Театр «Малый» опять ставит неудобные вопросы
Елена Прекрасная похищена Парисом. Собран огромный флот, мир накануне Троянской войны. Но своевольные боги насылают на море безветрие.
Чтобы стихия сопутствовала грекам, дочь царя греков Агамемнона должна быть принесена в жертву. Герои «Ифигении-жертвы» в трактовке «Малого» пытаются решить, можно ли нарушить волю богов.
Опять 25!
В свой 25-й театральный сезон «Малый» обещал, что на протяжении 25 недель в фойе будут появляться инсталляции, посвященные самым ярким страницам истории театра. На месте оказывается, что проект «25 театрофактов» не только напоминает и развлекает, но ещё и отрешает от жизненного, приглашает в театр. Премьере «Ифигении-жертвы» предшествует инсталляция спектакля «Трое на качелях» по пьесе драматурга Луиджи Лунари.
Постановка появилась на сцене 10 лет назад и долго держалась в топе. Все, кто наблюдал за историей трех случайных людей, пришедших по одному адресу, но в разные места, конечно, помнят атмосферу то ли трагедии, то ли комедии, царящую на сцене и переливающуюся в зал. В инсталляции — три двери, столько же стульев и наушники, в которые заперты внутренние миры героев — оптимиста, пессимиста и философа.
Сначала несмело, потом всё с большим интересом гости театра облачают обувь в бахилы, проходят по красному коврику и надевают наушники. Философ говорит что-то очень абстрактное о невозможности отличить объект, не наделённый никакими отличительными признаками. В наушниках оптимиста — поют птички, пессимист слушает ровный шум дождя. От размышлений, как прекрасен мир пессимиста, отвлекает театральный звонок. Гости втекают в зал. Их ждёт совсем другая история.
Блеск медных труб
Постоянных зрителей «Малого» не удивит отсутствие занавеса, перенос действия со сцены в зрительный зал, размещение и зрителей, и актёров за рампой, уход в школьные классы, в конце концов. В сравнении с этими экспериментами сцена, на которой развернётся одно из драматических событий, предшествующих Троянской войне, выглядит вполне пристойно. Разве что долго негаснущий свет намекает: в покое нас, зрителей, не оставят.
Как именно режиссёр передаст тоску бездействия и жажду движения стоящей на берегу застывшего моря греческой армии, становится понятно с первых минут. При взгляде на сцену. А там, в свете софитов, пластиковая тара различной ёмкости, наполненная питьевой водой. В порыве ярости, отчаяния или ужаса герои хватаются за бутылки и жадно, долго пьют, пьют. Зал тих: он тоже хочет пить. И действия. А действия нет…
Испытание водой мы не проходим? Не проходим и испытания огнём.
Сухой канцелярит монологов Агамемнона и Менелая то и дело перемежается певучими переводами из Еврипида. Ловлю себя на мысли, что разговоры тех двоих кажутся привычнее пышных слов греческого автора.
Доигрались...
И всё бы ничего! Зритель готов внимать участникам спора, но тут голос подают боги. В то, что у древних греков хоть что-нибудь происходит без их участия, не верит никто.
Божество восседает у задней стены, за диджейским пультом. Чем не языческий алтарь? Оно многолико и беспощадно — то рвёт, то связывает нить повествования. Умело экспериментируя с пультом и собственным голосом, греческая богиня вводит зрителя в гипнотическое состояние. Куда там традиционным хорам из греческих драм! В лучах света мифологическое нечто время от времени срывается на чтение рэпа, чем окончательно сбивает у зрителя ориентиры.
Бессилие Ахилла
Пара человек покидают свои места и робко направляются к выходу. А жалкий в своей нерешительности и безысходности Агамемнон жжёт то ли старые бумаги, то ли не отправленные письма. Какая разница — облегчения ему это не приносит. И вместо лёгкости от принятого, наконец, решения — жертве быть! — в жаждущий свежести зал проникает лёгкий запах гари и осознание неизбежности грядущих ужасов.
Дальше — страшнее. Появление в мужском мире женских персонажей окончательно лишает зрителя иллюзий и надежд. Лёгкая в своём непонимании Ифигения и её заботливая мать Клитемнестра приближают неизбежный конец каждым шагом и словом. Сила женщины в «Ифигении»— не более чем возможность красиво покориться и умереть так, чтобы о твоём уходе слагали мифы.
Удивительно, но именно на фоне женщин громогласный и неукротимый герой Ахилл выглядит жалким растерянным мальчишкой, вынужденным таскать за собой меч и громкую славу — громоздкую, бесполезную, зато до блеска начищенную трубу.
Кульминация ожидаема. Жертвенник, конечно, остаётся за сценой. Но именно на плечи бесправных и жалких героинь «Ифигении» ложится то ли честь, то ли самая суровая ноша — под их прощальный плач зритель проходит «медные трубы» будущего горя Троянской войны.
Чур, не я!
По закону жанра, натянув зрительские нервы до предела, театр постепенно отпускает измочаленного гостя. Ифигения жива. Артемида, сжалившись, забрала её в свой сонм. Елена будет возвращена домой, после чего счастливо заживёт с покинутым супругом. Сами богини тоже здесь, на сцене — благостные и свежие. Перед ними наливное красное яблоко — слишком известное искушение, чтобы ему не поддаться.
Но разве дело в богах? Используя самые сильные аргументы и абсолютно прозрачные намёки, труппа «Малого» сделала всё, чтобы зритель не впал в соблазн возложить ответственность за произошедшее и происходящее на волю богов и случая, на что угодно, только не взять ее на себя. Получилось? Другой вопрос. И кому адресовать его — непонятно.
* * *
На протяжении доброй части спектакля в двух креслах зала голубыми огоньками светятся экраны мобильных телефонов. Хозяева гаджетов проверяют почту, а может — сводки новостей. Или ждут важного звонка. Или даже так — происходящее на сцене столь сильно задевает их психику, что ковыряние в телефоне единственно ограждает себя от ужаса, в который немилосердно погружает своих зрителей Надежда Алексеева.
К слову, после оваций режиссёр по доброй традиции поднялась на сцену. Вместо пафосной речи сказала простое: «Нет войне». Кого-то вернула на грешную землю, кому-то объяснила, о чём собственно шёл разговор.
Фото из архива театра «Малый»
