Творческая встреча Ильи СТОГОВА в НовГУ превратилась в диалог о смысле писательского и журналистского ремесла
Он вошёл в аудиторию в бейсболке и кожаной косухе. Усаживаться за приготовленный стол не стал. Выглядело бы это слишком академически.
Да и с задних рядов не было бы видно известного питерского прозаика и журналиста. Стогоff облокотился на зачехленный тканью рояль, стоявший без дела, и около часа провёл интервьюируемым, хотя чаще с ним случается наоборот. Сегодня стабильный доход ему приносит работа ведущего на радио «Зенит».
Илья Юрьевич умеет держать зал. Не помеха, даже если половина слушателей в нём не знает о его творчестве. Чем берёт молодёжную аудиторию? Пожалуй, нескучностью рассуждений, раскованностью, почти приятельской открытостью. Как это часто бывает, сложность мероприятия заключалась в том, что с чего-то его требовалось начать. А проработанного сценария не имелось. Впрочем, культовый писатель на то и культовый, что ему стоило задать один простой вопрос: как он начал писать, и дискурс развернулся сам собой.
Про перестройку
— Я родился в 70-м году, а это означает, что когда началась перестройка, я уже закончил школу. Когда тебе 17 лет, с большими ожиданиями заглядываешь в будущее, тем более что страна как-то стала меняться в лучшую сторону. Но стало казаться, что перестройка быстро закончится. И я представлял себе картину, что я буду работать в газете, придут враги, допустим, офицеры КГБ, чтобы сворачивать мою рок-н-ролльную молодость, а тут — я! И мы ещё посмотрим, кто победит. Причём я видел себя не журналистом, а кем-то вроде мойщика полов. И вот я отправился в редакцию газеты «Смена», главную молодёжную газету Ленинграда, которую выписывал. Стал заглядывать в кабинеты, спрашивать, как можно трудоустроиться. На что мне сказали: «Если ты статью принёс, так сдавай. И не морочь нам голову, мальчик». Для меня это было очень круто — написать статью дома, её возьмут и денег заплатят. Оставалось только решить, о чём она будет. Тогда я разбирался исключительно в панк-роке. Об этом и написал. Стал ждать, когда же мне позвонят из редакции и сообщат: ты — солнце отечественной журналистики, приходи к нам и пиши про панк-рок в каждом номере. Но никто не перезвонил. Спустя десять лет, когда я работал в этом издании, узнал, что тексты, которые приносятся такими людьми, как я, тут же выкидываются. А тогда я был близок к самоубийству.
Про сочинительство
Чувствовалось, что Стогов воспринимал публику с не меньшим интересом, чем она его. Ещё вопрос, кто тут становился объектом для изучения? Между тем гость из Северной столицы не стеснялся говорить, прямо скажем, крамольные идеи с точки зрения российского образования. Послушали бы его учителя литературы!
— Я скорее журналист, чем писатель. И считаю, что это самая лучшая профессия на свете. Писатель пишет какие-то выдуманные истории. В своё время светило гуманитарных наук Юрий Лотман писал, что если бы инопланетяне посмотрели, что является информационным наполнением, контентом черепной коробки человека, то они бы удивились: 99% её составили бы истории несуществующих персонажей. Жизнь — короткая штука, и зачем про них знать и хранить всё это в голове? Не было ни Ромео, ни Джульетты, ни Наташи Ростовой, ни Чиполлино. Обратная сторона этого в том, что человек, посвятив себя изучению фантомов, упускает какие-то важные для себя вещи.
Про писательство
Курс стоговедения, прочитанный самим автором, думается, станет самым запоминающимся для будущих корреспондентов и репортёров. И что им нужно уяснить прежде всего, так это то, что большие заработки их точно не ждут.
— В начале 90-х годов я устроился в газету. А работать там было ещё тем удовольствием. Устраиваешься, пишешь, через месяц приходишь за зарплатой, а газета закрывается. Идёшь в следующую, и там происходит то же самое. В середине 90-х ситуация стабилизировалась, моя зарплата составляла около одного миллиона деноминируемых рублей, примерно 300 долларов. Но всё равно не хватало, хоть их миллиардом обзови.
Подрабатывали все. Моя коллега для какого-то делового издания готовила материал про возрождение книжной промышленности. Она писала о том, что за роман можно получить 50 тыс. долларов. Я тут же решил узнать у своего приятеля из издательства, действительно ли это так. Это оказалось наглым враньём. За книгу издательство было готово заплатить тысячу долларов. За полтора месяца я написал детективный роман, который, кстати, переиздаётся до сих пор. Но издатели отличаются жуликоватостью. Мне объяснили, что книгу требуется сброшюровать. Это словечко выключило мою осторожность. Это же серьёзный термин, подумал я. А на самом деле это был развод. За те же деньги издатели хотели получить книгу в два раза толще. И я написал ещё один детектив за бесплатно.
Про 90-е
Многие сейчас любят с теплотой вспоминать советскую эпоху. Стогов не из их числа. Он по большей части ностальгирует по 90-м годам, хотя не исключает, что причина этого в том, что тогда он был молод, а на его голове развевались длинные и шелковистые волосы. От них давно остались лишь воспоминания. Но молодых Илья Юрьевич всё же предупреждает: много про то десятилетие говорится неправды.
— Девяностые были прекрасным временем. Тогда происходил бред, который просто в голову не укладывается. Например, такой: у президента Ельцина был свой личный экстрасенс, который посредством магии выводил его из похмелья. И за это Джуне посреди Москвы дали огромное помещение. Что надо сделать сегодня такого, чтобы в столице дали здание? Происходила бредятина, но в ней была какая-то огромная прелесть. Было ощущение, что ты попал в неправдоподобную сказку. В 91-м в Москве танки, путч. А я хотел уехать в Америку на ПМЖ. До этого трижды пытался поступить в вуз и все три раза сочинение писал на два. И моя мама, кандидат педагогических наук, и мой папа, специалист по творчеству Комиссаржевской, расстраивались, что их сынок пошёл окольной тропкой. Моя мама узнала, что открывается новый вуз, в который (о чудо!) не надо писать сочинение. Назывался он Русский Христианский Гуманитарный Институт. Я пришёл к его зданию. Возле него стоят омоновцы с автоматами, бандиты с пистолетами. А к будущим студентам выходит очкозавр и перечисляет, что они будут изучать. Больше всего меня поразила латынь. В стране чёрт знает что происходит, а тут собираются латынь изучать. Мне казалось, что это будет прекрасный жизненный план: в 25 лет начать переводить с неё какую-нибудь толстую книжку, а в 75, когда останется всего несколько непереведённых страниц, умереть. Я должен был стать специалистом по античным авторам. Закончил богословское отделение, как бы это смешно ни звучало со всеми моими панк-роками и косухами.
Про грешников
В 2006 году вышла его книга-интервью «Грешники». В ней он живописал жизнь российских рок-звезд, большинство из которых сидели на героине. Уже после выхода романа убежденный панк, лидер группы «Король и шут» Горшенев (Горшок) подал на него в суд и требовал выплатить ему три миллиона рублей. По словам Стогова, сам Горшенев книги не читал, ему не понравилась обложка с его изображением.
— Лет 10—12 назад на «Пятом канале» у меня была передача о культурных итогах недели. Приходило огромное количество героев. Были дрессировщики макак, байкеры, люди, рвущие зубами грелки. Но были и те, которых ждало большое будущее. Среди них — Стас Барецкий, поэт из Кингисеппа. Толстый, метр сорок в высоту и метр шестьдесят в ширину, лысый, со шрамом на лице. Ничего себе поэтик! Дикий, но при этом непосредственный и добрый, как ребёнок. Интервью с ним могло состоять лишь в том, что я его покажу, и все всё поймут. Через месяц после эфира его взяли в группу «Ленинград», а через два он выступал в Куршевеле. Сейчас, если тебя показывают по телеку, то, скорее всего, ты — лох. Раньше было по-другому.
И вот люди, которые приходили ко мне на передачу, стали выстраиваться в линию. Мне стало понятно, что моих ровесников, за плечами которых андерграунд 90-х, много. Из них можно формировать батальоны. И их истории круче, чем моя. Это люди с поломленной судьбой, психикой, полным кавардаком в башке. Музыкант группы «Нож для фрау Мюллер» рассказывал: чтобы записать первый альбом, он отправил свою тогдашнюю жену заниматься проституцией, поскольку времена были тяжёлыми. Тот же Горшок говорить не умел вообще. Я пытался вычленить из его речи хоть какую-то мысль, а её не было. Но в этом бурлящем в голове хаосе находились пронзительные истории.
Про Лимонова
Если бы не усталость лектора, встреча могла бы затянуться надолго. Известно, что аппетит приходит во время еды, так же обстоит дело и с интересным собеседником. Но он сказал «стоп» — хорошенького понемножку. Заключение встречи получилось несколько философским. Кто-то из студентов поинтересовался: как творчество Лимонова повлияло на становление Стогова как писателя?
— Его появление можно было сравнить со взрывом в Хиросиме. Он повлиял на всех писателей моего поколения. Однако ранний Лимонов и поздний Лимонов — это два незнакомых друг другу человека с разными картинами мира в голове. Одна из аксиом моего опыта — уверенность в том, что в человеческой первооснове есть хрупкость, слабость. В хорошем интервью я всегда её вижу в собеседнике. Роман Лимонова «Это я
— Эдичка» про офигенно успешного человека, наплевавшего на всех в Советском Союзе и уехавшего в Америку. У него была самая красивая женщина, а впереди его ждала прекрасная жизнь. Но надо было ткнуть в эту слабость, когда от него ушла девушка, и через месяц он оказался спившимся в подворотнях Манхэттена. За эту хрупкость я мог Лимонову простить очень многое. Мне плевать на его политические взгляды. Какой он «...ист», это его личное дело. Но хрупкости в нём больше нет. Лейтмотив его последних книг состоит в том, что если тебе плохо, чувак, то раз в неделю или каждый день выходи на крышу самого высокого здания в городе, вставай на самый её край и говори: «Я тебя поимею!», и тогда у тебя будет всё хорошо. Но на самом деле это неправда, тупик, это неправильная картина мира.
Фото с сайта www.novsu.ru
