В детстве я с друзьями очень любила «путешествовать» по Новгородскому кремлю, особенно обследовать стены детинца — желание найти клад всегда перевешивало и страх перед неизвестностью, и запреты родителей. Излюбленным местом наших прогулок был двор Владычной палаты. А если зайти в арку у часозвони, то взору откроются и вовсе замечательные, на детский взгляд, стены, по которым было очень удобно лазить... Спустя много лет, уже показывая друзьям из северной столицы наш город, я снова забрела в этот тихий уголок. В этот раз моё внимание привлекла небольшая табличка на двери в здании бывшего Судного приказа. Надпись гласила «Мастерская художника- реставратора А.П. Грекова».
Фамилия, конечно, в городе на Волхове более чем известная. Но увидеть своими глазами святая святых реставраторов ещё не доводилось. На днях корреспонденты «НВ» там побывали. Открыв дверь в мастерскую и отодвинув сетку, загораживавшую проход от слишком надоедливых кремлёвских котов, мы вошли в полуподвальное помещение. Именно здесь вот уже более сорока лет происходят рукотворные чудеса.
Дорога к храму
12 сентября 2009 года Александру Петровичу Грекову исполнилось бы 100 лет, но вот уже девять лет его нет с нами. Несмотря на жизненные трудности и возраст, Валентина Борисовна нашла в себе силы работать дальше, и сегодня уникальные работы по восстановлению живописи она продолжает одна.
Лауреаты Государственной премии СССР, заслуженные деятели искусства РФ, почётные граждане Великого Новгорода, супруги Грековы отдали более трех десятилетий восстановлению уникальной живописи церкви Спаса Преображения на Ковалёве, собирая, казалось, безвозвратно утерянные фрески из многих тысяч разрозненных фрагментов. Накануне минувшего праздника Валентина ГРЕКОВА была награждена юбилейной медалью «В память о 1150-летии Великого Новгорода». Легче ли живётся, когда оба супруга заняты общим делом, поинтересовались мы у Валентины Борисовны.
— Когда оба супруга живы — легче. Но когда одной половины единого целого нет, кажется, что жизнь теряет смысл. Потому что вы не только дома натыкаетесь на отсутствие этого человека, но и на работе. Вам просто некуда уйти, где вы могли бы отключиться, так как всё и везде напоминает об этом человеке.
Церковь Спаса Преображения на Ковалеве стоит на высоком холме на берегу Малого Волховца при въезде в Великий Новгород со стороны Москвы. Она была выстроена в 1345 году на средства новгородского боярина Онцифора Жабина; расписана в 1380 году буквально за месяц до Куликовской битвы «повелением раба Божия Офанасия Степановича и «подружи (жены) его Марии», о чем сообщала надпись над западным входом. Но и эта надпись, и все 350 квадратных метров уникальных фресок оказались погребёнными под руинами: в годы Великой Отечественной войны храм находился на линии фронта почти в течение трёх лет и в результате был практически полностью разрушен. Казалось, уникальная монументальная живопись потеряна безвозвратно. Однако осенью 1963 года в Новгород приехала комиссия Министерства культуры, которая побывала и на руинах церкви на Ковалёве. В результате было принято решение, что остатки храма необходимо законсервировать, подведя под крышу, и провести здесь разбор завалов с целью извлечения наиболее интересных фрагментов живописи и укрепления оставшихся росписей на стенах.
С этого, собственно, и началась экспериментальная работа на церкви Спаса на Ковалёве технолога Валентины Розенфельд. Было совершенно неизвестно, как поведут себя фрески, более двадцати лет пролежавшие под открытым небом. Спустя полтора года технолог работала здесь уже вместе с мужем Александром Грековым, который только что переехал из Ярославля в Москву в связи с женитьбой на Валентине Борисовне. Он тогда считался новичком в центральной московской реставрационной мастерской, но известные художники-реставраторы не хотели работать на безнадёжном, по их мнению, объекте, и в Новгород отправили Грекова. В результате эти работы стали смыслом всей жизни супружеской четы. Но могли ли они тогда это предположить?
— Нет, конечно. У нас и задание-то сначала заключалось в извлечении из гор мусора и земли наиболее интересных фрагментов росписи храма, которые могли представлять экспозиционную ценность, и укреплении оставшихся фрагментов росписи, если таковые будут обнаружены на нижних частях сохранившихся стен церкви. Нам было предложено работать по археологической методике — когда весь храм разбивается на метровые участки, ориентированные строго по сторонам света. И пока вы не снимете слой примерно в 20 сантиметров по всей площади, в следующий слой не имеете права залезать. Эта методика хороша, когда напластования культурного слоя регулярные, как у археологов, для нас же она оказалась совершенно неприемлемой. Многие фрагменты фресок оказывались расположенными почти вертикально, то есть мы верхнюю часть раскрываем, а нижняя уходит в другой слой — и мы не можем извлекать материал. В результате такой работы многие фрагменты фресок ломались, трескались, а некоторые вообще были утеряны. Тогда Александр Петрович предложил свою методику разборки завалов. У нас имелся довоенный перечень всех композиций росписи храма и их местоположения на стенах и на сводах. Поэтому весь завал был разбит на участки в соответствии с расположением тех или иных групп композиций и в какой-то мере с учётом того, что как наиболее конструктивно слабый элемент штукатурка с живописью падала в основном раньше, чем падали стены, поэтому и фрагменты с живописью должны оказаться главным образом где-то в нижних частях завала.
Когда мы начали работать по методике Александра Петровича, разбирая участки завалов сверху донизу, то выяснилось, что многие фрагменты лежали близко друг от друга, то есть были частью одной композиции. Поэтому уже в процессе разборки завала они соединялись. Так, по итогам первого сезона уже наметились части фигур некоторых композиций, и стало очевидно, что из этих разрозненных кусочков можно собирать некогда единые композиции. Так что впоследствии наше реставрационное задание было заменено: нам было предложено вынимать всё, что мы сможем вынуть, и собирать всё, что можно собрать. Собственно этим собиранием мы занимаемся до сих пор.
Королевство маловато — разгуляться негде
На первый год под мастерскую Грековым была отдана ризница Софийского собора, но впоследствии это помещение понадобилось музею, и реставраторам предложили переехать в новое здание. Там реставрационная мастерская находится до сих пор.
Сегодня здесь мало что изменилось: разве что в узком полуподвальном помещении стало тесно — практически все пространство занимают столы с разложенными на них собираемыми композициями. А сколько ещё фрагментов просто задвинуты в стеллажи!
— Здесь безумно тесно и недостаточно места для работы со многими композициями, — с грустью замечает Валентина Борисовна, — впрочем, мы говорили об этом сразу. Некоторые композиции не выдвигаются из стеллажей по нескольку лет, потому что с ними просто негде работать. Если бы не эти непозволительные простои и потери времени, работы продвигались бы значительно быстрее.
Сегодня, как это ни печально, у столов с композициями пусто — здесь некому работать. Валентина Борисовна сейчас все силы отдаёт работе по переизданию монографии своего супруга «Фрески церкви Спаса Преображения на Ковалёве». Так что картина, когда в мастерской трудились многочисленные студенты и штатные сотрудники, осталась в далёком прошлом. В последние годы Грековы работали здесь и вовсе только вдвоём.
— Финансирование этого проекта всегда было скудным, порой даже прерывалось, — говорит реставратор. — Кроме того, поскольку работы велись от московской реставрационной организации, принимать новгородцев в штат мы не могли. А столичные специалисты ехать в Новгород не хотели. Мы сами с Александром Петровичем 16 лет скитались по верандам, уезжая в Москву, уже когда вода в стаканах утром замерзала. Это потом Дмитрий Сергеевич Лихачёв выхлопотал для нас квартиру, и мы смогли работать в Новгороде постоянно.
Первоначально на стенах храма было более 450 квадратных метров росписи. Судьба ее, как и многих других новгородских фресок, сложилась очень печально: уже через пять лет после её завершения в 1380 году храм горел, подожжённый новгородцами при подходе со стороны Москвы войска Дмитрия Донского. В результате этого были утрачены многие композиции на сводах и подпружных арках, а также на верхних участках стен. В общей сложности погибло около ста квадратных метров уникальной монументальной живописи XIV века. После упразднения Ковалёва монастыря часть росписей и вовсе была забелена и вновь открыта лишь в первой трети XX века.
На сегодняшний день из небытия восстановлено с той или иной степенью полноты больше половины фресок — порядка 180—200 квадратных метров росписи.
Однако церкви Спаса на Ковалеве всё же повезло значительно меньше, чем храму Успения Богородицы на Волотовом поле, также практически полностью разрушенному во время Великой Отечественной. Церковь на Волотовом поле не только возродили из руин, но и вернули на историческое место часть её фресок. Кстати, подборкой композиций волотовской росписи занимается бригада художников-реставраторов во главе с ученицей Грековых, ныне директором научно-реставрационной мастерской «Фреска» Тамарой Ивановной Анисимовой. Секретам мастерства — как надо правильно подбирать фрагменты росписи, учитывать направление мазка, цвет, характер разлома, — она около десяти лет училась именно на живописи церкви Спаса на Ковалёве.
— Но, к сожалению, ковалёвская роспись на своё историческое место не возвращена и вряд ли когда-нибудь туда вернётся, — говорит сегодня Валентина Борисовна. — Храм, отстроенный в 1970-е годы, мягко говоря, не соответствует во многом ни своим изначальным архитектурным формам, ни инженерному решению, необходимому для сохранности фресок. При строительстве церкви были значительно нарушены её исторические формы: тех восьми окон, которые сейчас сделаны в барабане, там никогда не было, на месте четырёх из них находились бойницеподобные окошечки в нишах, а то, что сейчас по диагонали раскрыто как окна, было глухими нишами, заполненными орнаментом. Кроме того, при строительстве этого храма использовались совершенно недопустимые материалы: старая кладка была заинектирована раствором с большим содержанием цемента, в результате чего она перестала нормально дышать, а при восстановлении сводов, кроме того, использовался и очень засолённый кирпич. В результате на сводах в течение многих лет нарастали большие «сугробы», которые обрушивались под собственной тяжестью и нарастали вновь. По этой же причине храм штукатурили несколько раз, и в конце концов было решено оставить его таким, какой он есть сейчас. Этот храм никак не может быть вместилищем фресок — они просто там погибнут. Хотя был момент, когда комиссия Министерства культуры РФ перед Олимпиадой-80 очень настоятельно нам предписала вернуть туда несколько композиций. Смонтированные на щиты росписи западной стены простояли там недолго — уже через год с небольшим пошли изменения красочного слоя, по- явились непонятные пятна. Так что та же комиссия предписала эти фрески оттуда вынести.
Дом для фресок
Сегодня смонтированные ковалёвские композиции хранятся в помещениях Гридницы новгородского музея-заповедника. Но фонды монументальной живописи музея лишь восстановленными фресками церкви на Ковалёве не ограничиваются: при работах в церкви Спаса на Ильине было извлечено огромное количество фрагментов живописи Феофана Грека, результативными оказались и работы в церкви Успения на Волотовом поле, на территории Юрьева монастыря также найдено много фрагментов росписи XII века. В фондах есть и фрески из храмов других городов России, так что подобная коллекция давно позволяет создать богатейшую экспозицию подлинников древней стенописи, охватывающую весь период средневековой Руси. Музей монументальной живописи был мечтой Александра Петровича, к сожалению, так и не сбывшейся до сих пор. Хотя ещё в семидесятых идею создания в Новгороде специализированного музея древнерусской монументальной живописи поддержали на методическом совете Министерства культуры СССР. Но её воплощение оказалось делом непосильным. Всё упиралось в помещение: ведь под подобного рода экспозицию и залы должны быть соответствующих размеров. Как варианты рассматривались здание Архимандритского корпуса Юрьева монастыря, здание Дворянского собрания и, наконец, частично руинированное здание пивоваренного завода «Богемия». Но, как известно, воз и ныне там.
Однако, надо думать, окончательно эта тема не закрыта. На совместном заседании Президиума Госсовета и Совета при Президенте РФ по культуре и искусству, который прошёл в Великом Новгороде в рамках празднования 1150-летнего юбилея города, поднимался вопрос о создании в городе на Волхове российского центра реставрации, который бы включал и экспозиционные площади и, в частности, занимался подготовкой таких редких кадров, как реставраторы.
Академик Валентин Янин в своё время сказал, что реставраторы — не кролики: каждые три месяца появляться не могут. Тут нужна долгая и кропотливая работа.
— Конечно, сказать, чтобы сейчас кто- то приходил в реставрационную мастерскую со школьной скамьи, — нельзя. За последние десятилетия здесь произошла большая психологическая трансформация. Эта работа, где оплата в общем-то очень небольшая, по сравнению с тем, какого труда она стоит и сколько занимает времени, должна быть самоценной. Для нас каждый сложенный кусочек — это такая благодарность, что она перекрывает материальные проблемы. Это такая радость, когда вы дырочку закрыли, что её не передать словами. Здесь есть свои страсти и переживания. Только со стороны такая работа кажется занудной, но это не так. Это как при решении какой-то математической задачи, когда ты подбираешь варианты, ищешь, куда же ляжет тот или иной кусочек фрески. Нередко бывало, что ты ночью просыпаешься, оттого что решил, куда может подойти этот кусочек. Так что если тебе эта работа нравится, она никогда не будет скучной или занудной, — продолжает Валентина Борисовна.
Творческие математики
— Иконописцы говорят, что без молитвы, душевного спокойствия приступать к написанию святого образа нельзя. Работа художника-реставратора требует такого же сосредоточения и отключения от мирских забот? — Какой-то настрой должен быть, конечно. Но я думаю, наша работа всё-таки отличается: ведь мы восстанавливаем уже некогда созданный образ, а иконописец, чтобы его воплотить, должен этот образ представить мысленно, внутренне подготовиться, вызвать его в своей душе, сердце. У нас же ничего вызывать нельзя — нужно конкретно смотреть на характеристики, заложенные в конкретном фрагменте и в той композиции, в которой мы собираемся найти ему место. Наверное, именно поэтому у нас, как правило, хуже всего работали художники: они-то как раз создавали именно образ и фрагменты пытались подтянуть под этот образ. Может быть, это звучит анекдотически: но, беря фрагмент фрески в руки, художники начинали прикладывать его совершенно в другую часть композиции, заявляя нам: «А почему вы думаете, что мастер не мог так написать?». Да мы не думаем, мы знаем, что он так не написал. А мог он или не мог, спустя 600 лет художника не спросишь.
Так что лучше всего у нас работали люди, склонные к точным наукам: математики, физики, музыканты, архитекторы. Хуже — гуманитарии, искусствоведы, хотя я сама искусствовед, ещё хуже художники. Такая вот статистика.
Сейчас Валентина Борисовна редко приходит в мастерскую: работа над переизданием книги Александра Петровича занимает очень много времени.
— В основном прихожу сюда, чтобы поклеить уже подобранные фрагменты, но тут нередко возникают трудности. Дело в том, что эта живопись выполнена на двухслойном грунте. При обрушении часть фрагментов сохранила оба слоя, часть — только верхний слой, поэтому при склеивании фрагменты получаются неровными, приходится нижний штукатурный слой удалять, из-за этого некоторые фрагменты разламываются. Раньше этим занимался Александр Петрович, сейчас приходится мне. Это не очень простая работа, скажу я вам...
Уходя из мастерской Грековых, я интересуюсь у Валентины Борисовны, не жалеет ли она, что всю свою жизнь посвятила одному детищу — восстановлению живописи храма Спаса на Ковалёве, отказавшись от многих радостей жизни:
— Нет. Для меня исключительно важно и ценно, что в возрождении этой удивительной древней живописи есть и моя лепта. А кроме того, когда многие ребята, прошедшие через нашу мастерскую, буквально летят сюда, чтобы только подышать этим воздухом, — это очень благодарная вещь: чувствовать, что люди стали людьми благодаря тому, что они прошли через Ковалёво, и что в этом есть и твоя заслуга, пускай не руководителя, а просто сотрудника. Это очень важно и дорого. Тем более сейчас, когда у нас просто критический упадок духовности и человечности. И если когда-нибудь в Новгороде наконец появится центр монументальной живописи и человек туда случайно забредёт, посмотрит на живопись, и даже если в его душу упадёт хоть капля этой возвращённой из небытия красоты, значит, всё не зря
Дорога к храму
12 сентября 2009 года Александру Петровичу Грекову исполнилось бы 100 лет, но вот уже девять лет его нет с нами. Несмотря на жизненные трудности и возраст, Валентина Борисовна нашла в себе силы работать дальше, и сегодня уникальные работы по восстановлению живописи она продолжает одна.
Лауреаты Государственной премии СССР, заслуженные деятели искусства РФ, почётные граждане Великого Новгорода, супруги Грековы отдали более трех десятилетий восстановлению уникальной живописи церкви Спаса Преображения на Ковалёве, собирая, казалось, безвозвратно утерянные фрески из многих тысяч разрозненных фрагментов. Накануне минувшего праздника Валентина ГРЕКОВА была награждена юбилейной медалью «В память о 1150-летии Великого Новгорода». Легче ли живётся, когда оба супруга заняты общим делом, поинтересовались мы у Валентины Борисовны.
— Когда оба супруга живы — легче. Но когда одной половины единого целого нет, кажется, что жизнь теряет смысл. Потому что вы не только дома натыкаетесь на отсутствие этого человека, но и на работе. Вам просто некуда уйти, где вы могли бы отключиться, так как всё и везде напоминает об этом человеке.
Церковь Спаса Преображения на Ковалеве стоит на высоком холме на берегу Малого Волховца при въезде в Великий Новгород со стороны Москвы. Она была выстроена в 1345 году на средства новгородского боярина Онцифора Жабина; расписана в 1380 году буквально за месяц до Куликовской битвы «повелением раба Божия Офанасия Степановича и «подружи (жены) его Марии», о чем сообщала надпись над западным входом. Но и эта надпись, и все 350 квадратных метров уникальных фресок оказались погребёнными под руинами: в годы Великой Отечественной войны храм находился на линии фронта почти в течение трёх лет и в результате был практически полностью разрушен. Казалось, уникальная монументальная живопись потеряна безвозвратно. Однако осенью 1963 года в Новгород приехала комиссия Министерства культуры, которая побывала и на руинах церкви на Ковалёве. В результате было принято решение, что остатки храма необходимо законсервировать, подведя под крышу, и провести здесь разбор завалов с целью извлечения наиболее интересных фрагментов живописи и укрепления оставшихся росписей на стенах.
С этого, собственно, и началась экспериментальная работа на церкви Спаса на Ковалёве технолога Валентины Розенфельд. Было совершенно неизвестно, как поведут себя фрески, более двадцати лет пролежавшие под открытым небом. Спустя полтора года технолог работала здесь уже вместе с мужем Александром Грековым, который только что переехал из Ярославля в Москву в связи с женитьбой на Валентине Борисовне. Он тогда считался новичком в центральной московской реставрационной мастерской, но известные художники-реставраторы не хотели работать на безнадёжном, по их мнению, объекте, и в Новгород отправили Грекова. В результате эти работы стали смыслом всей жизни супружеской четы. Но могли ли они тогда это предположить?
— Нет, конечно. У нас и задание-то сначала заключалось в извлечении из гор мусора и земли наиболее интересных фрагментов росписи храма, которые могли представлять экспозиционную ценность, и укреплении оставшихся фрагментов росписи, если таковые будут обнаружены на нижних частях сохранившихся стен церкви. Нам было предложено работать по археологической методике — когда весь храм разбивается на метровые участки, ориентированные строго по сторонам света. И пока вы не снимете слой примерно в 20 сантиметров по всей площади, в следующий слой не имеете права залезать. Эта методика хороша, когда напластования культурного слоя регулярные, как у археологов, для нас же она оказалась совершенно неприемлемой. Многие фрагменты фресок оказывались расположенными почти вертикально, то есть мы верхнюю часть раскрываем, а нижняя уходит в другой слой — и мы не можем извлекать материал. В результате такой работы многие фрагменты фресок ломались, трескались, а некоторые вообще были утеряны. Тогда Александр Петрович предложил свою методику разборки завалов. У нас имелся довоенный перечень всех композиций росписи храма и их местоположения на стенах и на сводах. Поэтому весь завал был разбит на участки в соответствии с расположением тех или иных групп композиций и в какой-то мере с учётом того, что как наиболее конструктивно слабый элемент штукатурка с живописью падала в основном раньше, чем падали стены, поэтому и фрагменты с живописью должны оказаться главным образом где-то в нижних частях завала.
Когда мы начали работать по методике Александра Петровича, разбирая участки завалов сверху донизу, то выяснилось, что многие фрагменты лежали близко друг от друга, то есть были частью одной композиции. Поэтому уже в процессе разборки завала они соединялись. Так, по итогам первого сезона уже наметились части фигур некоторых композиций, и стало очевидно, что из этих разрозненных кусочков можно собирать некогда единые композиции. Так что впоследствии наше реставрационное задание было заменено: нам было предложено вынимать всё, что мы сможем вынуть, и собирать всё, что можно собрать. Собственно этим собиранием мы занимаемся до сих пор.
Королевство маловато — разгуляться негде
На первый год под мастерскую Грековым была отдана ризница Софийского собора, но впоследствии это помещение понадобилось музею, и реставраторам предложили переехать в новое здание. Там реставрационная мастерская находится до сих пор.
Сегодня здесь мало что изменилось: разве что в узком полуподвальном помещении стало тесно — практически все пространство занимают столы с разложенными на них собираемыми композициями. А сколько ещё фрагментов просто задвинуты в стеллажи!
— Здесь безумно тесно и недостаточно места для работы со многими композициями, — с грустью замечает Валентина Борисовна, — впрочем, мы говорили об этом сразу. Некоторые композиции не выдвигаются из стеллажей по нескольку лет, потому что с ними просто негде работать. Если бы не эти непозволительные простои и потери времени, работы продвигались бы значительно быстрее.
Сегодня, как это ни печально, у столов с композициями пусто — здесь некому работать. Валентина Борисовна сейчас все силы отдаёт работе по переизданию монографии своего супруга «Фрески церкви Спаса Преображения на Ковалёве». Так что картина, когда в мастерской трудились многочисленные студенты и штатные сотрудники, осталась в далёком прошлом. В последние годы Грековы работали здесь и вовсе только вдвоём.
— Финансирование этого проекта всегда было скудным, порой даже прерывалось, — говорит реставратор. — Кроме того, поскольку работы велись от московской реставрационной организации, принимать новгородцев в штат мы не могли. А столичные специалисты ехать в Новгород не хотели. Мы сами с Александром Петровичем 16 лет скитались по верандам, уезжая в Москву, уже когда вода в стаканах утром замерзала. Это потом Дмитрий Сергеевич Лихачёв выхлопотал для нас квартиру, и мы смогли работать в Новгороде постоянно.
Первоначально на стенах храма было более 450 квадратных метров росписи. Судьба ее, как и многих других новгородских фресок, сложилась очень печально: уже через пять лет после её завершения в 1380 году храм горел, подожжённый новгородцами при подходе со стороны Москвы войска Дмитрия Донского. В результате этого были утрачены многие композиции на сводах и подпружных арках, а также на верхних участках стен. В общей сложности погибло около ста квадратных метров уникальной монументальной живописи XIV века. После упразднения Ковалёва монастыря часть росписей и вовсе была забелена и вновь открыта лишь в первой трети XX века.
На сегодняшний день из небытия восстановлено с той или иной степенью полноты больше половины фресок — порядка 180—200 квадратных метров росписи.
Однако церкви Спаса на Ковалеве всё же повезло значительно меньше, чем храму Успения Богородицы на Волотовом поле, также практически полностью разрушенному во время Великой Отечественной. Церковь на Волотовом поле не только возродили из руин, но и вернули на историческое место часть её фресок. Кстати, подборкой композиций волотовской росписи занимается бригада художников-реставраторов во главе с ученицей Грековых, ныне директором научно-реставрационной мастерской «Фреска» Тамарой Ивановной Анисимовой. Секретам мастерства — как надо правильно подбирать фрагменты росписи, учитывать направление мазка, цвет, характер разлома, — она около десяти лет училась именно на живописи церкви Спаса на Ковалёве.
— Но, к сожалению, ковалёвская роспись на своё историческое место не возвращена и вряд ли когда-нибудь туда вернётся, — говорит сегодня Валентина Борисовна. — Храм, отстроенный в 1970-е годы, мягко говоря, не соответствует во многом ни своим изначальным архитектурным формам, ни инженерному решению, необходимому для сохранности фресок. При строительстве церкви были значительно нарушены её исторические формы: тех восьми окон, которые сейчас сделаны в барабане, там никогда не было, на месте четырёх из них находились бойницеподобные окошечки в нишах, а то, что сейчас по диагонали раскрыто как окна, было глухими нишами, заполненными орнаментом. Кроме того, при строительстве этого храма использовались совершенно недопустимые материалы: старая кладка была заинектирована раствором с большим содержанием цемента, в результате чего она перестала нормально дышать, а при восстановлении сводов, кроме того, использовался и очень засолённый кирпич. В результате на сводах в течение многих лет нарастали большие «сугробы», которые обрушивались под собственной тяжестью и нарастали вновь. По этой же причине храм штукатурили несколько раз, и в конце концов было решено оставить его таким, какой он есть сейчас. Этот храм никак не может быть вместилищем фресок — они просто там погибнут. Хотя был момент, когда комиссия Министерства культуры РФ перед Олимпиадой-80 очень настоятельно нам предписала вернуть туда несколько композиций. Смонтированные на щиты росписи западной стены простояли там недолго — уже через год с небольшим пошли изменения красочного слоя, по- явились непонятные пятна. Так что та же комиссия предписала эти фрески оттуда вынести.
Дом для фресок
Сегодня смонтированные ковалёвские композиции хранятся в помещениях Гридницы новгородского музея-заповедника. Но фонды монументальной живописи музея лишь восстановленными фресками церкви на Ковалёве не ограничиваются: при работах в церкви Спаса на Ильине было извлечено огромное количество фрагментов живописи Феофана Грека, результативными оказались и работы в церкви Успения на Волотовом поле, на территории Юрьева монастыря также найдено много фрагментов росписи XII века. В фондах есть и фрески из храмов других городов России, так что подобная коллекция давно позволяет создать богатейшую экспозицию подлинников древней стенописи, охватывающую весь период средневековой Руси. Музей монументальной живописи был мечтой Александра Петровича, к сожалению, так и не сбывшейся до сих пор. Хотя ещё в семидесятых идею создания в Новгороде специализированного музея древнерусской монументальной живописи поддержали на методическом совете Министерства культуры СССР. Но её воплощение оказалось делом непосильным. Всё упиралось в помещение: ведь под подобного рода экспозицию и залы должны быть соответствующих размеров. Как варианты рассматривались здание Архимандритского корпуса Юрьева монастыря, здание Дворянского собрания и, наконец, частично руинированное здание пивоваренного завода «Богемия». Но, как известно, воз и ныне там.
Однако, надо думать, окончательно эта тема не закрыта. На совместном заседании Президиума Госсовета и Совета при Президенте РФ по культуре и искусству, который прошёл в Великом Новгороде в рамках празднования 1150-летнего юбилея города, поднимался вопрос о создании в городе на Волхове российского центра реставрации, который бы включал и экспозиционные площади и, в частности, занимался подготовкой таких редких кадров, как реставраторы.
Академик Валентин Янин в своё время сказал, что реставраторы — не кролики: каждые три месяца появляться не могут. Тут нужна долгая и кропотливая работа.
— Конечно, сказать, чтобы сейчас кто- то приходил в реставрационную мастерскую со школьной скамьи, — нельзя. За последние десятилетия здесь произошла большая психологическая трансформация. Эта работа, где оплата в общем-то очень небольшая, по сравнению с тем, какого труда она стоит и сколько занимает времени, должна быть самоценной. Для нас каждый сложенный кусочек — это такая благодарность, что она перекрывает материальные проблемы. Это такая радость, когда вы дырочку закрыли, что её не передать словами. Здесь есть свои страсти и переживания. Только со стороны такая работа кажется занудной, но это не так. Это как при решении какой-то математической задачи, когда ты подбираешь варианты, ищешь, куда же ляжет тот или иной кусочек фрески. Нередко бывало, что ты ночью просыпаешься, оттого что решил, куда может подойти этот кусочек. Так что если тебе эта работа нравится, она никогда не будет скучной или занудной, — продолжает Валентина Борисовна.
Творческие математики
— Иконописцы говорят, что без молитвы, душевного спокойствия приступать к написанию святого образа нельзя. Работа художника-реставратора требует такого же сосредоточения и отключения от мирских забот? — Какой-то настрой должен быть, конечно. Но я думаю, наша работа всё-таки отличается: ведь мы восстанавливаем уже некогда созданный образ, а иконописец, чтобы его воплотить, должен этот образ представить мысленно, внутренне подготовиться, вызвать его в своей душе, сердце. У нас же ничего вызывать нельзя — нужно конкретно смотреть на характеристики, заложенные в конкретном фрагменте и в той композиции, в которой мы собираемся найти ему место. Наверное, именно поэтому у нас, как правило, хуже всего работали художники: они-то как раз создавали именно образ и фрагменты пытались подтянуть под этот образ. Может быть, это звучит анекдотически: но, беря фрагмент фрески в руки, художники начинали прикладывать его совершенно в другую часть композиции, заявляя нам: «А почему вы думаете, что мастер не мог так написать?». Да мы не думаем, мы знаем, что он так не написал. А мог он или не мог, спустя 600 лет художника не спросишь.
Так что лучше всего у нас работали люди, склонные к точным наукам: математики, физики, музыканты, архитекторы. Хуже — гуманитарии, искусствоведы, хотя я сама искусствовед, ещё хуже художники. Такая вот статистика.
Сейчас Валентина Борисовна редко приходит в мастерскую: работа над переизданием книги Александра Петровича занимает очень много времени.
— В основном прихожу сюда, чтобы поклеить уже подобранные фрагменты, но тут нередко возникают трудности. Дело в том, что эта живопись выполнена на двухслойном грунте. При обрушении часть фрагментов сохранила оба слоя, часть — только верхний слой, поэтому при склеивании фрагменты получаются неровными, приходится нижний штукатурный слой удалять, из-за этого некоторые фрагменты разламываются. Раньше этим занимался Александр Петрович, сейчас приходится мне. Это не очень простая работа, скажу я вам...
Уходя из мастерской Грековых, я интересуюсь у Валентины Борисовны, не жалеет ли она, что всю свою жизнь посвятила одному детищу — восстановлению живописи храма Спаса на Ковалёве, отказавшись от многих радостей жизни:
— Нет. Для меня исключительно важно и ценно, что в возрождении этой удивительной древней живописи есть и моя лепта. А кроме того, когда многие ребята, прошедшие через нашу мастерскую, буквально летят сюда, чтобы только подышать этим воздухом, — это очень благодарная вещь: чувствовать, что люди стали людьми благодаря тому, что они прошли через Ковалёво, и что в этом есть и твоя заслуга, пускай не руководителя, а просто сотрудника. Это очень важно и дорого. Тем более сейчас, когда у нас просто критический упадок духовности и человечности. И если когда-нибудь в Новгороде наконец появится центр монументальной живописи и человек туда случайно забредёт, посмотрит на живопись, и даже если в его душу упадёт хоть капля этой возвращённой из небытия красоты, значит, всё не зря
Надежда ВЫЛЕГЖАНИНА
