На скрижалях юной Руси

Великая эпоха приглашает на встречу с современниками XII века

Как утвердить свою власть, смысл своего пребывания на этой грешной земле? Надо оставить зримую память о себе. И они строили — князья, цари, генсеки. Кто-то «хрущёвки» — дело нужное, но уж больно приземлённое. А кто-то храмы — да такие, что по сей день вызывают благоговение и восхищение. Величественный Георгиевский собор Юрьева монастыря — из их числа.

Как сообщает Новгородская Первая летопись в 1119 году, «заложи Кюрьякъ игумен и князь Всеволодъ церковь камяну манастырь святого Георгия Новегороде». Возводил собор мастер Пётр — первый древнерусский строитель, имя которого известно. Освящение согласно летописному свидетельству состоялось в 1130 году.

В год 900-летия от начала строительства Новгородский музей-заповедник готовит выставку «Новые открытия Древнего Новгорода», посвященную Георгиевскому собору, а также церкви Благовещения на Городище. Открытий действительно много. В ходе исследовательских работ под руководством Владимира СЕДОВА, доктора искусствоведения, члена-корреспондента РАН, были обнаружены мощи святителя Феоктиста, плиты захоронений XIV–XVII веков, а также фрагменты фресок. Древнейших! В совершенно невероятном количестве!

У стен собора лежали грандиозные отвалы. Их бережно укладывали в ящики. Собирали и отвозили. И снова собирали... На годы и годы реставрационных работ.

Роспись храма была сбита в XIX веке при архимандрите Фотии. Специалисты по-разному расценивают роль Фотия в «сокрушении уникального наследия домонгольского периода» — от «следовал моде» до «хотел раскрыть греческое письмо». Ведь фрески XII века были записаны, и ни Фотий, ни кто-то другой их на стенах и сводах просто не видели.

Гергиева не видали?

Интересное дело: вроде бы часть фрагментов фресок не только систематизирована по месту нахождения и расположения, но уже и описана. А в ходе дальнейших реставрационных работ возникает, так сказать, новое прочтение. Как, например, с фрагментом лика «молодой женщины в жемчужной короне», идентифицированным с «образом принцессы Елисавы из композиции «Чудо святого Георгия о змие».

Буквально на днях корреспонденты «НВ» были в кремле, в мастерской художника-реставратора Татьяны РОМАШКЕВИЧ.

— Посмотрите, что это? — вопрошала Татьяна Анатольевна, держа в руке маленький образчик фрески.

Я сразу решительно сдался.

— Это же кусочек ноздри, тут щека, а вот здесь, обратите внимание, ус пошел! Какая же это принцесса? Царь получается.

— Как они писали! В три дня — это же сырая штукатурка. Сразу начисто: ошибешься — не исправишь. И такая красота! Я работала на всех новгородских памятниках XII века, в Старой Ладоге, в Смоленске. Когда пытаешься сравнить, то такое ощущение, что роспись многих других наших замечательных храмов — детские рисунки перед той, что украшала Георгиевский собор. Высочайшего уровня мастера. И, заметьте, какая поразительная сохранность, какие яркие краски. Написано, будто вчера!

Погруженная, вообще-то, в подготовку к выставке, она пребывала в совершенно приподнятом настроении. Чем и нашему корреспонденту оказала немалую услугу. Когда у тебя, несведущего, в очередной раз спрашивают «кто?» и после короткой паузы сообщают, мол, это же вылитый дирижер Гергиев — это просто великолепно.

— Надо будет как-нибудь отправить ему изображение.

Конечно, спрашиваю, нет ли еще адресата на примете. Пока нет. Но есть воспоминание в развитие «музыкальной темы». Татьяна Анатольевна рассказывает, как в 1970-е в Новгород приезжал выдающийся тенор Козловский. Он был уже немолод, не в самой силе своего таланта. Но будучи в Георгиевском соборе, поднялся на хоры и запел. Живя в Москве, он посещал храм, знал службу. Так вот это был голос молодого Козловского!

Здесь каждый — царь Приам

Есть истории, а есть история, которой дышат фрески Георгиевского собора. Из-за так называемых «граффити» — «царапушек», оставлявшихся на стенах предками. Тогда это абсолютно не являлось формой самовыражения. Это могло быть, допустим, чем-то вроде «свидетельства о смерти». Так, удалось собрать (из 30 фрагментов!) надпись, повествующую о смерти и погребении в Георгиевском соборе малолетних сыновей новгородского князя Ярослава Владимировича Ростислава и Изяслава в 1198 году. Причем фрагменты надписи были найдены у юго-восточного столба храма, недалеко от места парного погребения княжичей, открытого ещё в 1930-е, при первых раскопках, произведенных академиком Михаилом Каргером.

А вот надпись о смерти самого князя Ярослава Владимировича. И тот же фрагмент фрески свидетельствует о кончине архиепископа Антония, в миру — Добрыни Ядрейковича.

Владимир Седов считает, что каждый лик из фресок Георгиевского собора для нас подобен «короне Приама из Трои», являясь «концентрированным образом эпохи». Это — своего рода эталон, непревзойденный образец. Последователи мастеров, расписывавших главный храм Юрьева монастыря, не могли достичь таких высот.

Но будущая выставка (уже в декабре, не пропустите!), как уже отмечено выше, посвящается двум храмам. Для церкви Благовещения (1103 г., второй каменный храм Новгорода после Софии) ничего юбилейного в году нынешнем вроде нет. Хотя хронология, конечно же, весьма близка. Но эти храмы связаны не только ею, не только берегами одной реки. Есть некое семейное родство, преемственность: если церковь Благовещения, как сообщает нам летопись, заложил новгородский князь Мстислав Владимирович, то Георгиевский собор — его сын.

При раскопках церкви Благовещения также было найдено огромное количество фрагментов росписи. В Центре реставрации монументальной живописи Новгородского музея продолжается процесс систематизации и сборки. В частности, восстановлен значительный фрагмент росписи южной стены северной апсиды. По мнению специалистов, особую ценность представляют изображения святых, свидетельствующие о принадлежности храмовой росписи к аристократическому направлению византийской и древнерусской живописи рубежа XI–XII вв.

Остается добавить, что «новые открытия» в обоих этих храмах во многом связаны с экспедициями Владимира Седова. Кстати, у Владимира Валентиновича есть стройная теория о том, почему в XIV веке московский князь Симеон Гордый на месте первого городищенского храма выстроил совершенно другой. Здесь мы возвращаемся к тому, с чего и начали, — к утверждению. Уже утверждалась Москва...