знаешь, что и ожидать. Например, на парижском салоне я видел всяких котят, очень сладенькие цветочки — невероятно салонные картины. У нас бы они просто не прошли на областную выставку, а там выставляют в Лувре.
— У меня очень плотный выставочный график: с одной выставки картины переезжают на другую… Поэтому собрать большую полноценную выставку быстро не удаётся. Да и по поводу зрителей в Новгороде были сомнения. Так уж складывается, что провинция сильна традициями — академической живописью. Города, стоящие далеко от столиц, имеют свою цельную, сложившуюся жизнь. В Новгороде ситуация иная: находясь между Питером и Москвой, люди понимают, что они всегда могут сесть в автобус и через пару часов окунуться в другую жизнь. То же самое и среди художников: только он начинает выбиваться, работать в другом ключе — тут же всеми правдами и неправдами старается переехать в Питер или Москву и продолжает свою карьеру уже там.
— Может быть, активная выставочная деятельность за границей объясняется ещё и тем, что ваше искусство там давно уже стало классикой…
— Мои работы, а не искусство. Не я же модерн создавал. Но при этом был даже такой анекдотический случай, когда я предложил одной нью-йоркской галерее свои работы. Тот салон занимается африканским искусством. А у меня есть проект «Русская Африка»: яркая, сочная, большие линии, пятна, где-то напоминающие африканский этнику. Я подумал, что это весьма пикантно, и послал им его на рассмотрение. В ответном письме они очень вежливо сообщили, что я, наверное, не в курсе современного африканского искусства. И то, что я прислал, — очень старо. Работы на холстах их давно не интересуют. Другое дело — видео, медиа.
— Как вы считаете, нужна ли художнику-модернисту академическая школа?
— Точно не могу сказать. Для любого художника важно поставить вкус, отношение к искусству, жизни. А это достигается долговременным ученичеством. По-моему, всё равно, в каком стиле заниматься живописью: академическом или сразу в современных направлениях, но обязательное условие — хороший учитель, который видит твой темперамент, тяготение к цвету, формам.
— Получается, реалистические пейзажи — это уже позапрошлый век?
— Против академического реализма я ничего не имею, я его преподаю, мало того, многие мои ученики, особенно — наиболее успешные, работают в академическом реализме. Почему же так происходит, спросите вы. Для этого нужна среда. Моя среда была вне Новгорода, я сюда из неё приехал и продолжаю в ней находиться. Новгород — моя мастерская. Если говорить о живописи как о профессии, то такой профессии в Великом Новгороде нет, не будем лукавить. Здесь есть рынок, но дальше сувенирной живописи он не идёт. Есть люди, которые занимаются живописью и подрабатывают для жизни, а есть те, которые работают и пописывают по выходным. Счастливцы первые, но их немного.
— А себя вы к первым причисляете или ко вторым?
— К первым. Но я давно вышел за рамки новгородского маркета. Ведь главное в арт-рынке — люди, которым нравится живопись, которые могут сопереживать до слез, до боли увиденной работе, стиху или музыке. А это — все-таки специфическая аудитория. Когда на человека начинают влиять пятно, линия, пластика, образ в целом, тогда можно говорить об эстетике восприятия.
— Название выставки «Модернизм» говорит само за себя. Тем не менее, что за работы мы там увидим?
— Это работы последних лет. Ядро моей выставки составляют картины, выполненные в стиле летризма. Это — одна из веточек развития модернизма, одно из направлений в современном искусстве, использование в картинах нечитаемого текста как графического элемента. Он далек от каллиграфии, но интересен мне тем, что графика почерка в таких картинах иногда больше говорит об авторе, чем он даже думал и хотел. Вы когда-нибудь обращали внимание на рукописи Пушкина? Их графика абсолютно живая и способна многое рассказать нам о поэте. Я имею в виду черканные-перечерканные рукописи с рисунками на полях. Для сравнения можете представить поднесенное им стихотворение императору, чистенько написанное на гербовой бумаге. Это же мёртвая вещь! Я, конечно, далек от минимализма в этом проекте, поэтому у меня не просто графические тексты на всю картину, а только как ее составная часть наряду с образами или абстрактной живописью.
— Это правда, что наброски к будущим картинам вы делаете на компьютере?
— Всегда, вот уже последние лет десять. Ведь самое серьёзное оружие у художника, которым он владеет, — это отбор. Он начинается с замысла, первых штрихов и заканчивается, когда работа выносится из мастерской. Художник должен сомневаться: отвечать за каждый штрих, цвет, линию. Для одной работы я создаю до 200 эскизов. Представьте: если бы я писал их маслом, гуашью, на холсте — сколько бы времени и материалов на это ушло? А на компьютере за час я делаю до ста вариантов.
— Вы являетесь членом Парижского союза художников. Интересно, чем эта организация отличается от российской?
— Союз художников за рубежом не имеет зачастую определенной планки — ни географической, ни качественной. Это его плюсы и минусы. Плюс в том, что он очень демократичен, гибок, а минус — в том, что ты, собственно, не знаешь, что и ожидать. Например, на парижском салоне я видел всяких котят, очень сладенькие цветочки — невероятно салонные картины. У нас бы они просто не прошли на областную выставку, а там выставляют в Лувре.
Надежда ВЫЛЕГЖАНИНА
фото Владимира БОГДАНОВА
фото Владимира БОГДАНОВА
