заявляет потомственный рыбак со Взвада Михаил КАРАБАНОВ
Знойное солнце ещё было высоко на июльском небосводе, а рыбаки уже потянулись с промысла, чтобы побыстрее сдать свои уловы. В их числе был и Михаил Карабанов.
Дело тонкое
— Удачно сходили? — интересуюсь у Михаила Михайловича.
— Обижаться не приходится, центнера полтора будет отменной рыбы, — говорит рыбак. — Бывают дни, когда и больше ловили. Рыбная ловля ведь — это дело тонкое. Результат зависит от ветра, давления и еще как минимум пяти факторов. О них могу долго говорить…
Наша беседа с Михаилом Карабановым течет медленно, словно вода в полноводной реке. Смотрю я на загорелое обветренное худощавое лицо рыбака и поражаюсь его силе воли и тому, как этот человек любит рыбную ловлю.
— Вы сегодня во сколько ушли в озеро? — спрашиваю Михаила Михайловича.
— Встал в четыре утра. Быстренько чашку кофе с бутербродом выпил и в пять уже отплыли. Больше семнадцати километров шли к своим мережам. Одну проверим, тут же переходим к другой, и так, пока не осмотрели все. Это для нас привычно, каждый раз так приходится работать…
Собеседник вдруг замолчал и во время образовавшейся короткой паузы мне подумалось, что во всем этом не было бы ничего особенного, если бы такому рыбаку было тридцать или сорок лет — возраст многих, кто бороздит сегодня водную гладь Ильменя. Но Михаилу Карабанову не сорок и не пятьдесят. В середине сентября ему исполнится 85 (!) лет. Сегодня рыбака с таким трудовым опытом на водоеме не найдешь не только на Ильмене, но и по всей области.
Нету дома места душе
— Что же вас побуждает ходить на промысел, ведь материально, наверное, обеспечены? На пенсию не жалуетесь?
— Спасибо президенту, пенсию имею хорошую. В доме современная бытовая техника. Огород с семьей сына, с которой вместе живем, сажаем. Картофелем и прочими овощами себя на зиму обеспечиваем. Понимаете, все есть, но одновременно чего-то не хватает. Когда не хожу в озеро, я себе места дома не нахожу. Понять меня может только рыбак.
Чем дольше я слушал Михаила Карабанова, тем больше удивлялся — какая необычная судьба у этого человека. Родился во Взваде, в столице рыбацкого края Новгородчины. Отец и дед были рыбаками. Об их мастерстве и удаче добрая слава ходила по деревням, раскинувшимся по берегам Ильменя. По стопам родителей пошел и Михаил Михайлович. Да и чем еще можно было заняться, если во Взваде что ни дом, то мужчина в нем — рыбак. Тут целые династии рыбаков.
Михаил Михайлович вспоминает, что уже в девять лет стал просить отца брать его в озеро. Но тот ни в какую не соглашался, указывал на стопки книг: «Рыбачить еще успеешь, а пока читай, ума набирайся. Может, в городе специальность хорошую заимеешь». Но Михаила манило озеро, да и как могло быть иначе? В деревне только и разговоров о том, куда ходили соймы, сколько и кто поймал, и в цепкой детской памяти все это и множество приключений, что происходили с рыбаками в озере, глубоко откладывалось.
— Однажды я не вытерпел, решив, пусть будет, что будет, и перед уходом сойм в озеро я спрятался под сетями в одной из них, — вспоминает Михаил Михайлович. — Когда соймы пришли к месту лова и стали готовить снасти к спуску на воду, тут-то меня и обнаружили. Отец недолго думал. Достал ремень из штанов… Наверное, всыпал бы мне, но рыбаки за меня заступились. Это было мое первое крещение в озере, после меня уже брали на промысел, учили всем премудростям.
Поэтому после окончания школы перед Михаилом не стояла задача, куда пойти и чему себя посвятить. Он стал рыбаком. Я поинтересовался у Михаила Михайловича, сколько он выловил рыбы за все эти годы? Он, пожав плечами, ответил, что не подсчитывал общий итог, так как нужды не было. После наших с ним простых арифметических действий оказалось, что общий улов Михаила Карабанова превышает тысячу тонн. Но он тут же меня поправляет, говорит, что не один он такое огромное количество рыбы добыл, а со своим звеном, во главе которого был многие годы.
Несправедливость
После этих слов мне показалось, что Михаил Михайлович вот-вот подойдет к платяному шкафу и достанет из него пиджак с множеством медалей и орденов. Видимо, он угадал мою мысль, потому что от него пришлось услышать то, о чем я и подумать не мог.
— Почетных грамот, дипломов у меня много, а вот ордена, да что там ордена, медали не удосужился, — говорит ветеран. — Не подумайте, что плохо работал. В том надуманном социалистическом соревновании наше звено в колхозе ниже второго места не опускалось. Когда я в 1985 году уходил на пенсию и стал собирать документы, то оказалось: мой средний заработок за последние пять лет составил 570 рублей в месяц. Не посчитайте, что хвастаюсь, но по тем временам это были очень большие деньги.
— Так почему вам не давали больших наград? С начальством не ладили, ершистым были? — обращаюсь к Михаилу Михайловичу.
— Ладить-то я с ними ладил. Век буду помнить то, что мне передали с заседания правления нашего рыболовецкого колхоза. На этом заседании при подведении итогов работы председатель сказал: «Карабанов работает лучше других. Но когда я в горкоме партии предложил его наградить орденом, секретарь по идеологии от одолевшей ее ярости стучала каблуками, размахивала руками. Так что о медали, ордене и речи не может быть». Никак партийцы не хотели мне простить мое прошлое…
И после этих слов на лице Михаила Михайловича потекли слезы, слезы обиды. А обижаться на советскую власть ему есть за что. Да только он это зло не держит за душой. Хотя тягостей, лишений пришлось хлебнуть сполна. Как сейчас помнит, в каких нечеловеческих условиях приходилось ему жить, ловить рыбу в озере, когда во Взвад пришли гитлеровцы. Потом были немецкие лагеря, помнит, как американцы их освободили. Сколько радости, планов у Карабанова было, когда окончилась война! И на тебе — по доносу, что якобы он служил немцам, его отправили на десять лет на лесоповал. Отсидел четыре года, потом выпустили, реабилитировали.
— Одному Богу известно, чего мне стоят немецкие лагеря и советские тоже, вот где безвозвратно потеряны мои молодые годы и подорвано здоровье, — тяжело вздыхая, говорит Михаил Михайлович. — Но совесть моя чиста — перед страной ни в чем не виноват. Мне не стыдно людям в глаза смотреть.
Обычно у рыбаков журналисты выпытывают, какие с ними на реке или озере происходили приключения, какую самую крупную рыбу посчастливилось выловить или какие другие выпадали оказии. Когда я об этом спросил у Михаила Карабанова, он с таким изыском, с такой страстью стал рассказывать, что я заслушался.
До малейшей подробности он поведал, как три раза тонул в озере, что сейчас, когда вспоминает, как это происходило в ледяной воде, а он был в ватных брюках и шубе, по коже бегут мурашки. А насчет самого крупного улова сказал, что это была щука, черная, как головешка, весившая 21 килограмм. Правда, давно это было. Вспомнил рыбак и об угрях, сомах, которые частенько попадаются в его мережи.
— А удочкой вы любите ловить рыбу? И любите ли ее есть? — спросил я у Михаила Михайловича.
— Удочку никогда в руках не держал. На это не было времени. Когда не ходил в озеро, домашним хозяйством занимался, снасти ремонтировал, сети делал — за свои годы десятки километров их сплел. Кушать рыбу не особо люблю — больше всего мне нравиться ее ловить. Правда, когда на столе румяные ароматные рыбники, не откажусь кусок-другой съесть. Но сейчас рыбники не могут печь, какие пекли раньше. Печей русских в домах все меньше и меньше, а в микроволновке или электродуховке рыбники уже не те получаются, что в печи, натопленной сухими березовыми дровами…
Дело тонкое
— Удачно сходили? — интересуюсь у Михаила Михайловича.
— Обижаться не приходится, центнера полтора будет отменной рыбы, — говорит рыбак. — Бывают дни, когда и больше ловили. Рыбная ловля ведь — это дело тонкое. Результат зависит от ветра, давления и еще как минимум пяти факторов. О них могу долго говорить…
Наша беседа с Михаилом Карабановым течет медленно, словно вода в полноводной реке. Смотрю я на загорелое обветренное худощавое лицо рыбака и поражаюсь его силе воли и тому, как этот человек любит рыбную ловлю.
— Вы сегодня во сколько ушли в озеро? — спрашиваю Михаила Михайловича.
— Встал в четыре утра. Быстренько чашку кофе с бутербродом выпил и в пять уже отплыли. Больше семнадцати километров шли к своим мережам. Одну проверим, тут же переходим к другой, и так, пока не осмотрели все. Это для нас привычно, каждый раз так приходится работать…
Собеседник вдруг замолчал и во время образовавшейся короткой паузы мне подумалось, что во всем этом не было бы ничего особенного, если бы такому рыбаку было тридцать или сорок лет — возраст многих, кто бороздит сегодня водную гладь Ильменя. Но Михаилу Карабанову не сорок и не пятьдесят. В середине сентября ему исполнится 85 (!) лет. Сегодня рыбака с таким трудовым опытом на водоеме не найдешь не только на Ильмене, но и по всей области.
Нету дома места душе
— Что же вас побуждает ходить на промысел, ведь материально, наверное, обеспечены? На пенсию не жалуетесь?
— Спасибо президенту, пенсию имею хорошую. В доме современная бытовая техника. Огород с семьей сына, с которой вместе живем, сажаем. Картофелем и прочими овощами себя на зиму обеспечиваем. Понимаете, все есть, но одновременно чего-то не хватает. Когда не хожу в озеро, я себе места дома не нахожу. Понять меня может только рыбак.
Чем дольше я слушал Михаила Карабанова, тем больше удивлялся — какая необычная судьба у этого человека. Родился во Взваде, в столице рыбацкого края Новгородчины. Отец и дед были рыбаками. Об их мастерстве и удаче добрая слава ходила по деревням, раскинувшимся по берегам Ильменя. По стопам родителей пошел и Михаил Михайлович. Да и чем еще можно было заняться, если во Взваде что ни дом, то мужчина в нем — рыбак. Тут целые династии рыбаков.
Михаил Михайлович вспоминает, что уже в девять лет стал просить отца брать его в озеро. Но тот ни в какую не соглашался, указывал на стопки книг: «Рыбачить еще успеешь, а пока читай, ума набирайся. Может, в городе специальность хорошую заимеешь». Но Михаила манило озеро, да и как могло быть иначе? В деревне только и разговоров о том, куда ходили соймы, сколько и кто поймал, и в цепкой детской памяти все это и множество приключений, что происходили с рыбаками в озере, глубоко откладывалось.
— Однажды я не вытерпел, решив, пусть будет, что будет, и перед уходом сойм в озеро я спрятался под сетями в одной из них, — вспоминает Михаил Михайлович. — Когда соймы пришли к месту лова и стали готовить снасти к спуску на воду, тут-то меня и обнаружили. Отец недолго думал. Достал ремень из штанов… Наверное, всыпал бы мне, но рыбаки за меня заступились. Это было мое первое крещение в озере, после меня уже брали на промысел, учили всем премудростям.
Поэтому после окончания школы перед Михаилом не стояла задача, куда пойти и чему себя посвятить. Он стал рыбаком. Я поинтересовался у Михаила Михайловича, сколько он выловил рыбы за все эти годы? Он, пожав плечами, ответил, что не подсчитывал общий итог, так как нужды не было. После наших с ним простых арифметических действий оказалось, что общий улов Михаила Карабанова превышает тысячу тонн. Но он тут же меня поправляет, говорит, что не один он такое огромное количество рыбы добыл, а со своим звеном, во главе которого был многие годы.
Несправедливость
После этих слов мне показалось, что Михаил Михайлович вот-вот подойдет к платяному шкафу и достанет из него пиджак с множеством медалей и орденов. Видимо, он угадал мою мысль, потому что от него пришлось услышать то, о чем я и подумать не мог.
— Почетных грамот, дипломов у меня много, а вот ордена, да что там ордена, медали не удосужился, — говорит ветеран. — Не подумайте, что плохо работал. В том надуманном социалистическом соревновании наше звено в колхозе ниже второго места не опускалось. Когда я в 1985 году уходил на пенсию и стал собирать документы, то оказалось: мой средний заработок за последние пять лет составил 570 рублей в месяц. Не посчитайте, что хвастаюсь, но по тем временам это были очень большие деньги.
— Так почему вам не давали больших наград? С начальством не ладили, ершистым были? — обращаюсь к Михаилу Михайловичу.
— Ладить-то я с ними ладил. Век буду помнить то, что мне передали с заседания правления нашего рыболовецкого колхоза. На этом заседании при подведении итогов работы председатель сказал: «Карабанов работает лучше других. Но когда я в горкоме партии предложил его наградить орденом, секретарь по идеологии от одолевшей ее ярости стучала каблуками, размахивала руками. Так что о медали, ордене и речи не может быть». Никак партийцы не хотели мне простить мое прошлое…
И после этих слов на лице Михаила Михайловича потекли слезы, слезы обиды. А обижаться на советскую власть ему есть за что. Да только он это зло не держит за душой. Хотя тягостей, лишений пришлось хлебнуть сполна. Как сейчас помнит, в каких нечеловеческих условиях приходилось ему жить, ловить рыбу в озере, когда во Взвад пришли гитлеровцы. Потом были немецкие лагеря, помнит, как американцы их освободили. Сколько радости, планов у Карабанова было, когда окончилась война! И на тебе — по доносу, что якобы он служил немцам, его отправили на десять лет на лесоповал. Отсидел четыре года, потом выпустили, реабилитировали.
— Одному Богу известно, чего мне стоят немецкие лагеря и советские тоже, вот где безвозвратно потеряны мои молодые годы и подорвано здоровье, — тяжело вздыхая, говорит Михаил Михайлович. — Но совесть моя чиста — перед страной ни в чем не виноват. Мне не стыдно людям в глаза смотреть.
Обычно у рыбаков журналисты выпытывают, какие с ними на реке или озере происходили приключения, какую самую крупную рыбу посчастливилось выловить или какие другие выпадали оказии. Когда я об этом спросил у Михаила Карабанова, он с таким изыском, с такой страстью стал рассказывать, что я заслушался.
До малейшей подробности он поведал, как три раза тонул в озере, что сейчас, когда вспоминает, как это происходило в ледяной воде, а он был в ватных брюках и шубе, по коже бегут мурашки. А насчет самого крупного улова сказал, что это была щука, черная, как головешка, весившая 21 килограмм. Правда, давно это было. Вспомнил рыбак и об угрях, сомах, которые частенько попадаются в его мережи.
— А удочкой вы любите ловить рыбу? И любите ли ее есть? — спросил я у Михаила Михайловича.
— Удочку никогда в руках не держал. На это не было времени. Когда не ходил в озеро, домашним хозяйством занимался, снасти ремонтировал, сети делал — за свои годы десятки километров их сплел. Кушать рыбу не особо люблю — больше всего мне нравиться ее ловить. Правда, когда на столе румяные ароматные рыбники, не откажусь кусок-другой съесть. Но сейчас рыбники не могут печь, какие пекли раньше. Печей русских в домах все меньше и меньше, а в микроволновке или электродуховке рыбники уже не те получаются, что в печи, натопленной сухими березовыми дровами…
Старорусский район
Василий ПИЛЯВСКИЙ
Василий ПИЛЯВСКИЙ
