Музыковед Наталья Серова рассказывает об искусстве, о зрителях и встрече с белым пуделем
Постоянные гости на концертах классики в областной филармонии вряд ли могут представить их без рассказов музыковеда Натальи Серовой.
Она пришла на сцену почти четверть века назад. И совершенно точно — голос Серовой и мелодия едины. Как ей это удаётся?
— Наталья Владимировна, именно с ваших слов для слушателей, пришедших в филармонию, начинается концерт. Какой была ваша дорога к музыке?
— Тут нужно историю вопроса вспомнить. Музыкой я начала заниматься с шести лет — дома со студенткой музыкального училища. В семь лет поступила в музыкальную школу. И по окончании восьми классов возник вопрос: куда дальше? Училась я хорошо — на «четыре» и «пять». Сохранилась даже фотография, где я выступаю на отчетном концерте в кремлёвском Лектории. Мне дали рекомендацию для поступления в музыкальное училище (сейчас — колледж искусств им. С.В. Рахманинова. — Прим. авт.). Но знаете, что такое дети: хотелось к подружкам, гулять, играть... И потом я увлекалась иностранными языками, журналистикой, до сих пор сохранились коротенькие заметочки из «Новгородского комсомольца»: писала про пионерскую жизнь в нашей школе.
Бабушка сказала: «Думай, выбирай». «Ну всё, больше не буду заниматься музыкой». Подумала, и так хорошо стало на душе, легко. Но вдруг поняла: то, что было огромной частью моей жизни, — да, когда-то надоедливой, всего этого больше не будет. Придут друзья, я им поиграю, и... всё? Мне стало до такой степени больно! Я не кривлю душой — как друга похоронить. Проснулась утром и сказала: «Пойду в училище». И с того момента, а это случилось в 1971 году, ни одной секунды, никогда не пожалела о своём выборе.
— А на сцене как оказались?
— В 1975 году, после окончания училища, я осталась там работать — преподавателем музыкально-теоретических дисциплин. Сейчас преподаю предметы «Музыкальная литература» и «Анализ музыкальных форм». В 1989-м отмечалось 150-летие со дня рождения Мусоргского, и завуч попросила подготовить лекцию-концерт о нем. А я в то время была весьма робкой. Но деваться некуда — подготовила. Мне и самой было интересно. Лекция прошла хорошо, похвалили.
Следующий год тоже был юбилейный — 190 лет со дня рождения Шумана и Шопена. И наш преподаватель, пианист Сергей Анатольевич Багулин предложил подготовить с ним лекцию-концерт об этих композиторах.
На неё пришел Борис Кириллович Зорин, ныне — заместитель руководителя департамента культуры и туризма Новгородской области, а тогда — художественный руководитель филармонии. Послушал и предложил нам ангажемент — контракт — на весь сезон: я вела в филармонии концерты, делала лекции, если необходимо, чтобы люди слушали музыку со знанием дела. Сначала работали вдвоём, а потом Сергей Анатольевич ушел из филармонии, а я продолжила работать.
Помню, еще когда я училась в музыкальной школе, да и потом, в училище, регулярно смотрела по телевидению передачу «Знакомство с оперой». Её вела музыковед Ольга Виноградова, рассказывая в каждой передаче о какой-либо опере, истории её создания, смысловом содержании, наигрывала музыкальные темы, характеризующие важные образы, и т.п. Живой путеводитель! Я и мечтать не могла, что тоже буду музыковедом, но это случилось.
— По моим ощущениям, ваше выступление становится частью мелодии.
— Спасибо за добрые слова о моей работе! Разумеется, очень важен тембр голоса — чуть-чуть пафоса, но без чопорной холодности, с душой. важен и внешний вид. Без любви к своему делу, к зрителям работа музыковеда невозможна. В свое время я слушала не одно интервью с артистами, которые признавались в любви к публике, и всякий раз думала: «Да вы лукавите. Вы её, публику, и не видите». А сейчас — не поверите, сама, без обмана и кокетства, говорю, что люблю слушателей. Не о себе, любимом, нужно думать. Я знаю: сейчас прозвучит шикарная музыка, и хочу, чтобы и зрители почувствовали это, поняли, о чём написал композитор, и сопереживали вместе с ним, слушая музыку. И всегда нужно помнить, что тебя слушают непрофессионалы. Пять-семь минут выступления — интересно, информативно и полезно. И вкусно!
— Ваш голос — ваш инструмент. Бывали ситуации, когда вы им не владели?
— У меня приличная педагогическая нагрузка. Бывают дни, когда лекции в колледже идут восемь часов подряд, но голос не садится. Хотя я его и не форсирую. Были случаи, когда болела и голоса вообще не было, но выходишь на сцену, и... откуда что берется? Чуть-чуть сипловато, но это мог заметить только знающий человек. Сцена лечит.
В первые годы работы на сцене, конечно, был большой страх. Я просила, как только выйду, выключать свет в зале. Он превращался в чёрную дыру! Так было проще. Но время идет, 24 года работы в филармонии — большой опыт. Практика — самый великий учитель. Свет в зале уже не выключают. Бывает, вижу знакомые лица. Тут уже другая опасность — как бы не отвлечься. Тогда можно сбиться. Сцена вообще штука непредсказуемая. Как в бане, простите, стоишь — весь перед публикой. Всегда прямой эфир. И курьезы случались.
Помню, как-то приехал цирк: удав в клетке, собачки... И в день, когда артисты собирались уезжать, у меня была лекция-концерт об Антонии Аренском. Аренский! Которого мы с Идеей Гавриловной Демидовой, замечательным нашим музыкантом, энтузиастом, поднимали... Материала о нем было мало.
Я как обычно прохожу мимо гримерок по коридору, выхожу на сцену. Лекция — массивная, солидная, о композиторе, несколько вступительных слов о разных произведениях. И вдруг боковым зрением вижу: с другой стороны на сцену вышел цирковой белый королевский пудель и стоит, смотрит в зал. Мне остановить рассказ нельзя — внимание в зале полностью переключится, могут засмеяться, и я могу сбиться с мысли. Поглядываю на пуделя и рассказываю. Он постоял, спустился в зал, стал ходить вдоль первого ряда. А я дальше рассказываю. Публика не смеётся, меня слушает. Выбежал дрессировщик: «Тобик, Тобик!». Я рассказываю. Никто так и не захихикал.
— Выдержать конкуренцию с белым пуделем, да еще и королевским, — высший пилотаж.
— Никогда нельзя заучивать текст.
— ?!
— Категорически. Зубрить нельзя: чем-то отвлечёшься, собьешься, вернуться на прежний курс уже практически невозможно. Нужно знать тему, музыку, которую будут исполнять, и иметь в памяти чёткий план выступления. Остальное — импровизация. Но мне легче: я уже сороковой год рассказываю студентам о композиторах.
Был однажды забавный случай. В филармонии выступал симфонический оркестр, я рассказывала о Чайковском и его «Итальянском каприччио». Петр Ильич путешествовал по Италии и как-то остановился в гостинице недалеко от казармы, где звучала военная музыка, и одна из тем вошла в его произведение. Во время выступления из головы вылетело слово «казарма»: «Чайковский жил в гостинице недалеко от...». Секундная пауза. А на сцене время по-другому течет, одно мгновение — это очень много. И ведь нельзя показать публике, что попал впросак, нельзя позволить себе паниковать. Я говорю: «Жил рядом с помещением, где живут солдаты». И мне из зала: «В казармах». «Спасибо!».
— Пустых мест в зале на классических концертах много?
— Публики не так много, как хотелось бы, но приходят те, кому это нужно и интересно. У них взгляд живой. Это ценно! Очень приятно видеть детей с родителями. В колонный зал филармонии, где мы с Михаилом Дмитриевичем Корноуховым даем концерты абонемента, приходит обычно очень много слушателей. И ребятишек много. Если приезжает симфонический оркестр — всегда редкость, — люди идут с большой охотой. Но, надо признать, интерес к академической музыке, в том числе классике, не очень велик. В девяностые годы у нас было 12 тематических лекционных абонементов за сезон с участием разных по составу исполнителей, рассчитанных на разный возраст слушателей. Сколько мы ездили по области с камерным оркестром, с оркестром русских народных инструментов, исполнителями — инструменталистами и вокалистами! Всё исколесили. Сейчас, конечно, тоже ездят. Но я за пределами Новгорода с концертами уже давно не была. С другой стороны: сейчас практически любое исполнение можно найти в интернете.
— Но живая музыка!
— Вот! Это другой вопрос, и не все понимают, какое это наслаждение. Включая наших студентов, которые без пяти минут профессионалы. Когда я училась, было иначе. Помню, мы как-то ездили на очень неудобном поезде, приходящем на Витебский вокзал в Ленинграде, чтобы послушать симфонический оркестр под управлением Темирканова. Или музыку Шостаковича. Его пятнадцатая симфония, пятнадцатый квартет — это же сенсация была! Но мы были немного другими, в большей степени энтузиастами. Сегодня больше прагматизма. Но все равно по-прежнему есть замечательнейшие студенты, профессионалы своего дела, лауреаты конкурсов... Русское искусство не умирает.
— И всё-таки как подружить обывателя, особенно молодого, с хорошей академической музыкой?
— Даже самый талантливый музыковед не в состоянии переубедить человека, поставившего себе внутренний барьер: мне это непонятно. Особенно если это не Моцарт, который сразу в сердце льется, а что-то более сложное — Шнитке, скажем, или Шёнберг. Музыка — это не развлечение, это способ самовыражения. Нужно постараться понять композитора, а для этого нужно хоть немного знать о его жизни, о его эпохе. Бетховен! С 26 лет прогрессирующая, а затем полная глухота, а он пишет девятую симфонию. Вот титан, человечище! И музыка какая! А Чайковский! Личная драма, одиночество, сам себе неприятен, поиски выхода из замкнутого круга, человек и рок — и он пишет трагическую шестую симфонию, «Пиковую даму». Если этого не знать, музыка кажется скучной. Просто набор звуков.
Конечно, если человек жесток душой, если он кошек ногой пинает, придет ли он в филармонию? Но есть другое: чем виноват тот, кому просто неинтересно? И зачем ходить только потому, что надо или модно? Не хочешь — не надо. И я ведь тоже не на все концерты хожу и не всю подряд музыку люблю.
А ещё нужно уметь общаться с детьми — без назидательства и высокопарности. Доверительно и душевно. Сейчас в филармонии есть ансамбли, так называемые малые формы. В них, кстати, работают мои выпускницы. Они ездят по детсадам, школам, рассказывают о музыке. Молодежь-то мы воспитываем в семье или в школе.
Меня в детстве тоже не заставляли садиться за пианино. Самой было заманчиво. Мы с бабушкой очень любили петь на два голоса. Дедушка обожал русские народные песни. Мама в детстве училась играть на скрипке, хоть потом всю жизнь проработала в милиции. Прадедушка играл на фисгармонии.
Когда мой сын был маленьким, я пробовала приобщить его к искусству. Стала показывать ноты. «Андрюшенька, давай к нам в училище пойдём, будешь учиться?». «Нет, мама, это не мое». Он увлекался металлом. Косуха, хайер, концерты... Слушал «Кэннибал корпс», Оззи Осборна, Курта Кобейна... Разве я его ругала? «Только «Кэннибал корпс», Андрюша, сделай потише немного». Переболел, пережил, и всё. Он знает и любит классическую музыку. Отмечал как-то с друзьями Новый год в Праге — пошли в оперный театр на «Щелкунчика». Нельзя тащить молодых в концертный зал, они должны сами прийти. Это как дорога к храму — у каждого свой путь.
Владимир БОГДАНОВ (фото)
