Суббота, 23 ноября 2024

Василий Дубовский

В поисках утраченного смысла

Писатель Виктор Зуев объявил санкции Ирану, а Украина — его книге, ещё не успевшей попасть в продажу

Язык до Киева доведёт. Хотя нынче легче попасть в Катманду

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..

Вроде, нет ничего есенинского в поэте Викторе Зуеве. Не всадник он на розовом коне. Метаметафорист, пишут критики, интеллектуал. А вот примерно в есенинские годы, молодым, значит, сказал:

Словно пейзаж из окна, промелькнула, звеня,
Так, невзначай, будто не было вовсе её у меня.

«Стихи об утраченной жизни» — да им уже более 30-ти! Посвящается другу, поэту Сергею Иванову. На встрече с читателями в библиотеке имени Д.М. Балашова Виктор Павлович начал читать их и... Не смог, накрыло волной памяти. Друга вспомнил, которого уже нет. И те две недели, что в Торбино у Иванова «корячились на покосе».

Я спросил, в каком сборнике этот «покос». «В этом», — он подписал мне книжицу. Страница 119-я, с закладкой и надписью: Самуил Шварцбанд. Кто таков, с какими заслугами перед поэзией или историей? Да с теми, пожалуй, что помог переплыть речку Стикс Семену Петлюре. Убийца убийцы, словом.

Вот такой у нас плавный переход к главной теме приезда в Великий Новгород Виктора Зуева — поэта, прозаика, критика, публициста, журналиста, эколога и просто путешественника. А также — секретаря правления Союза писателей России и члена правления Общества культурного и делового сотрудничества России и Непала. Дружба дружбой, но книгу (новую!) он привез «враждебную» — «Эксперимент «Украина». Недоразумение длиною в столетие».

Запретный плод

Кажется, первыми почитателями автора стали люди из СБУ. Во всяком случае, на Украине книга оказалась под запретом раньше, чем появилась в магазинах. Возьмешь с собой в дорогу, можешь схлопотать тюремный срок.

— Виктор Павлович, почему именно сто лет «недоразумению»?
— Когда в 1917-м в Киев приехал Керенский даровать право Генеральному секретариату так называемой Украины управлять пятью губерниями, он подготовил почву для образования Украины в 1918 году (то есть после прихода к власти большевиков) как автономии в составе РСФСР. Тогда и началась история Украины как государства. Никакой Богдан Хмельницкий с Россией её не воссоединял. Он себя украинцем не считал, даже слова такого не знал. Это австрийская придумка. Еще раньше — польская. Поляки междуречье Волги и Оки называли Залесской украиной (окраиной). Иван Грозный в переписке с Курбским говорил о заволжских украинах и даже крымских. А пан Хмельницкий... На момент принятия русского подданства у него были про запас еще и польский и турецкий «паспорта». Щеголял в дареной московской шубе, надетой поверх турецкого кафтана.

— Вас спросят, кому доказывать, что русские и украинцы, несмотря на отличия, все-таки один народ? Вольно нам так думать — думаем. Вольно «небратьям» всяко от нас отпихиваться — будут так жить.
— Ради правды, которой многие не знают. В советское время нас учили выдуманной истории. И я пишу об этом: Украина — часть советского эксперимента. Ленин и Сталин — главные поборники этого искусственного государства.


— Иосиф Виссарионович вряд ли предполагал, что настанет время, когда независимая многонациональная республика будет строить унитарное государство.
— Независимости не предполагал, но почву готовил. При сталинской переписи населения семью моих деда и бабки по материнской линии, жителей Краснолиманского района Донецкой области, сделали украинцами. Семь человек. Тогда в украинцы записали миллионы людей, проживавших в исконно русских областях, включенных большевиками в состав Украины.

В школе я учил украинский язык и литературу.

— Что плохого?
— Ничего, просто украинской среды в Крыму не было.

(На этом месте всякий «свидомый» гражданин возмутится, а то и кулаки сожмет. В 1990-е даже пионерская «Зирка» писала о завоевателях с востока, похожих на татар, только белее. Именно эти «белые татары» изничтожили в Крыму все украинское. Эй, Никита Сергеич Хрущев, стукни-ка ботинком себе в..! — В.Д.)

Вашу дивизию!..

— Язык и литература — это и сегодня проблема для самой что ни на есть украинской Украины. Кравчук взял за основу полтавский диалект. Ющенко переориентировался на западно-украинский. А кто на знамени национальной литературы? Тарас Шевченко? Его бунтарство и русофобия, конечно, делают ему честь в глазах националистов. Но как поэт он, мягко говоря, не Пушкин. Гениальный Гоголь писал по-русски. Кто в XX веке? Леся Украинка? Иван Франко? Между прочим, они — русины. Кто такие русины? Руси сыны! Они рассеяны по нескольким странам, но большинство этого полуторамиллионного многострадального народа живет на Украине, отказывающейся признать его самобытность. И какой отдельный подход может быть к русинам, если даже русский язык, родной для 80% жителей Украины, не имеет статуса государственного? Очень, очень по-европейски.

Как публицист Виктор Зуев — жесткий автор. По его (впрочем, не только его) мнению, крымских татар сталинская послевоенная депортация... спасла. Иначе пришлось бы ответить за преступления периода немецкой оккупации. Пишет, что не три украинские дивизии воевали против Советского Союза. Кроме запятнавших себя службой в СС карателей, были другие украинские части, их гораздо больше. Что запорожские казаки — никакие не вольные романтики, а разбойники, дикая орда, не считавшая за грех продавать в рабство басурманам своих соплеменников и единоверцев славян. Что гетманы, унаследовавшие южную Русь по смерти хитрого Богдана, предавали дело русское и народ свой многократ. Шараханья и метанья, майданы — насквозь, через века. Не в самой ли это крови?

«Рассохлась бочка (СССР), рассыпалась, и как свежи вдруг стали старые шутки. Один хохол — партизан, два — партизанский отряд, три — партизанский отряд с предателем. Когда-то мы над этим просто смеялись», — пишет Зуев.

Если кто-то узрит тут задетое национальное чувство, остыньте. Нам, москалям, кацапам и ватникам, простительно. Мы же упорно не отказываемся от родства с «идущими в Европу». Для нас это — самокритика почти что.

Чего они боятся?

— Вот вы спрашиваете, кому нужна эта книга? Ну, почти так спрашиваете.

— Это я методом от противного.

— Понимаю. Но знаете, действительно противно бывает. Мне мою «Украину» одно московское издательство заказало. Я работал без малого год. Гору материала перерыл, для себя самого много нового открыл. Потом год в издательстве лежала рукопись. В итоге заказчик мне сказал: «Знаешь, Украина уже всем надоела. Боимся, что не продадим». Не этого они боятся. Мне мой друг, завотделом культуры в одной из центральных газет, честно сказал, что у них в газете об этой книге не будет ни строчки. Почему? Я что — не патриот? Нет, ты патриот, конечно, но не в русле... Признаться, я и не стремлюсь быть, так сказать, «в струе». Но при этом не всегда понимаю нашу официальную линию. Мне кажется, наше осторожничанье нам больше вредит, чем помогает. Может, я не прав. Но у меня много друзей и знакомых на Украине — они не скрывают разочарования. Грубо говоря, думают, что Россия их кинула.

— Хотя бы по отдельным публичным высказываниям президента можно сделать вывод, что это все же не так.
— Дай-то бог. Но Донбасс кровоточит уже четыре года. Это Великая Отечественная по сроку.

— Вы там бывали?
— И не раз. Никаких ополченцев там давно нет, есть регулярные армии Донецкой и Луганской республик. А моральный дух такой, что Порошенко и К° не на что надеяться. Никогда уже Донбасс к ним не вернется!

— А Украина вот-вот развалится. Стоит только включить телевизор.
— Да, развалится. Если не одумается. Если еще не поздно. И вовсе не Россия ждет этого развала. Этнические венгры и румыны меняют гражданство. Польша смотрит на восток с большим интересом. А там с упоением занимаются саморазрушением.

Там, где живёт Сурья

— Так как ваша «Украина» — продается?
— Не жалуюсь. Издательство «Вече», возглавляемое известным новгородцам Сергеем Николаевичем Дмитриевым, возможно, напечатает дополнительный тираж.

— Хоть что-то оптимистическое по теме. Ладно, Виктор Павлович, может, лучше про Непал?
— Давайте! — смеется. — Не исключено, что и там моя книга про Украину будет опубликована.

— Да вы что!
— Кроме шуток. У меня — друзья в Катманду. В советское время многие непальцы учились у нас, это сейчас — единицы. Я, правда, в Институте Дружбы народов никогда не учился, и вообще, в Непале оказался довольно-таки случайно. История такая: когда работал в АПН, у меня появился интересно пишущий автор, доктор химических наук, который занимался бабочками. Открыл какие-то новые виды на Восточном Памире. И меня туда звал. Я отказался. Бывал там уже, климат не понравился: летом днем до плюс 50 градусов, ночью погода уходит в минус. Тогда давайте в Непал! А что? Ладно. Я неплохо зарабатывал, мог позволить себе авиабилет на прямой рейс Москва — Катманду. Ученый в последний момент лететь передумал. Тогда я взял с собой друга-поэта. Естественно, первые непальцы, с которыми я познакомился, были русскоязычными. Я и в гостинице жил, которой владел бывший советский. Его зовут Сурья Праджапати. Сурья — это значит Солнце. Популярное имя у непальцев. Через пару лет вступил в общество делового и культурного сотрудничества между нашими странами. Потом меня выбрали секретарем правления. Я довольно много статей написал про Непал.

— В общем, обросли связями.
— Да. Один из моих друзей, профессор из Катманду Джанга Бахадур Чоухан, много переводивший с русского, пожелал перевести мою книгу на непальский. В свое время он объездил пол-Союза, а вот в Крыму не был. Хотел восполнить этот пробел, когда работал над книгой «По следам классиков русской литературы», но Украина не давала ему визу: какие русские писатели, их тут нет и никогда не было! Лишь недавно он вместе со мной съездил-таки в Крым. Конечно, уже в российский, чему я лично еще не устал радоваться. Так называемая передача Крыма Украине в 1954 году — полнейший произвол Хрущева, попрание Конституций СССР и РСФСР, да и УССР. Кстати, никем это не ратифицировалось, и самого акта передачи нет. Даже первый президент незалежной Леонид Кравчук был готов обсуждать возвращение Крыма. И за Донбасс не стал бы держаться обеими руками. Проблема заключалась лишь в одном — президентом России был Борис Ельцин.

К родным пенатам

— Вас не тянет обратно к берегам Черного моря?
— Еще как! Это мое детство, моя юность — я ведь первое высшее образование получил в Симферопольском, ныне Таврическом университете. Правда, был исключен оттуда. Староста курса постаралась, сочинив в отчете, что чуть ли не все мужское население филфака (нас, парней, там было очень мало) допускает неблагонамеренные высказывания и читает Солженицына. В то время я ни страницы из него не прочел. Диссидентов из нас не вышло, но КГБ зря работало, что ли? Выгнали нас из университета. Попали мы почти все в армию, ну а потом... Уехал на время в Душанбе, работал в «Вечерке», в журнале «Памир». По стране поездил. Потом вернулся в Ялту, работал несколько лет на киностудии (теперь её нет). Потом перебрался в Москву.

— Вы, как военный. Кочевник на путях жизни.
— Я сын военного, родился на Сахалине. А кочевать, так сам того хотел. Мне всегда хотелось увидеть мир. Хотя некоторым странам был вынужден объявить санкции. Например, Ирану. Там меня к смертной казни приговорили. Как-то не так отозвался об исламской революции. И Черногория, бывали мы там по писательским делам, теперь под санкциями у меня — нечего было в НАТО вступать. И потом, знаете, живя на пенсию, очень легко объявлять санкции. Зато у меня есть Талица — дом в деревне под Ельцом. Заоптимизированная, с закрытой больницей, но еще большая, живая деревня. Места там красивые. Но все чаще думаю про Крым, который люблю и хорошо знаю (поэтому полкниги украинской про Крым и есть. — В.Д.). Вы знаете, что Севастополь, если считать с военной базой, по площади больше Москвы? Когда-то, будучи по журналистским делам в Херсонесе, я ночевал в здании Археологической партии. Под ним фундамент более чем двухтысячелетний. Забавно там по ночам: слышишь вздохи, шаги. Да, Крым он такой — древний и загадочный. Я Сережу Иванова звал туда, звал — он был домосед. Он ведь сперва обиделся на меня за стих, который я ему посвятил. Я объяснял, что больше себя имел в виду. Обратная сторона моих кочевий: где на земле мое сакральное место? Где родился, там не пригодился. Так что большой вопрос, что лучше: кочевать или жить, как Сережа жил...

И еще несколько слов из «Стихов об утраченной жизни»:

Белое небо, дождь подогретый, озеро, говорю, —
Только за это воспоминание жизнь и благодарю.

Фото из архива Виктора Зуева