или Что бывает, когда сталкиваются миры художника и зрителя
Главным и знаковым событием очередной выставочной волны в Центре современного искусства стало открытие экспозиции художника Олега Ланга (Москва) «Передача ключей».
«Редко мы сталкиваемся с Её Величеством Живописью в таком чистом виде», — анонсировал и предупреждал о встрече с искусством директор ЦСИ Сергей Пухачёв.
В свою очередь искусствоведы говорят о Ланге как о классическом мастере живописи музейного качества, художнике-нестяжателе, экстравагантном интроверте, импульсивном философе, в течение десятилетий создававшем свою параллельную реальность и в ней жившем.
Своим взглядом на творчество Ланга поделился Владимир НАЗАНСКИЙ, куратор музея Эрарта в Санкт-Петербурге.
— Владимир Олегович, скажите честно, способен ли среднестатистический зритель оценить Ланга?
— Вопрос этот скорее связан с психологией и социологией зрителя. Я думаю, что тут важна степень вовлечённости в контекст, впрочем, как и в остальных ситуациях. Симфоническую музыку слушают подготовленные люди. То же самое относится и к современной живописи. К тому же творчество Олега Ланга более доступно для восприятия, потому что выдержано в традициях искусства XX века, классического авангарда. Здесь в основе лежит настоящая живописная страсть. Автор делал всё серьезно и искренне. Это угадывается в свободе, в языке линий и цвета, в ассоциативном поле, которое создаёт художник. Мне кажется, если бы картину можно было пересказать словами, значит, как живопись она не состоялась. Картины Ланга не перескажешь. Они не содержат сюжета так же, как невозможно пересказать музыку. Всё многослойно, насыщено как личными ассоциациями, так и свидетельствами материального мира.
— Материальности я как раз обнаружить не сумела.
— Составная часть некоторых работ — расправленные наклеенные мешки от посылок, которые действительно подобраны мастером на почте. Причём однажды в Москве гость выставки узнал на картине свой адрес. В основе работ Ланга лежит субъективное переживание реальной жизни. Почти все картины инициированы явлениями реальной жизни. В этом смысле он не метафизик. Он не претендует, как супрематизм Малевича, на поиск каких-то абсолютных смыслов, это не надмерные универсальные формы бытия, а живое человеческое переживание потока жизни через пятна цвета. Проще говоря, его картины — артефакты действительности.
— Вы уже не раз касались музыки. Есть музыка, которая отлично звучит фоном, другая — приковывает к себе внимание. Мне кажется, работы Ланга не могут просто висеть на стенке, они активно врываются в личное пространство.
— По аналогии с музыкой Шнитке? Её нельзя пустить как фоновую — либо вы её слушаете, либо у вас болит голова. Что до живописи Ланга, то с точки зрения присутствия в интерьере я бы не стал торопиться с однозначными выводами. Эффект его живописи совсем не одноразовый — здесь есть что посмотреть. Это и цветовые пятна, и грамотно выстроенная композиция. Не забывайте, что несмотря на кажущуюся наивность эти работы написал художник-профессионал. За его внешним хаосом стоит упорядоченность. Рассматривая картины, можно обнаруживать что-то новое, это целая живописная чаща, в которую можно входить и всякий раз обнаруживать что-то новое.
— Вглядываясь в полотно, зритель традиционно пытается разгадать загадку: что хотел сказать мастер?
— Есть восточное, а значит — мудрое, изречение: когда меньше думаешь, больше понимаешь. Если у вас есть элементарные навыки восприятия, не относитесь к картине, как к ребусу, с простой рациональной мыслью, которую надо расшифровать. Всё гораздо естественнее. Картина как некое явление жизни не поддаётся однозначному толкованию и содержит множество смыслов и чувств, что и делает её искусством.
Владимир БОГДАНОВ (фото)
