Перемены в жизни происходят, когда человек к ним готов
Нет такой профессии — следопыт. Поиск — это состояние души. Разный в нём народ, каких угодно специализаций. Про возраст и характеры вообще не стоит упоминать.
Но профессиональный судья... Игорь НИКИТИН, командир Маловишерской поисковой группы «Память» в экспедиции «Долина», такой один. Правда, с 2009 года он на пенсии, но ведь группа была им создана в 2001-м. Так что восемь лет на работе он облачался в мантию, а в свободное время — в камуфляж.
— Я мечтал быть историком или археологом. Но как-то так вышло, что не всегда сходился во мнениях со своим школьным учителем истории. А без пятерки по этому предмету поступать на истфак — это как-то несерьезно, по-моему. И я пошел в юристы.
— Это противоречит или совпадает с тем, к чему влекло вас по собственной природе?
— Совпадает! У правоохранительного сообщества вообще, судейского в частности, есть много общего с поисковым движением, а в главном — просто один в один. Надо ведь добраться до истины, надо копать.
Отец у меня был офицером, я с детства к военной теме неравнодушен. Любил книжки про войну, собирал их, история Великой Отечественной, она у меня сызмальства — в первом ряду. Когда поселился в Малой Вишере, стал вникать в местный материал.
— То есть копать.
— Ну да. Для начала поставил под сомнение клише о «первом в СССР освобожденном городе».
— Статус, вроде, устоял.
— С уточнением: есть семь других городов, отбитых у врага раньше, например, Сольцы. Однако немец потом их себе снова возвращал.
— У вас уже несколько книг написано.
— Да, материал же копился постепенно. Поиск, работа с архивами...
— И ни под одной обложкой вам не одиноко. Везде у вас помощники, обычно — молодежь, ребята из вашей группы.
— Они действительно мне помогают. И я действительно считаю, что именно так и должно быть. Потому что они — наше продолжение. Придет же время передавать эстафету. А я очень хочу, чтобы было кому.
— Вы чувствуете себя в известном смысле ответственным за судьбы других людей?
— Мне думается, что и государство, и каждый из нас, старших, в той или иной степени должен чувствовать эту ответственность. Я лично не хочу, чтобы у нас, как на Украине, выросло поколение с перекошенным сознанием, сбитое с толку ложными идеалами. То, чем мы занимаемся, не может не влиять на ребят. Когда вышла первая книга «Вспомним всех поименно», у нас был список из 8 тысяч погибших бойцов. Теперь уже 9 тысяч. На 6 тысяч больше, чем было в базе данных военкомата. Всем понятно, что это важно. Достаточно однажды найти медальон — это настоящий переворот в душе. А встречи с родственниками солдат? Давненько уже дело было: смотрю, благодарят моих мальчишек и девчонок, обнимают, а они отворачивают взгляд. Что такое? Ничего, просто слезы на глазах. Два моих бойца — будущие священники, учатся в духовной семинарии. Мама одного из них не была готова к такому решению сына, приходила ко мне, говоря, что это я виноват. В чем? Они — думающие, чувствующие люди. В моей группе есть будущий педагог, юрист, горный инженер. У всех по-разному.
— А у вас? Поисковики нередко говорят о мистике, о том, что «это не мы их находим...».
— Наверное, я православный атеист.
— Как батька Лукашенко? Его же термин, вроде.
— Примерно. Как бы все это объяснить... Проще сказать, что когда долго занимаешься одним делом, тем более таким, как поиск, появляется такая штука, как чуйка. Можете назвать это интуицией, как угодно. Последний пример: в прошлом году мы работали на знаменитом Грузинском «подкопе». Мне не верили, а я говорил, что там должен быть еще один погибший боец — шестой. И показал, где копать. У меня было ясное предчувствие. А иногда случаются совсем уж загадочные вещи, с рациональной точки зрения просто необъяснимые. Исследуем две воронки. Одну вычерпали, вторую нет еще. Стемнело. И я вдруг слышу шаги за спиной. Оборачиваюсь — никого. Но кто-то ходит. Потом так же явственно слышу два голоса. Мне не по себе. Беру себя в руки и... В общем, увидев меня в тот момент, кто-нибудь мог бы решить, что Никитин сошел с ума, разговаривает с пустотой. Я сказал: «Не волнуйтесь, мужики, завтра мы вас найдем...». Утром подняли двоих бойцов. Я знал женщину, которой приснился дедушка-фронтовик. И вот она приходит ко мне с рассказом, что он указал ей место, мол, моя могилка — вторая с краю. Так и было. Много, много бывает всяких случаев.
— Как вы стали сочинять песни?
— Кто вам сказал, что это я их пишу? У меня такое ощущение, что кто-то другой мне их надиктовывает. У меня ни музыкального образования, ничего. Просто, как говорят у нас в поиске, накрыло. Никогда не знаешь, когда это состояние придет снова. Вот едешь из Вишеры в Новгород по делам. Полтора часа дороги. Приезжаешь с песней. Напел на телефон — все, есть. Что такое с человеком происходит? Не знаю, правда.
— С вашего позволения, хочется задать вопрос из юридической плоскости. В Польше принят закон об ответственности за искажение истории. Надо ли нам следовать тем же путем?
— Там после распада соцлагеря стало формироваться квазинационалистическое государство — точно не наш путь. Я был в Польше в конце 1980-х. Мы — такие простые, душевные, а наши польские ровесники нам уже про Катынь вставляли.
— По сей день не доказано, что расстрел польских офицеров — дело рук НКВД.
— Даже Европейский суд по правам человека, не замеченный в каком-то благорасположении к России, отклонил иск, предъявленный нашей стране за это преступление. Там много неясного. Достаточно сказать, что в людей стреляли патронами того типа, которого в СССР еще не было на вооружении.
А польский закон, о котором вы говорите, он с хитрецой. Они же не собираются себя наказывать, скажем, за злодеяния Армии Крайовы. Или за содействие своих граждан устроенному нацистами холокосту. Когда появился концлагерь Треблинка, дома в близлежащей деревне были крыты соломой, а через несколько месяцев на крышах была жесть.
Защищать свою историю, конечно, нужно. Хотя бы для того, чтобы на нашей почве из-за всевозможных искажений не прорастал губительный радикализм. Но сажать... Пишут много, пишут разное. Я всегда старался по возможности узнать разные точки зрения. И историка-перебежчика Суворова-Резуна. Интересно излагает, кстати. Но врет, его легко опровергнуть по архивам. На лекциях в нашем военно-историческом клубе «Солдат» в 4-й средней школе я всегда говорю ребятам: «Ничего не принимайте на веру сразу и безоговорочно. Старайтесь разобраться сами». Только так могут и должны формироваться убеждения. Такого человека никакой Резун не поколеблет.
— У вас никогда не возникало сожаления по поводу того, что не удалось гораздо раньше начать заниматься тем, что вы любите? О той неполученной пятерке по истории, в конце концов.
– О! Это вы, кажется, в точку. Да, возникало такое. Но с годами я пришел к той простой истине, что все в нашей жизни происходит так, как и должно. Ни раньше, ни позже. Когда человек готов к перемене. Смотрю на молодых и вижу те же болячки, что были у самого. Пытаюсь объяснить с позиций опыта, но прислушиваются не все. И это объяснимо. Нужно время.
— Что главное в поиске? Стремление к истине, как вы уже сказали, а еще?
— Все-таки результат. Если есть, значит, ты на правильном пути. Не получается — это тебе минус. Учись! И я учился, хотя уже не так молод был. Ездил на семинары, общался с опытными товарищами.
— Вам не говорили, а не пора ли вам, Игорь Николаевич, замахнуться на кандидатскую?
— И не раз. Но я же так и не окончил истфак. И до сих пор не исправил своей школьной четверки по истории. Буду радоваться пятеркам моих ребят. Для меня это куда важнее. Жалко, что уезжают они из Малой Вишеры, но душой — все равно здесь, в поиске. Аня Степанова, Ксения Федорова, Илья Кузьмин, Илья Максимов, Саша Андреев — много кого можно было бы назвать...
Фото Владимира МАЛЫГИНА
