{thumbimage 150px 1} - большое зло, если речь идёт о реставрации древних храмов, уверена искусствовед Светлана СИВАК
Ироничная и амбициозная Светлана Израилевна Сивак - из тех людей, которых раньше было принято называть петербургской интеллигенцией. И это несмотря на то, что юность она провела в Липецке, а большую часть жизни - в Новгороде. Светлана Израилевна автор исторического раздела проектов реставрации важнейших новгородских памятников архитектуры, в том числе Софийского собора и Валдайского Иверского монастыря. Искусствовед, переводчик с древнегреческого и английского, пианистка, преподаватель, что тут еще добавить? Белая кость, а учитывая характер этой сребровласой дамы, то, пожалуй, и гранит или мрамор. Логически выстроенная речь искусствоведа перемежается экспрессивными выражениями и еврейскими анекдотами. Причем Светлана Сивак может рассуждать и делать нетривиальные выводы поистине на любую тему.
Ироничная и амбициозная Светлана Израилевна Сивак - из тех людей, которых раньше было принято называть петербургской интеллигенцией. И это несмотря на то, что юность она провела в Липецке, а большую часть жизни - в Новгороде. Светлана Израилевна автор исторического раздела проектов реставрации важнейших новгородских памятников архитектуры, в том числе Софийского собора и Валдайского Иверского монастыря. Искусствовед, переводчик с древнегреческого и английского, пианистка, преподаватель, что тут еще добавить? Белая кость, а учитывая характер этой сребровласой дамы, то, пожалуй, и гранит или мрамор. Логически выстроенная речь искусствоведа перемежается экспрессивными выражениями и еврейскими анекдотами. Причем Светлана Сивак может рассуждать и делать нетривиальные выводы поистине на любую тему.
В тряпочке картошка
- Светлана Израилевна, расскажите о своей юности. Долог ли был путь к профессии искусствоведа?
- Я родилась в 1942 году. Отец мой был комиссаром, кадровым военным, он погиб на фронте за несколько месяцев до моего рождения. Мама со мной и моим братом
уехала в эвакуацию в Красноярский край, где я и появилась на свет. Ужасное время... У матери не было для меня молока, поэтому мне давали сосать картошку в тряпочке. Одно из самых ранних моих воспоминаний связано с переездом в 1946 году к брату отца в Липецк. Милый, провинциальный городок. В нем я и прожила до 21 года, окончила музыкальное училище, получила первый трудовой стаж. И приняла решение ехать учиться в Ленинград. Надо сказать, что я была очень амбициозная девушка, но я чувствовала, что великой пианистки из меня не выйдет, и поэтому решила поступать на исторический факультет, на кафедру истории искусств, а не в консерваторию.
В общем, в университет я поступила и закончила его с отличием, были все рекомендации поступать в аспирантуру, да вот не сложилось, неудачное время я выбрала. Поступать я хотела в 1968 году, а в 1967-м Израиль как раз начал Шестидневную войну с рядом арабских государств. Наш парторг, известный алкоголик, очень грубо объяснил, что в аспирантуру мне с моим отчеством в свете таких событий соваться не следует. Это стало шоком для меня. Знаете, ведь я была очень советская девушка, я не ожидала такого отношения к себе.
Зато с моими научными руководителями у меня были прекрасные отношения, они советовали мне просто переждать год и в 1969 году поступать в аспирантуру. Но все пошло совсем иначе. Впрочем, в университете мне дали свободный диплом, то есть я могла сама выбрать место работы, а не ехать по распределению. Это было большим преимуществом.
Не дождётесь!
- Какими ветрами вас забросило в Великий Новгород?
{thumbimage 150px 1}- Первый год в Новгороде я вспоминаю не иначе как с ужасом. Я приехала сюда преподавать историю средних веков в пединституте по рекомендации Матвея Александровича Гуковского, специалиста по средневековой Италии в ЛГУ, который меня очень ценил. Город древний, совсем близко от Ленинграда, можно было бы порадоваться, но здесь у меня началась самая настоящая депрессия.
Я при любом удобном случае сбегала в Ленинград, не потому что я скучала по нему или по друзьям. У меня и в Новгороде появилось много хороших друзей из числа моих студентов. Просто это был эмоциональный срыв. Я ведь готовила себя к другому, мне было 25 лет, я мечтала быть великим ученым. В 25 все хотят стать великими. Иначе не может быть. Ну а через год я поступила на работу в реставрационную мастерскую, и все утряслось. У меня были потрясающая работа, постоянные архивные изыскания, очень интересные реставрационные объекты, историю которых я изучала. Я занималась многими архитектурными памятниками, в том числе Софийским собором, немного - Десятинным монастырем и очень много - Иверским.
- А что все же с аспирантурой?
- Я сдала экзамены в заочную, но не стала писать диссертацию. Все из-за депрессии. Я делала вид, что это из-за того, что в реставрационной мастерской нет добавки к зарплате кандидатам наук, но это была не главная причина. Главные - депрессия и разочарование.
- В 1990-е вы преподавали в Еврейском университете в Санкт-Петербурге, проводили семинар в Израиле, общались там с эмигрантами. У вас желания эмигрировать не возникало?
- Я вам анекдот еврейский расскажу: «Яков Израйлевич, как ваше здоровье?» - «Не дождетесь!». Ну так вот: не дождетесь! Знаю, что про меня в нашем университете говорили: «Зачем давать ей часы, она все равно потом эмигрирует?». Я не собираюсь никуда уезжать, пусть едут сами, кто так говорит. Я очень полюбила Великий Новгород и рада, что живу тут. А эмигрантам сочувствую: они никогда не смогут стать в чужой стране полностью своими. Хотя эмиграция и может быть хороша с точки зрения доступности палки колбасы. Я же только рада, что дожила до тех времен, когда могу свободно выезжать за границу. Например, к своей подруге известной славистке Диане Бургин я езжу в Штаты два раза в год.
Храм как скрипка
- Вы упомянули, что много времени посвятили изучению Иверского монастыря, а как вы оцениваете те реставрационные работы, которые ведутся в нем сейчас?
{thumbimage 150px 1}- Иверский не реставрируют. Его... И слова-то помягче не подобрать! Первоначально это был объект Леонида Егоровича Красноречьева, архитектора, основавшего «Витославлицы», затем реставрацией этого монастыря стал заниматься мой хороший друг Виктор Александрович Попов, но случилось так, что его с этой работы практически выжили. Теперь так называемой реставрацией занимаются совсем другие люди. Недавно я узнала из сюжета по Новгородскому телевидению, что в монастыре сейчас просто пишут новую живопись поверх сохранившихся фресок XVII века.
Я так заволновалась, когда увидела этот сюжет, срочно стала звонить Виктору Попову, но он сказал: «А что я теперь могу сделать?». Действительно, что? Я вообще не понимаю, как сейчас проходит утверждение проектов реставрации? Есть международные конвенции, которые очень четко регламентируют, где должна заканчиваться фантазия реставраторов, но их сейчас просто игнорируют. В Иверском монастыре реставрация идет не согласно всем этим принципам, а вопреки. И это происходит не только у нас, в Пскове с памятниками XII-XIV веков тоже творится что-то ужасное. Я предполагаю, что и за границей могут нарушать различные конвенции, но, как говорится, не скажу за всю Одессу.
- Историки зачастую выступают против передачи церквей и монастырей в ведение патриархата, а какова ваша позиция на этот счет?
- Я согласна с тем, что не всегда те, кому передают на баланс культовые учреждения, действуют в соответствии с международными законами об охране и реставрации памятников. Тем не менее я всегда ратовала за передачу храмов Церкви, насколько это было возможно при атеистической власти.
Мне кажется, что это логично, когда храм находится на охране у государства как памятник архитектуры и при этом в нем ведутся службы. Сегодня примером такого использования является Софийский собор. Это тот же случай, что и со скрипками Страдивари и Гварнери: если на них не играть пять лет, они становятся хуже. Так и храм без использования по прямому назначению меняется не в лучшую сторону.
- Светлана Израилевна, расскажите о своей юности. Долог ли был путь к профессии искусствоведа?
- Я родилась в 1942 году. Отец мой был комиссаром, кадровым военным, он погиб на фронте за несколько месяцев до моего рождения. Мама со мной и моим братом
уехала в эвакуацию в Красноярский край, где я и появилась на свет. Ужасное время... У матери не было для меня молока, поэтому мне давали сосать картошку в тряпочке. Одно из самых ранних моих воспоминаний связано с переездом в 1946 году к брату отца в Липецк. Милый, провинциальный городок. В нем я и прожила до 21 года, окончила музыкальное училище, получила первый трудовой стаж. И приняла решение ехать учиться в Ленинград. Надо сказать, что я была очень амбициозная девушка, но я чувствовала, что великой пианистки из меня не выйдет, и поэтому решила поступать на исторический факультет, на кафедру истории искусств, а не в консерваторию.
В общем, в университет я поступила и закончила его с отличием, были все рекомендации поступать в аспирантуру, да вот не сложилось, неудачное время я выбрала. Поступать я хотела в 1968 году, а в 1967-м Израиль как раз начал Шестидневную войну с рядом арабских государств. Наш парторг, известный алкоголик, очень грубо объяснил, что в аспирантуру мне с моим отчеством в свете таких событий соваться не следует. Это стало шоком для меня. Знаете, ведь я была очень советская девушка, я не ожидала такого отношения к себе.
Зато с моими научными руководителями у меня были прекрасные отношения, они советовали мне просто переждать год и в 1969 году поступать в аспирантуру. Но все пошло совсем иначе. Впрочем, в университете мне дали свободный диплом, то есть я могла сама выбрать место работы, а не ехать по распределению. Это было большим преимуществом.
Не дождётесь!
- Какими ветрами вас забросило в Великий Новгород?
{thumbimage 150px 1}- Первый год в Новгороде я вспоминаю не иначе как с ужасом. Я приехала сюда преподавать историю средних веков в пединституте по рекомендации Матвея Александровича Гуковского, специалиста по средневековой Италии в ЛГУ, который меня очень ценил. Город древний, совсем близко от Ленинграда, можно было бы порадоваться, но здесь у меня началась самая настоящая депрессия.
Я при любом удобном случае сбегала в Ленинград, не потому что я скучала по нему или по друзьям. У меня и в Новгороде появилось много хороших друзей из числа моих студентов. Просто это был эмоциональный срыв. Я ведь готовила себя к другому, мне было 25 лет, я мечтала быть великим ученым. В 25 все хотят стать великими. Иначе не может быть. Ну а через год я поступила на работу в реставрационную мастерскую, и все утряслось. У меня были потрясающая работа, постоянные архивные изыскания, очень интересные реставрационные объекты, историю которых я изучала. Я занималась многими архитектурными памятниками, в том числе Софийским собором, немного - Десятинным монастырем и очень много - Иверским.
- А что все же с аспирантурой?
- Я сдала экзамены в заочную, но не стала писать диссертацию. Все из-за депрессии. Я делала вид, что это из-за того, что в реставрационной мастерской нет добавки к зарплате кандидатам наук, но это была не главная причина. Главные - депрессия и разочарование.
- В 1990-е вы преподавали в Еврейском университете в Санкт-Петербурге, проводили семинар в Израиле, общались там с эмигрантами. У вас желания эмигрировать не возникало?
- Я вам анекдот еврейский расскажу: «Яков Израйлевич, как ваше здоровье?» - «Не дождетесь!». Ну так вот: не дождетесь! Знаю, что про меня в нашем университете говорили: «Зачем давать ей часы, она все равно потом эмигрирует?». Я не собираюсь никуда уезжать, пусть едут сами, кто так говорит. Я очень полюбила Великий Новгород и рада, что живу тут. А эмигрантам сочувствую: они никогда не смогут стать в чужой стране полностью своими. Хотя эмиграция и может быть хороша с точки зрения доступности палки колбасы. Я же только рада, что дожила до тех времен, когда могу свободно выезжать за границу. Например, к своей подруге известной славистке Диане Бургин я езжу в Штаты два раза в год.
Храм как скрипка
- Вы упомянули, что много времени посвятили изучению Иверского монастыря, а как вы оцениваете те реставрационные работы, которые ведутся в нем сейчас?
{thumbimage 150px 1}- Иверский не реставрируют. Его... И слова-то помягче не подобрать! Первоначально это был объект Леонида Егоровича Красноречьева, архитектора, основавшего «Витославлицы», затем реставрацией этого монастыря стал заниматься мой хороший друг Виктор Александрович Попов, но случилось так, что его с этой работы практически выжили. Теперь так называемой реставрацией занимаются совсем другие люди. Недавно я узнала из сюжета по Новгородскому телевидению, что в монастыре сейчас просто пишут новую живопись поверх сохранившихся фресок XVII века.
Я так заволновалась, когда увидела этот сюжет, срочно стала звонить Виктору Попову, но он сказал: «А что я теперь могу сделать?». Действительно, что? Я вообще не понимаю, как сейчас проходит утверждение проектов реставрации? Есть международные конвенции, которые очень четко регламентируют, где должна заканчиваться фантазия реставраторов, но их сейчас просто игнорируют. В Иверском монастыре реставрация идет не согласно всем этим принципам, а вопреки. И это происходит не только у нас, в Пскове с памятниками XII-XIV веков тоже творится что-то ужасное. Я предполагаю, что и за границей могут нарушать различные конвенции, но, как говорится, не скажу за всю Одессу.
- Историки зачастую выступают против передачи церквей и монастырей в ведение патриархата, а какова ваша позиция на этот счет?
- Я согласна с тем, что не всегда те, кому передают на баланс культовые учреждения, действуют в соответствии с международными законами об охране и реставрации памятников. Тем не менее я всегда ратовала за передачу храмов Церкви, насколько это было возможно при атеистической власти.
Мне кажется, что это логично, когда храм находится на охране у государства как памятник архитектуры и при этом в нем ведутся службы. Сегодня примером такого использования является Софийский собор. Это тот же случай, что и со скрипками Страдивари и Гварнери: если на них не играть пять лет, они становятся хуже. Так и храм без использования по прямому назначению меняется не в лучшую сторону.
Алина БЕРИАШВИЛИ
Фото Владимира БОГДАНОВА
и из архива «НВ»
Фото Владимира БОГДАНОВА
и из архива «НВ»
