Соединяя небеса и землю

 Копенгаген

…Под ногами — больше 30 метров, и мелкомасштабные копенгагенцы не обращают внимания на ставший привычным за 116 лет собор князя Александра Невского, несмотря на то, что в 2009-е лето от рождества Христова он покрылся металлическими лесами. Есть до этого дело только датским рабочим, штукатурящим старые стены, да Елене, «Элен» — мастеру иконописи из Великого Новгорода. Это она, замирая сердцем от высоты и красоты, который час работает на фронтоне под самыми куполами. Из ниши, с плиты из вулканического камня на нее смотрит святой благоверный князь Александр Невский. За год до того, как построили сам собор, петербургский профессор Федор Бронников написал икону по просьбе русской императорской семьи. Ныне Елену Горбунову-Гребенникову, признанного специалиста, пригласили ее отреставрировать по протекции петербургских священников зарубежной церкви.

Палех

— Иногда мне казалось, что, может быть, я с большей пользой провела бы это время в России, в Новгороде, дети бы не так по мне скучали. Опять же на Ганзейские дни не попала, а мне рассказывали, как здесь было хорошо, — говорит Елена, сидя со мной за чашкой кофе в своем большом доме, что в старой части Новгорода.
На самом деле она все успела. Почти сразу после возвращения из Дании в воскресной школе одной из любимейших новгородских церквей — Покровском соборе — открыла выставку, посвященную образам Богородицы. Впрочем, одна Богородица ее авторства здесь живет уже давно. Несколько лет назад Елену Гребенникову попросили написать для храма надвратную икону «Знамение». Теперь образ Божией Матери, созданный на мраморе акриловыми красками, висит над южным входом в храм, закрытый от непогоды стеклом, временами отражающим скудное северное солнце. «Мартовское солнце выбеливает лик, надо будет следующей весной подновить», — деловито говорит Елена.
При этом нет в голосе ни трепета, ни придыхания, чего ожидаешь услышать от человека, погруженного в церковную живопись уже четверть века.
— Я мирской человек и не понимаю, почему икону связывают с каким-то потусторонним миром. Икона — она такая жизнеутверждающая. Дионисий (московский изограф XV—XVI веков, продолжатель традиций Андрея Рублева. — Прим. Ю.Г.) и его сыновья, например, были светскими людьми. Иконописание или реставрация, конечно, требуют благословения от церкви, и я его периодически получаю. Но это же моя работа, я училась и шла к этому много лет, — размышляет Елена.
На стенах ее домашней мастерской много натюрмортов и пейзажей. Портретов нет. Говорит, что хватает ликов, люди художнице в этом плане не интересны: в образах есть всё. Когда с Еленой спорят, приводя в пример изображения нескольких распятий или Богородиц, утверждая при этом, что они каноничны и сюжет один, мягко, но категорически возражает:
— В каждом лике есть свое собственное выражение. В Божией Матери есть женственность, а есть жертвенность. С ними надо общаться, иконы для того и предназначены, чтобы каждый смог обратиться через них к первообразу.
Для себя «нечто» в церковных образах она нашла раз и навсегда очень рано, лет в 13—14. Училась в советской школе, где воспитывалась в определенной идеологии. Признается, что тогда ей искренне казалось, что идеи марксизма- ленинизма настолько гуманные, что им нельзя не верить. Сейчас со смехом признается, что рассматривала их именно с точки зрения справедливости. И только спустя некоторое время поняла, что воплощение их в реальности пошло как- то не так. Позже, уже учась в Палехском училище живописи, по убеждениям вышла из комсомола.
— Древнерусская живопись и фрески мне всегда были интересны. Помню, что в детстве, выезжая из родного Ярославля в Ростов, Углич, Кострому, я всегда искала храмы, дома, какие-то другие проявления старины. Они будоражили мое воображение, — вспоминает Елена. — Первая икона пришла в мои руки в классе седьмом, это был XVII век, наверное, и рассматривать ее было одно удовольствие.
Кажется, что это преувеличение, но Елене веришь, когда она говорит, что запах темперы и золота всегда казался ей запахом созидания. Этими красками пахло в доме ее тети и двоюродной сестры, которые работали в известном иконописном центре в Палехе. Студентам- живописцам, естественно, преподавали технологию иконописи. Иконы давали копировать поэтапно: сначала горки, архитектуру, руки и только потом лики. «Когда с этим работаешь, проникаешься чувством любви и преклонением к такой живописи», — замечает Елена.

 Копенгаген-2

…Летние дни в датской столице длинные, и это благо, потому что местные священники объявили Элен, что каждый час содержания строительных конструкций для ремонта стоит очень дорого. Поэтому ее работа должна быть выполнена в течение 25 дней. Первые десять дней пришлось работать до полуночи, уклоняясь от порывов высотного ветра и крепко держась за стропила, когда вдруг заговорят все шесть колоколов прямо над головой.
То, что выбор пал на новгородскую художницу, объяснялось несколькими моментами. Во-первых, икону для православного храма должен реставрировать человек, исповедующий ту же религию. Во-вторых, имеющий опыт работы, а в-третьих, физически подготовленный, чтобы выдержать нагрузки. Площадь изображения, написанного на эмали, — больше трех квадратных метров. Всего- то и делов: небольшого роста женщине дотянуться до головы на шаткой подставке или, лежа на животе, «почистить» святому обувку.
Уже на месте выяснилось: просто смывом вредных наслоений не обойтись — икону поразил грибок. И ничем его не взять, никакими специнструментами. Слава Богу, что был с собой стальной советский скальпель, которым Елена отскребала сантиметр за сантиметром. Обновление выцветшей живописи после этого казалось уже гораздо более легкой работой, потому и увлекалась ею, забыв о времени. Однажды вечером местные маляры, которым и в голову не приходит трудиться больше времени, обозначенного профсоюзами в контракте, просто заперли Елену и ушли домой. Верхние три этажа она прошла по внутренней лестнице, а остальные, до земли, преодолевала уже по лесам.
Впрочем, Елена была настолько захвачена делом и необыкновенным образом Александра Невского, что ее это почти не задело. Современные пигменты и краски совсем другие, нежели в те времена, когда икона писалась, от них надо все время ждать каких-то сюрпризов и как минимум дожидаться результатов промежуточного процесса. Так случилось, что между окончательной расчисткой и грунтовкой появилось время слетать домой, к сыновьям, чтобы потом вернуться еще на несколько недель и закончить работу.

Великий Новгород

В Новгород, как говорит Елена, она вышла замуж. Поскольку муж не смог найти работу в Палехе, семья переехала на его родину. Восемь лет назад они расстались. Мальчики, Федор и Василий, остались с матерью. Кроме сыновей, Елене Горбуновой от мужа досталась и фамилия — Гребенникова. Как оказалось, в Новгороде однофамильцев целых 16 человек! Среди них, по стечению обстоятельств, тоже есть иконописцы. Даже в университете, где Елена преподает, работают трое Гребенниковых. Эта путаница приносит и моральные, и материальные проблемы, так что с недавних пор Елена предпочитает подписываться двойной фамилией. Впрочем, не исключено, что «партия Гребенниковых» в Новгороде может пополниться еще парой знаменитых имен. Старший сын, Федор, уже практически определился в жизни: он учится в колледже, успешно работает дизайнером в типографии и живет отдельно.
— Он рано стал самостоятельным, впрочем, как и я, — рассказывает Елена. — Мне бы, конечно, хотелось, чтобы он почаще приходил в наш дом, разговаривал со мной, чем-то делился…
А пока в доме хозяйничает очень спокойный 12-летний Василий. Кстати, неплохой кофе, который мы пьем, он сварил в турке сам.
— Я не контролирую его жизнь, он отлично учится, его комната завалена моделями самолетов, самостоятельно отлитыми гипсовыми фигурами… — Лена чуть понижает голос. — Господь дает нам детей на воспитание, чтобы мы не мешали им идти своей дорогой и ни в коем случае не тешили собственные амбиции. Мы с ним, с младшим, просто говорим: про историю, книжки, устройство мира, про то, как красиво вокруг, как у нас сложится жизнь в будущем. Я даже не знаю, о чем мы не говорим. Он созерцатель, аналитик по сути своей. У него под подушкой железный микроскоп, и как он на нем спит, мне непонятно.
К тому же, у нас частный дом, и все хозяйство на нем — куры, кошки, рыбки. Ребята — мастера на все руки, благо есть куда прикладывать силы. Мы этот дом начинали строить 19 лет назад с котлована. Зато теперь я отлично разбираюсь в марках бетонных блоков и цемента!
Сейчас мольберт в домашней мастерской Елены пуст, лишь на столе лежит прорись будущего проекта — изображения Святой Благоверной княгини Анны Новгородской.
— Ее иконографии практически нет, хотя она была просто светочем, — говорит о начале работы Елена. — Приходится по крупицам собирать не только изображения и описания, но и исторические сведения о ней. Какой образ будет у меня? Пока не знаю… Канон написания святых утверждается церковью, чтобы правильно его сделать, необходимо еще раз перечитать житие и житийные документы, побывать в нашем Софийском соборе, где хранятся ее мощи, посмотреть изображения на старых, лучших иконах. Только потом это сублимируется в собственный образ, основанный на каноне.
Елене действительно приходится много читать, ведь икона имеет под собой художественную, образную основу, еще дохристианскую, что просто дух захватывает, когда погружаешься в ее происхождение.
— На пустом месте ничего не бывает. Вот я смотрю на иконы IV—VI веков — там настолько велико греческое влияние, ангелы стоят практически в виде греческих скульптур. Я была в Ровенне, там образ Иисуса Христа перекликается с Дионисом, он с виноградом, он с агнцем. Жизненно очень получается. И вот это перетекание из одного «географического» искусства в другое четко просматривается. Это потом на русских иконах появились изображения соборов, которые поменяли фон, лики святых сделались более строгими. Вот образ нашей Богородицы — она не может быть миленькой визуально, как у тех же итальянцев. Мягкая грудь, ниспадающий локон… Земной чувственности в русской иконе нет. У нас образ горний, возвышенный, он не имеет отношения к земному. Я считаю, это правильно, это более высокое искусство и, кстати, более сложное. Несмотря на разность в подходе к изображению святых, работы Елены Горбуновой-Гребенниковой отлично зарекомендовали себя в Италии.

Пьемонт

 Два года назад на Апеннинах был объявлен конкурс образов Святой Анастасии Узорешительницы. Работа новгородской художницы прошла три тура и выиграла финал. На этот раз Елена представляла не икону, а дарохранительницу, в технике папье-маше и лаковой миниатюры. Сцены из жития Узорешительницы необычайно популярны в Южной Европе. С выставкой Елена проехала всю Италию, от Ровенны до Неаполя. Сейчас работа отобрана в Хорватский национальный музей. А в Эрмитаже готовится презентация двухтомника, где опубликованы почти все известные образы Анастасии, в том числе и работа Елены. По словам художницы, в этой святой ее больше всего трогает жертвенность: Анастасия освобождает от всего, что сковывает, в прямом и переносном смысле.
— С изображением святых нужно работать сосредоточенно, жить им, болеть им, — поясняет Елена. — Я не знаю, что такое глубоко верующий человек. Измерять глубину веры, мне кажется, некорректно. Есть периоды, когда человек постигает какие-то определенные моменты в своих отношениях с Богом и с миром. А есть время, когда, может быть, надо отойти от этого в сторону земного. У меня эти периоды действительно бывают. Но поскольку в работе постоянно приходится обращаться к христианству, философии, то это, безусловно, диктует мировосприятие.
Образы лучших икон — гармоничны, совершенны, возвышенны, это симбиоз духа и искусства. Как говорит Елена, надо очень любить тот мир, который через икону открывается человеку:
— Я иной раз стою около иконы и не могу выразить, как она прекрасна. Вот у нас в церкви Апостола Филиппа есть образ Божией Матери «Голубицкая», она совершенна. Или Тихвинская Божия Матерь в Покровском соборе… Иногда кажется, что я бы всю жизнь только и занималась тем, что копировала и копировала, пытаясь постичь глубину и гармонию этих изображений.

И снова Новгород

 Великий Новгород, однажды вживив в себя человека, особенно с тонкой душой, не отпустит его никогда. И не сравнятся с этим ни Западная, ни Восточная, ни Южная Европа. Сейчас Елена Горбунова-Гребенникова, не запретив себе рассматривать манящие заграничные предложения, готова погрузиться в исконно новгородскую тематику.
— Мое самое заветное желание на данный момент, которое я вынашиваю третий год, — рассказать с помощью живописи историю 47 пропавших монастырей Новгорода. Их изображения есть на многих планах XII—XIV веков. Я хотела бы сделать большое панно или одну большую икону, наподобие житийных, только с монастырями. Монастыри новгородские имеют славную историю, в каждом из них либо жил, либо подвизался святой, который его прославил. Сейчас это все кануло в Лету, придется много работать с архивами, историей, житиями святых, их иконографией. Надеюсь, что фонд Лихачева поможет грантом. Не хочу, чтобы все окончательно было утрачено. Например, от Воскресенского монастыря остались только слобода и два храма… Пока хоть что-то есть, надо успеть… Кто будет, кроме меня, этим заниматься?