Искусство начинается на границе веры и логики
В марте в научной библиотеке НовГУ открылась выставка работ новгородской художницы Ольги ГУЛЕВИЧ «Между небом и землёй», в которую вошли картины, созданные по мотивам библейских сюжетов. Открытие выставки было приурочено к Дням православной книги.
В беседе с художницей мы выяснили, чего было больше в этих работах — религиозности или научного подхода, и почему нет никакой необходимости в том, чтобы в живописи разбирался каждый.
— Ольга, если судить по выставкам, открывающимся в Новгороде, библейские мотивы да и религия в целом — не самая популярная тема у современных художников. Как к ней пришли вы?
— Я пришла случайно и довольно давно, ещё в начале 2000-х. Библия меня не сильно интересовала ни с точки зрения религии, ни как произведение искусства, пока я не прочла книгу «Иудейские мифы. Книга бытия» известного британского романиста, поэта и ученого Роберта Грейвза и американского ученого-антрополога, занимавшегося изучением Библии, Рафаэла Патай. Она меня впечатлила. Авторы рассматривали библейские сюжеты на основе антропологии, истории, старались выделить факты, которые можно считать подтвержденными наукой. Так, например, если они пишут о потопе, то находят другие источники, свидетельствующие, что в определённом регионе потоп действительно имел место быть. Всё было обосновано научно, и я этой книге поверила. Так и появилась идея сделать серию работ по библейским мотивам.
— Получается, что Библию вы прочли в уже сознательном возрасте? Были какие-то сюжеты, которые потрясли или вдохновили больше всего?
— Я не читала Библию полностью, только избранно, отдельными главами. Возможно, все дело в том, что я не могу себя назвать глубоко религиозным человеком, у меня есть вера в душе, но это моё личное, сакральное чувство. Что касается отдельных сюжетов, пожалуй, я не смогу назвать те, что захватили бы меня в работе как-то по-особому. Мне просто было интересно погрузиться в историю, в тот регион и в те далёкие времена.
— Как так вышло, что вашими работами проиллюстрировали изданную в Москве книгу «Библия для детей. Сюжеты Ветхого Завета»?
— Тоже случайно. Мне нужно было наполнение для моего сайта, и я решила поместить туда свои библейские работы. А издатели книги как раз искали в Интернете современных художников, готовых проиллюстрировать их книгу. Дальше всё было просто: ко мне обратились с предложением, я согласилась. По правде сказать, я не воспринимаю свои работы исключительно как иллюстрации, для меня это скорее живописные ощущения от определённых событий. Да, сюжет библейский, но видение уже моё. Это самостоятельное произведение, которое каждый зритель тоже будет понимать самостоятельно. И хотя в «Библии» всё довольно однозначно, но искусство для того и нужно, чтобы посмотреть на то или иное событие с другой точки зрения.
— Современный зритель способен понять картины на такие сложные темы?
— Думаю, что да. Безусловно, не все читали Библию, не все знают эти сюжеты, но о многих из них, так или иначе, в течение жизни слышали, поэтому визуальный ряд тоже становится интересным.
— Но можно ли говорить о глубоком понимании?
— Глубокое понимание невозможно для всех зрителей. У каждого свой уровень образования, жизненного опыта, своё миропонимание и мироощущение, и на основе этого всего человек и ощущает картину. Я не люблю, когда об искусстве говорят с точки зрения понимания. Его не надо понимать. Его надо чувствовать. Давайте понимание оставим точным наукам, а это совсем другая область. Если ты подошёл к картине и в душе проснулось что-то, значит, это твоё произведение, твой автор. Не проснулось, осталась душа закрытой — иди дальше, ищи. Если говорить про общую массу людей, то, конечно, чаще всего им не хочется напрягать ни душу, ни мозг. Им хочется такое искусство, где всё сразу понятно. Во многом поэтому и современное искусство так часто подвергается нападкам: люди смотрят, не понимают и от этого раздражаются.
— Но так было во все времена. Искусство могли оценить только узкая группа людей, потому что именно люди должны тянуться к искусству, а не оно опускаться на обывательский уровень…
— На мой взгляд, это не проблема. Это естественный ход вещей. Либо человек хочет окружать себя предметами искусства и картинами, либо нет, либо он ходит на выставки, либо нет. Если он не хочет ходить — не нужно насильно его тащить, это должен быть его собственный душевный порыв. Художник пишет искренне, вкладывает в произведение свою душу, и ему не важно в этот момент, сколько человек придут смотреть его картины. Даже если один придёт, значит, он не зря работал. Живопись — это как религия, а разве можно человека затащить в веру? Заставить молиться или ходить по музеям, да так, чтобы он это искренне делал? Искусство — тоже вера. Когда художник стоит перед холстом, он совершает обряд. Ни у кого никогда не получится объяснить суть этого обряда. Но несмотря на это, я уверена, что каждый человек в течение жизни так или иначе растёт, пусть и на своем уровне. Кто-то не хочет расти, скажем, в области искусства, не хочет разбираться в живописи. И что, сказать, что это плохо? Нет, возможно, что-то другое заинтересует его. Я в этом вопросе оптимист.
— Вы работаете со студентами, которые априори должны тянуться к искусству. Как оцениваете уровень их художественной подготовки?
— К сожалению, он на нуле. Подготовка не просто слабая, а катастрофически слабая. Мы начинаем высшее образование фактически с азов, объясняем студентам то, что они должны уже знать, поступив в вуз. И в данном случае это не только проблема некачественного художественного образования, которое даётся в школе. Я уверена, что в художественные вузы вообще нельзя поступать сразу после школы, должно быть ещё какое-то дополнительное образование, например, художественная школа. Я сама к своей профессии шла довольно долго, прежде чем окончить Художественную академию в Петербурге, я прошла художественную школу, художественное училище, институт дизайна и художественную академию в Харькове. А мы в НовГУ набираем студентов прямо со школьной скамьи.
— Но если поднять уровень школьного образования, ситуация не была бы столь плачевной?
— Это замкнутый круг: мы принимаем бывших школьников с невысоким уровнем образования, выпускаем специалистов, но эти специалисты не хотят идти в школы из-за маленьких зарплат, из-за того, что должность учителя ИЗО уже занята непрофильным преподавателем. К сожалению, во многих школах нет понимания, что только учитель, получивший специальное художественное образование, может дать его детям. К урокам изобразительного искусства, увы, довольно часто относятся как к чему-то не слишком важному.
— Если вернуться к религиозной теме… Возможно, что бурно обсуждаемое внедрение основ православной этики и культуры в школах сможет поспособствовать повышению уровня образования?
— Я думаю, что внедрение этого предмета с верой связано гораздо больше, чем с культурой. Так что уповать на повышение художественной грамотности учащихся я бы не стала.
— Если посмотреть на картины старых мастеров, огромный пласт составляют именно картины на религиозные темы, а современные художники к ним практически не обращаются. Как вы думаете, из-за отдаления от религии живопись что-то потеряла?
— Религия и вера — это разные вещи. И мне кажется, что в душе художника вера обязательно присутствует. Вера не в понимании принадлежности к какой-то конфессии, а вера как глубокое чувство. Художник, подходя к холсту, несёт ощущение любви или иное глубокое переживание, он что-то хочет сказать. Так что пересказ религиозных сюжетов не суть важен, и без него в картинах может присутствовать вера.
— В ваших библейских работах создана прекрасная галерея ветхозаветных типажей, а вот из современного портрета, кажется, такое понятие, как типаж, полностью пропало.
— Типаж — это рамки, условности, а художник не должен себя в рамки вгонять, как это было, когда на портретах изображали в основном лица строителей коммунизма. Сегодня художники свободнее смотрят на портрет. Сегодня портрет — это весна, любовь, любое другое чувство, которое человек пробуждает в художнике. Исчезла всего лишь патетика.
Владимир БОГДАНОВ (фото)
