Рассказ
В стране, у которой нет выхода к морю,
Моряк — самая престижная профессия.
— …И с тех пор крупнейшим государством мира стала считаться Великая Азиатская Республика под милостивым правлением Хоанч Хоу, — голос лектора успокаивал, и Джек даже слегка задремал, опустив подбородок на грудь. Но тут же вскинулся: воткнутая под определенным углом булавка чувствительно царапнула кожу: мера предосторожности, дабы избежать порицания на Совете курсантов. За такое, бывало, и вовсе изгоняли из Морской академии. Сидевший рядом белобрысый новичок, переведенный с младшего курса не иначе как по большой удаче, хмыкнул:
— У тебя кровь на шее.
Джек Салливан ремарку от салаги проигнорировал: кровь так кровь, вытирать не станет. Капитан-директор Йенсен может заметить нечаянное движение руки, принять его за вопрос, и тогда горе-беда: вместо лекции вся группа будет наслаждаться публичной словесной поркой самого Салливана.
Эту радость он уже однажды на себе испытал, когда не смог ответить, как называется шкаторина гафельного паруса, проходящая между фаловым и галсовым углами. Детский вопрос! Извинением служило лишь то, что Джек тогда был зеленым юнцом: растерялся, запутался перед тысячной аудиторией…
В итоге пришлось отстоять собачью вахту — 50 часов на мостике старого флагмана, вытащенного на огромный плац Академии, — под огнем искрометных шуточек курсантов. Но он выстоял. А когда первый насмешник попытался назвать его Шкаториной, получил в нос. Салливана с тех пор никто не задирал, но и дружить с ним, резким на руку, никто не собирался. Так что к почетному чину штурмана Джек шел в гордом одиночестве.
А по ночам ему снилось море.
* * *
Море было глубокого синего цвета и пахло невыносимо пронзительно, свежо и пряно. Над ним разносились крики чаек про мистера Марка, плеск волн, скрип уключин и зычный голос старшины шлюпки, призывающий такую-то мать образумить криворукого рулевого.
Джек обожал эти сны, но никому о них не рассказывал. Хотя бы потому, что никто не мог оценить его описание серебристо-белого чаячьего оперения, острого аромата гниющих водорослей на берегу и ночного костра из плавника, на котором жарится мелкая корюшка. Никто, потому что ни единый курсант Морской академии, ни единый преподаватель и даже житель Внутреннего Биттерута, страны, образовавшейся после Пятого круга нейтронного противостояния из штатов Монтана, Айдахо и Орегон, не видел моря. Сны Джека были невозможны…
Просыпаясь, он невольно вспоминал файлы учебника по история мира и Внутреннего Биттерута. Когда в 2415-м разразился Большой мор и правительство направило в глубь страны потоки мигрантов, будущий Внутренний Биттерут стал центром оседлости бывших жителей Аннаполиса и Балтимора. Мэрилендцы привезли с собой свои песни, библиотеки и, конечно же, Морскую академию Аннаполиса.
Потребовалось всего три поколения, чтобы она стала символом Биттерута: его сердцем и мозгом, местом, где воспитывалась элита общества… Всего 50 выпускников каждый год заслуживали диплома — каждый десятый. Жесточайший отбор не позволял задерживаться в Академии тем, кто был глуп, слаб, инертен.
* * *
Тем временем мир раскололся на три части — Великую Азиатскую Республику, Империю Вашингтона и Африкано-Российский консулат. Австралия превратилась в крупнейшее пиратское государство, которое, по странному стечению обстоятельств, только и поддерживало геополитический баланс между тремя сверхдержавами. А по всему миру оказались разбросаны миниатюрные страны-изоляты — никому не интересные, предоставленные сами себе.
Глобальная информационная сеть позволяла следить за происходящим в мире, но вмешиваться — нет. Монако, Лихтенштейн, Крым, Северная Монголия, возрожденная Новгородская вечевая республика и еще пара десятков флагоносных карликов со статусом автономии. Внутренний Биттерут был среди них на 28-м месте по площади и населению. Но каждый биттерутец знал: через сотни лет именно их государство станет центром мира, объединит всю планету под синим флагом и «Трезубцем науки» Во всяком случае, так переводилось это старинное изречение преподавателями.
Когда Джек был избран Кибернетическим адмиралом в кадеты Аннаполиса и получил статус юнги, ликованию семьи не было предела. Его отец происходил из клана гуманитариев, мать поднялась с большим трудом от санитарной сестры до фельдшера первого класса. Принадлежность к клану моряков открывала перед Джеком невиданные перспективы.
Он до сих пор помнил разговор с капитаном-наставником, который пришел за ним на следующее утро после праздничного пира. Седовласый, уверенный в себе, он сразу выдвинулся на первый план среди столпившихся в гостиной родственников Джека только одним своим басовитым покашливанием и манерой разглаживать пышные седые усы. Делал он это левой рукой — правой не было по самое плечо. Не было с самого выпуска из академии.
* * *
— Мистер Джи, ты должен понимать, что сегодня раз и навсегда ты выберешь свою будущую жизнь.
— Но разве я уже не стал моряком?
— Да, это так. Однако хоть тебе и девять лет, но ты должен знать основные эскадры.
— Конечно! Это акустики…
— И они заслуживают уважения, поскольку соблюдают чистоту информационного пространства и дают нам пищу для размышлений.
— Еще судомеханики…
— И благодаря им функционируют самые сложные механизмы наших заводов.
— Мотористы…
— …которые обеспечивают электроэнергией наши дома и общественные здания…
— Мичманы и старшины…
— Порядок и судопроизводство.
— Парусники… Я знаю, они отвечают за функционирование общества: питание, здравоохранение и социальные связи.
— Верно. И наконец?
— Штурманы.
— Точно. Они управляют нашим государством и направляют образование молодежи по верному пути. Им доверен штурвал Внутреннего Биттерута. Большая ответственность при большой власти.
— Но есть же еще лоцманы…
— Это, младший юнга Джек Салливан, всего лишь советники из других кланов. Скажи, ты уже знаешь, в какой эскадре продолжишь свой поход?
— Да. Я буду Штурманом.
Решение Джека никто не оспаривал, хотя именно в Штурманской школе сложнее всего учиться. Бывало так, что среди 50 выпускников оказывалось всего два-три штурмана. Остальные переводились в другие кланы с измененной памятью.
Они не помнили, как давали клятву о верности морю, как обручались с никогда не виданным океаном, бросая серебряные кольца в чашу с соленой водой. Кристаллы настоящей морской соли привозил предыдущий выпуск. Это был сложный поход через радиоактивные пустыни и страшные джунгли Старой Новой Англии, но возвращались, как правило, все — с горстью серой, крупной, горькой соли. Гроздья обручальных колец украшали древко знамени академии, спускаясь до пола звенящими фестонами.
Там Джек оставил и свое кольцо — теперь он принадлежал океану. А тот принадлежал ему.
* * *
Утром 15 мая 2338 года трое курсантов Аннаполиса вышли за охранный периметр Внутреннего Биттерута. Их путь лежал по бескрайним холмам и равнинам, через зараженные реки и пустыни к берегу Великого Океана. Они практически ничего не несли на себе: счетчики Гейгера, чипы связи, контрольные датчики были встроены под кожу еще в детстве. Медицинские прилипалы удобно устроились в нагрудных карманах. От обезвоживания предохранял солидный запас воды, смешанной с солевым раствором, залитый в наспинные гидраторы. Еда — таблетки пищевого концентрата, витамины и минеральные добавки, в голове — блокировка вкусовых рецепторов и чувства голода. Да, они были готовы к долгой дороге.
Трем черным спинам с небольшими горбами рюкзаков салютовали троекратно — двадцать один залп. В ответ Джек вскинул вверх бластер и выпустил один заряд вверх: еще одна дань традиции, когда командир салютует неизведанным просторам, уходя, а приходя — родным стенам. Сопение Фар-Фаулера мешалось в наушниках рации с ровным дыханием Аркрайта, со стены внешнего периметра звучала песня «По бурным волнам океана», а впереди расстилалась зеленая гладь Великого мангрового леса Орегон. Через него надо было достичь развалин города Сиэтл, расположенного на берегу Тихого океана. Сотни миль непростого пути в компании двух парней, не сильно расположенных к командиру, не вдохновляли. Джек постоял минуту, глубоко вдохнул через носовые фильтры пустой, очищенный воздух и скомандовал:
— Вперед!
Первым продираться с ножом в руках сквозь хлюпающие и чавкающие заросли лиан Салливан поставил Леонарда Аркрайта. Он так его и звал уже — Леонард, Лео, Лев. Да этот парень и был львом: сильный, молчаливый, уверенный в себе. Он не оспаривал приказы, и если бы Джек был капитаном, лучшего штурмана и желать было нельзя. А если бы штурманом — лучшего капитана.
Зажатый между Аркрайтом, методично врубающимся в кусты гигантских орхидей, и Салливаном гордый Фар-Фаулер вынужден был смириться. Начав ныть через два километра о стертых ногах и тяжелом гидраторе, он смолк только тогда, когда Аркрайт поднял его за грудки и пару раз встряхнул. Джек был ему благодарен: похоже, что рано или поздно все-таки придется пускать в ход кулаки. Оказалось — рано.
— Давайте разобьем здесь лагерь? Темнеет! — Александр Фар-Фаулер, предпочитавший, чтобы его называли Лис, отмахнулся от огромного москита с хоботком, толстым, как стило для мнемохолосферы.
— Здесь болото, — пояснять Джек не стал.
— И что?
Салливан взял Фаулера за руку и на секунду опустил в воду — та взбурлила, но и только. Курсант посмотрел пренебрежительно и вырвал кисть из захвата:
— И что? — повторил он и в ужасе заорал, увидев четырех присосавшихся к руке пиявок размером с указательный палец руки.
Черные шевелящиеся тела лоснились под заходящим солнцем. Анестезирующая слюна делала свое дело, и Лису не было больно, но конечность стремительно бледнела. Джек поднес к каждой из тварей огонек зажигалки, и они с шипением попадали в воду: сами пиявки были молчаливы, это лопалась под огнем их тонкая шкурка. На месте укусов остались белые пятна с багровой мелкой сыпью вокруг. Аркрайт стоял молча, но когда упала последняя пиявка, шагнул вперед и отвесил Лису подзатыльник:
— Джек — командир, и не тебе оспаривать приказы командора Баннистера.
Дуя на пораженную руку и баюкая ее, Фар-Фаулер с ненавистью посмотрел на Джека:
— Да, командир.
Похоже, такие взгляды становились привычкой, что, в общем-то, было очень плохо. Именно поэтому, когда они разбивали свой первый бивуак, пройдя за сутки всего 20 километров, Джек предпочел поставить всего одну палатку. Первую вахту он отстоял сам, вторую — Аркрайт, третью — Фаулер с рукой на перевязи. Леонард, как заметил Джек, берег командира — спал вполглаза, и это могло плохо закончиться. Либо Аркрайт свалится от недосыпа, либо новоявленный Лис попытается устроить Салливану несчастный случай.
* * *
Утро встречало их ослепительной зарей и еще одной традицией: каждый из пилигримов писал три имени — для себя и своих товарищей на специальных дощечках-рунах, их складывали в ротатор, тот перемешивал все варианты, а затем выдавал каждому его имя. Иногда генератор случайных имен вносил свои коррективы, и тогда прозвище получалось самое что ни на есть странное. Но, что удивительно, оно всегда точно отражало суть души человеческой.
Таблетки да вода — быстрый завтрак, и вот уже пора приступать к процедуре. Никто не имеет права советоваться или сообщать другим о своих намерениях, потому трое юношей написали свои варианты и вложили их в ротатор. Крохотная машинка загудела и через пару минут выдала варианты.
Каждый с трепетом получил треугольник пластика, щелчок ногтем по еле заметному бугорку, и на траву упали три шеврона-неймпатча. Джек подобрал свой:
— Спинакер.
— Саванна… — это уже Аркрайт.
И — молчание.
— Эй, Фаулер, а у тебя что?
— Какая скотина написала это?
— Да что такое? — Аркрайт не выдержал, залюбопытничал.
— Я… Я… Шакал… — белобрысый Александр, минуту назад бывший Лисом, почти рыдал. В отличие от 18-летних спутников, он недавно разменял 16-й год. В этом возрасте каждое прозвище — как каленое клеймо во все лицо, и кажется — на всю жизнь.
— Не может быть! — Джек отчетливо помнил, что ни Саванны, ни Спинакера, ни Шакала он не писал. Ротатор немного пожужжал и умер: эти машинки были одноразовыми. Следовало зашвырнуть коробочку подальше…
— Эй, Фаулер, не кисни! Шакал — отличное животное, а морской шакал — вообще суровый зверь, — это Леонард, теперь уже Саванна.
— Не зовите меня Шакалом! Я — Лис! — капризный выскочка чуть не рыдал.
— Дай сюда… — Джек минутку посмотрел на неймпатч, свернул его и сунул в карман. — Будешь Лисом, и мы оба это подтвердим. А дома сделаешь себе новую нашивку, понял? Но лис — не шакал, и с этой минуты — ни нытья, ни слез. Понятно?
— Так точно, командир Спинакер, — Лис быстро сориентировался, только вот глаза продолжали излучать жаркую ненависть.
И Джек подумал, не совершил ли он ошибку: ведь Лис снаружи останется Шакалом внутри. Обдумывать произошедшее, впрочем, времени особенно не было. Произнеся краткую молитву Нельсону, Кастору и Поллуксу, древним богам — покровителям моря, все трое отправились дальше.
* * *
На границе между Вашингтоном и Орегоном их ждал сюрприз: разбитая взрывами бетонная трасса была перегорожена пустыми ржавыми бочками, шинами, колючей проволокой и патрулями в цифровой форме, расставленными через каждые сто шагов.
— Что это, Спинакер? — голос лежавшего в траве Аркрайта был тревожен. Им никогда не говорили, что в пустынных землях есть живые люди.
— Патруль. Надо разведать.
— Я схожу, — Фаулер выдвинулся вперед, приминая локтями истекающие белым молочным соком листья одуванчика. — Я знаю, что надо делать.
Остановить его Джек не успел. Александр, прячась за деревьями, зигзагами побежал по склону. Нырнул в купу темно-зеленых кустов и затих. Саванна коснулся плеча командира:
— Что будем делать?
— Ждать. Он просидит в этих кустах до темноты, я бы сам так сделал. К утру должен вернуться.
Утром Фаулер не появился. И лишь ближе к полудню, когда Салливан и Аркрайт уже решились на вылазку, пришел мокрый от пота и слегка ободранный вовсе не с той стороны, откуда его ждали:
— Ну вот, — он отказался от фляги с водой, протянутой Джеком, и сел, прислонившись к стволу спиной. — Теперь все точно будет хорошо. Это отряды народного ополчения. Местные жители боятся радиоактивных монстров и выставили заслон.
— Странно, — сказал Аркрайт, вглядываясь в фигуры патрульных. — Мне кажется, они совсем не двигаются. Как манекены на стрельбище. Может, это роботы?
Фаулер как-то странно усмехнулся и сказал:
— Просто ребята повыносливее тебя будут, — он встал и, демонстративно расстегивая электромагнитную пряжку, направился к кустам.
— Пригнись! — прошипел ему Джек, но уже в следующую секунду был прижат к земле чьим-то сильным телом. Краем глаза он увидел, что Саванну держат двое, а еще пятеро-шестеро автоматчиков встали кругом.
— Фаулер, беги!
— Вот еще… — в поле зрения Джека появился Лис. Он хозяином ходил среди пятнистых солдат, похлопывая их по плечам.
— Это — мои друзья. Чтоб ты знал, Салли, я не собираюсь погибнуть в пустыне или болоте, чтобы добыть горстку дурно пахнущих кристаллов. Здесь довольно много людей, и они живут не в пример лучше нашего Биттерута. Только вот солдат у них маловато, да и мужчин… — он снял шлем с одного солдата, которым оказалась коротко подстриженная кареглазая и рыжая девушка.
— Мутации их почти не затронули, как и нас, так что я, пожалуй, останусь здесь. И вы — тоже. Потому как отпустить вас я не могу — не настолько глуп, но и убить — тоже. Ведь вы все-таки мои друзья, да? Так, Салли? — он наклонился к Джеку.
И тут Джек понял: Лис боится. Боится, что его накажут, заставят вернуться. Убьют, наконец. Он боится жизни в Биттеруте и звания штурмана. Слишком быстрый взлет и — такое позорное падение…
— Слушай, Фаулер, а ты им уже сказал, что тебя зовут Шакал? — голос Аркрайта был хрипл и насмешлив. Фаулер быстро подошел к Саванне и несколько раз сильно пнул его в бок. Аркрайт, застонав, попытался свернуться в клубок.
— Оставь его, Шакал! — Джек знал, что его Фаулер не тронет. Страх в его глазах говорил об этом. И он был прав: солдаты Армии Вашингтона просто подняли их с земли, сковали руки магнитными браслетами и потащили за колючую проволоку периметра.
Сзади гордо вышагивал Фаулер, и бластер в его руке был направлен к небесам.
* * *
На третью ночь в деревянном бараке Аркрайта стало рвать кровью и желчью. Медицинские прилипалы у них отобрали, и помочь ему Джек ничем не мог, только держал голову Саванны на коленях, обтирал его лоб и говорил вслух успокаивающую ерунду.
Фаулер заходил пару раз, уже переодетый в зеленый камуфляж, сообщал новости. Они ждут посещения генерала Криденера, а после этого их непременно расстреляют. Так что жить им осталось дня три от силы…
Утром четвертого дня Аркрайт всхлипнул, вытянулся по струнке и затих.
— Доктора! — Салливан кричал и бил в стену деревянного барака сначала кулаком, а затем какой-то пустой канистрой из-под бензина. — Доктора!
— Нда? — в проеме двери показался человеческий силуэт. Рыжий, сухой, как щепка, врач быстро осмотрел Аркрайта, властно отодвигая порывавшегося помочь Джека.
— Ну, что ж… Жив. Но без ухода умрет достаточно быстро, — он указал на пузырьки воздуха, лопавшиеся в кровавой пене, покрывавшей губы Леонарда. — Ребро проткнуло легкое. У парня — могучий организм, раз он выносил такую боль четыре дня. В лазарет!
Автоматчики унесли Аркрайта. С одной стороны, теперь было легче бежать, с другой — незачем. И потому, когда часа через два вместо миски с баландой ему принесли ведро с водой — умыться перед посещением генерала, Спинакер принял это не с благодарностью, а с полным равнодушием. Он вымылся полностью, надел чистое, хоть и ношенное кем-то белье, свою черную форму. Поход за солью стал казаться ему теперь бредом: он потерял Александра, а теперь еще и Леонарда.
Джек сомневался, что тот выживет — уж слишком бледно-синюшное было лицо у Саванны.
* * *
— Встать! Генерал Криденер!
«Как в Академии», — подумал Джек. И потом не думал ничего, потому что вошедший долго и методично потрошил его, добывая информацию. Беседа длилась часа четыре, и под конец генерал, лицо которого упорно ускользало из памяти Джека, похлопал его по плечу:
— Все понятно. Ты можешь идти. Эй! — обернулся он через плечо, — Верните парню оружие и припасы. Пусть идет, куда шел.
Еще два дня Спинакер шел по пустыне Вашингтона. Чтобы не сойти с ума, он повторял про себя детали парусной оснастки судна.
На исходе второго дня он дошел до спинакера: «Спинакер — это дополнительный парус, используемый для увеличения движущей силы в основном при плавании полными курсами. Спинакер, в отличие от других парусов, крепят к рангоуту и такелажу только углами, а шкаторины паруса оставляют свободными. Спинакер принимает свою форму только при наличии ветра».
Строки из учебника переосмысливались и падали на душу камнем. Это он, Спинакер, тянет судно вперед, когда все другие паруса опали. Вот только будь ветер чуть покрепче, и он лопнет, треснет прямо посередине «пуза», опадет и завьется вокруг себя бесполезной тряпкой. Но пока — самое то… На последних словах под ногами что-то захрустело, и Салливан, опустив голову, увидел под ногами первые крупные кристаллы морской соли. Впереди простирались холмы и долины пустошей Сиэтла, а где-то за ними лежал огромный океан.
Опустившись на колени, Джек зачерпнул несколько горстей соли, ссыпая их в герметичный контейнер. А потом встал и твердой походкой направился туда, где седой владыка волн покрывал пеной берег.
Он знал: впереди еще один неоплаченный долг — Джек обязан рассказать командору Баннистеру, что такое море. Без пищи и воды шансов добраться у него было не так уж много. Но океан ревел у него в крови, и ветер гнал его вперед. Единственное, чего он сейчас желал, — коснуться губами остро-колючих волн, очиститься их силой и наконец-то сказать с полным правом: вечно славься, море! Еле переставляя тяжелеющие с каждым шагом ноги, он добрел до вершины холма и увидел вдали синеющую бескрайнюю гладь.
— Морю слава…
Силы оставили его. Салливан упал, даже не успев подставить руки, лицом прямо в острые серые кристаллы. И наступила тьма.
* * *
Адмирал Баннистер задумчиво барабанил пальцами по подбородку:
— Как там Аркрайт?
— Неплохо, сэр, приходит в себя, — ответил капитан-директор Йенсен. — Фар-Фаулер объявлен погибшим и сейчас под именем Йоханнеса Хея работает в коммуне эскадры мотористов.
— Ничего не помнит?
— Совсем ничего. Операция прошла успешно.
— А Салливан?
— Все отлично. Он не осознает, что экспедиция проходила в режиме тренажера.
— Подавлен?
— Да нет, в неплохой форме. Готов к производству в чин Старшего штурмана. И все время рвется рассказать вам о море…
— Не пускайте его. На сколько назначена моя операция?
— На два часа пополудни, сэр. Может, не стоит?
— Не глупите, Йенсен. Куда вы меня запихнули?
— Библиотекарем к парусникам.
— Неплохо для моего возраста. Ну что ж, пора прощаться.
— Прощайте, сэр! Да примет вас море…
— И вам того же, Йенсен. И да, когда Салливан проснется, скажите ему, чтобы держал полный курс фордевинд. Он поймет.
— Время спинакера, сэр?
— Да. Время спинакера.
*Спинакер (англ. spinnaker)— треугольный парус для использования на полных курсах при попутном ветре (Большой словарь иностранных слов, 2007).
Фото из личного архива Елены КУЛЕШОВОЙ,
рисунок Марии ГУСАР
