Пятница, 03 мая 2024

Людмила Данилкина

Парижские сезоны

На выставке «В поисках солнца» в Новгородском центре современного искусства Екатерина Посецельская представила городской пейзаж: на полотнах — любимые художником Санкт-Петербург и Париж.

Фото: Людмилы ДАНИЛКИНОЙ

На зарубежных выставках работы россиян отличаются хорошей художественной школой

В Новгородском центре современного искусства открылась выставка «В поисках солнца» петербургской художницы Екатерины ПОСЕЦЕЛЬСКОЙ. Она — обладатель золотой и трёх серебряных медалей Международной федерации художников, лауреат приза Французского Фонда Тейлора и премии Международной триеннале графики.

Она живёт на два города: Санкт-Петербург и Париж. И её городские пейзажи искусствоведы называют нежной монументальностью. О своих Парижских сезонах, о русских художниках за границей и в России Екатерина Посецельская рассказала «НВ».

Екатерина Георгиевна, вы — внучатая племянница Марка Шагала. Художественные гены передались по наследству? 

— Я рисовала с детства. Но это больше влияние моей мамы — она мечтала быть художником, но не сложилось. Она закончила школу в 1953 году, а это, как вы понимаете, было не самое подходящее время для творческих профессий. И потому пошла в политех. Когда же родилась я, то она сказала всем домочадцам, что если ей не суждено было стать живописцем, то уж дочь точно им будет. И я её не подвела.

Что же касается Шагала, то он моей бабушке приходился двоюродным братом. Но с ним наша семья не контактировала. У меня дедушка был большим начальником. Как-то с мамой мы написали письмо Марку Захаровичу. Реакция деда была резкая. И мы решили не накалять обстановку.

Вы работаете то в России, то во Франции. И ваш парижский период длится уже более 20 лет...

— Да, в Париж влюблена так же, как и в Петербург. А попала я туда случайно. После окончания Ленинградского художественно-промышленного училища имени Мухиной я для арт-салонов в 1980–1990-е годы расписывала пасхальные яйца видами города-музея. Сувениры приобретали не только обычные туристы, но и коллекционеры, в том числе из Парижа.

В 1992 году мои работы взяли на Французский международный пасхальный салон. Затем я ежегодно принимала участие в подобных выставках в разных европейских странах.

А в 2012 году на очередной такой парижской экспозиции мои пасхальные яйца купила дама, которая оказалась вице-президентом «Салона Независимых» в Гран Пале, крупном культурном центре. Она пригласила меня выставиться в салоне в качестве почётного гостя. А в Гран Пале тогда работали сразу четыре выставочных пространства разной направленности. У организаторов салона рисунков я поинтересовалась, возможно ли российским художникам принять участие в выставках. Мне предложили подать заявку. Что мы с подругой и сделали. Положительный ответ пришёл через полгода. Он и обрадовал, и озадачил одновременно: отправить для каталога экспозиции фото картины нужно было через четыре дня. Я в панике позвонила другу в Париж, потому как не понимала ни что изобразить на полотне, ни какого размера оно должно быть. Он сказал просто: «Делай самый большой формат, какой сможешь». Потом я поняла, почему: там выставочные залы — огромные и по высоте, и в длину, и работы стандартных размеров в них кажутся просто маленькими открытками. Я выбрала любимый свой жанр: городской пейзаж и изобразила зимний канал Грибоедова в Санкт-Петербурге.

За эту картину вы получили главный приз выставки?

— Да, приз имени Максима Жуана Фонда Тейлора. На следующий день я стала знаменитой русской художницей — мне стали поступать предложения выставиться в разных галереях Франции. И вот с этого момента, можно сказать, и началось моё активное творческое бытие в Париже.

Отличается ли в России и во Франции художественная жизнь — по организации выставочного процесса, по уровню зрительского внимания?

— Если говорить о рынке арт-искусства, то наша страна много растеряла за советский период. Во Франции достаточно галерей, которые десятилетиями занимаются выставками и продвижением авторов. К слову, недалеко от Лувра есть небольшой салон — его содержат и работают в нём члены одной семьи в нескольких поколениях, и их профессионализм — на высочайшем уровне. Там очень активны коллекционеры. И вообще, для французов норма — ходить в музеи, посещать экспозиции. В Париже люди, интересующиеся живописью, выписывают специализированные журналы, и если даешь в них объявления о выставке, можешь быть уверен, что публика проявит к ней интерес.

А насколько легко или, напротив, трудно работается в Европе русским художникам?

— Когда в Париже стала писать картины большого формата, то столкнулась с отсутствием для этого бумаги определённой толщины. В магазине мне предложили на выбор грунтовку, которая уплотняет лист, разные лаки и прочие материалы, значительно расширяющие возможности живописца. Когда грунтуешь бумагу, мазки ложатся по-разному — иногда некий нарост получается, иногда очертания фигуры, и я стала делать их частью своих пастельных полотен. В России же, к сожалению, этот рынок не развит.

Последняя моя выставка в Париже открылась в марте 2020-го, буквально за несколько дней до ограничительных мер из-за коронавируса, и вот уже год я тружусь в Санкт-Петербурге и периодически испытываю трудности с материалами.

Если говорить о продвижении авторов, то на Западе по-прежнему действует контрактная система: заключаешь договор с галеристами, которые создают комфортные условия для твоей работы, но и получить от тебя готовых полотен они тоже стараются по максимуму.

Вы — представитель старшего поколения художников. А как оцениваете уровень работ молодых коллег?

— В Париже на выставках картины русских живописцев сразу можно найти — их отличает хорошая школа. Во Франции, к сожалению, сейчас качество подготовки оставляет желать лучшего. Я неоднократно присутствовала, как наблюдатель, на защите выпускных проектов в Парижской академии художеств — замысел, идея работ неплохие, а вот исполнение часто посредственное.

Но и в России молодые авторы так называемого актуального направления меня не впечатляют. Мой учитель, известный художник Александр Окунь, в одной из своих книг написал, что из дискурса о современной культуре ушло слово «красиво». И я с ним согласна. Меня не трогает работа, если в её основе исключительно интеллектуальный или технологический посыл, когда требуется объяснение, что это вообще за чудо такое представлено, да ещё и в плохом исполнении.

Мне в современном искусстве не хватает красоты и эмоциональности. За этим я сама хожу в музеи и галереи и это же стараюсь передавать своими картинами.