«Дядя Ваня» из Суоми на новгородской сцене
На новую премьеру в областной театр драмы стоило пойти по трем причинам. Во-первых, нам представляли одну из самых известных пьес Чехова. Во-вторых, в Новгороде её поставил финский режиссер Яри Ютинен. Как иностранец сможет интерпретировать драматическую и запутанную историю чеховских персонажей?
И третье. Постановка идет на малой сцене театра. На деле это означает следующее: на сцене амфитеатром устанавливают скамейки для зрителей, поэтому можно видеть актеров очень близко. Вслед за объективным барьером — кромкой сцены — исчезает и барьер психологический. Попадаешь в срединное состояние — уже не зритель и еще не участник процесса. В любом случае отсидеться в полутьме зрительного зала не получится.
Но с началом действия забываешь о своих ожиданиях и сомнениях. И просто наблюдаешь, как под одной крышей пытаются ужиться несбывшиеся надежды и мечты, неразделенная любовь, жестокость и эгоизм, чистота и духовная слепота. Это про нас сегодняшних, зачастую несчастных и смешных. Такова жизнь. И выход один — надо жить.
Прочувствовать это помогла не только игра актеров, но и работа художника, одевшего героев позапрошлого века в современные одежды. Соня вышла к зрителям в длинной юбке и свитере грубой вязки, Елена Андреевна — в элегантном брючном костюме... Ютинен дал понять: внешняя оболочка — условность, люди за 100 с лишним лет мало изменились.
Может быть, упоминание о нашем современнике Романе Полански, любителе психологических и философских экспериментов в кино, плохо встраивается в заметку по следам чеховской пьесы, но его «Резню», снятую всего пять лет назад, можно смотреть как продолжение «Дяди Вани». Фильм про современных американцев: две семейные пары, вполне образованные и, как им самим казалось, благополучные. Но случай заставил их сбросить маски. И оказалось, что каждый по-своему страдает от непонимания и одиночества.
Кажется, что Яри Ютинен очень бережно отнесся к чеховской классике. Но на самом деле финн позволил себе довольно много импровизации. Не только в костюмах — еще и в декорациях. Большой стол, скамья... В углах сцены — две колонны из нагроможденных друг на друга стульев, ставших символом поселившейся в доме Войницкого неразберихи. Минимум сценической обстановки позволял не отвлекаться на детали. Кроме того, четыре действия оригинального варианта пьесы режиссер объединил в одно, ускорив её темп. Может быть, это дань нашему быстрому веку?
Самой неоднозначной стала трактовка роли старой няни Марины. Она не вязала чулок, как столетие назад, а все полтора часа слушала радиоприемник, что-то бормоча себе под нос. Вокруг неё бушевали семейные вихри, а она, всеми забытая, знай себе мурлычет, — средоточие покоя и отрешенности. Только в финале няня встала для своей единственной реплики и срывающимся голосом предложила уезжавшему и разочарованному доктору Астрову: «Может, водочки выпьешь?».
