Пленённый и освобождённый Новгород — глазами четырёхлетнего Саши Яшина
— Знаете, что раньше недалеко от вашего дома стоял танк Т-34 на немецком доте?
— Доте?!
— Да. Это во-он та большая бетонная штуковина. Танк потом перевезли в Подберезье. А дот так и остался стоять. Это последнее из сохранившихся в Новгороде немецких укреплений времен войны. Что такое дот, знаете?
Пока я, не скрывая удивления, переваривала эту новую для себя информацию, мой собеседник — Александр Петрович Яшин, заместитель руководителя совета ветеранов Новгородского района, предложивший подвезти меня от дома в конце Большой Санкт-Петербургской до редакции на Стратилатовской, продолжает свой рассказ. Мы договорились с ним пообщаться, потому что Яшин — один из немногих, кто помнит Новгород в военные годы и в первые месяцы после освобождения.
Память войны
Александр Петрович относится к тем редким людям, кто очень хорошо помнит своё детство. Вот только рад ли этому новгородец? В июне 1941-го, самого тяжелого года войны, ему было всего четыре года. Вместе с матерью и бабушкой (отец был на фронте) мальчик почти два года прожил в родной деревне Стипенка, находившейся на переднем крае немецкой обороны. Такое трудно забыть.
.jpg)
Сегодня Александр Яшин — член президиума областного совета ветеранов. Его воспоминания бесценны.
— Стипенка фактически находилась на передней линии фронта, — говорит пенсионер. — В нашей деревне расположились немцы. Не оккупационные войска, а действующая армия. Дорога, проходившая через деревню, хорошо просматривалась советскими наблюдателями, и как только на ней начиналось хоть какое-то движение, по ней сразу открывали огонь. Фашисты отвечали на него своим артобстрелом. Все недолеты и перелёты приходились по деревне, жилым избам...
Спасти самовар
Удивительно, но с августа 1941 года по июль 1943-го в дом Яшиных не попал ни один снаряд. Почему до июля? Потому что в том месяце фашисты, ощутив наступательный напор советских войск, решили отправить всё население Стипенки и нескольких ближайших деревень в Германию.
— Нас пригнали на так называемую воинскую площадку, сейчас на этом месте — проспект Александра Корсунова, недалеко от виадука, — вспоминает Яшин. — Воинской она называлась потому, что с неё ещё до войны проводили погрузку в товарные поезда для нужд армии. Мы провели там две недели! Немцы никак не могли решить, куда именно нас отправлять — в Прибалтику батраками или в Германию. Но так как ни в Эстонии, ни в Латвии батраки уже были не нужны, всех нас отправили в концлагеря. Мы с матерью и бабушкой попали в один из таких лагерей под Кенигсбергом.
По словам пенсионера, его бабушка Дарья Яковлевна была очень смелой и энергичной женщиной. Запасливой хозяйкой и большой оптимисткой, хочется добавить нам. К примеру, когда однажды к Яшиным в дом пришли испанцы — солдаты, воевавшие в составе так называемой Голубой дивизии (250-я дивизия испанских добровольцев), расквартированной в Новгороде, — и попытались забрать спрятанный за иконой хлеб, женщина не испугалась и заявила, что пожалуется на это коменданту города.
— Испанцы немцев очень боялись и хлеб отдали, — говорит Александр Петрович.
А в июле 1943 года Дарья Яковлевна, несмотря на запрет уходить с воинской площадки под угрозой расстрела, ночью тайком сбежала из оцепления, добралась до Стипенки, чтобы закопать у дома самовар и швейную машинку Singer. Сделав это, она смогла вернуться незамеченной.
Как видно, женщина верила не только в скорую победу, но и в то, что обязательно вернётся в свой дом. Как же права она оказалась!
Кругом — один бурьян
— В июле 1944 года советские наступающие войска освободили наш концлагерь, — продолжает Яшин. — Нас посадили в эшелоны, в которых только что в Восточную Пруссию доставили войска и технику на фронт, и по восстановленной железной дороге через Дно (Псковская область. — авт.) мы добрались до Старой Руссы. Там нас пересадили на баржу, и на буксире по Полисти через Ильмень мы наконец-то прибыли в Новгород, высадились на пристани у кремля.
Через кремль, мимо стадиона «Динамо», на месте которого сегодня желтеют листьями липы Кремлёвского парка, семилетний Саша Яшин с матерью и бабушкой пошли в Стипенку. Им оставались последние шесть километров долгого пути, начавшегося под Кенигсбергом.
— Города фактически не было, — вспоминает Александр Петрович. — Людей — тоже. Кругом — груды битого кирпича, бурьян. Не помню ни одного целого дома. Здание Дворянского собрания, где сегодня — Музей изобразительных искусств, стояло без крыши. Фигуры памятника «Тысячелетие России», разобранного немцами для транспортировки в Германию, лежали не разбросанные по кремлю, как это видно на одной из военных фотографий, а уже собранные в одном месте.
Не было и Стипенки. На месте деревни — только разбитые и сгоревшие дома. Яшины вместе с другими оставшимися без крова семьями поселились в деревне Устье, в пустовавшем пока доме своих знакомых.
— Потом вернулись и хозяева, но жили все вместе, — говорит Александр Петрович. — Мы тогда все были одной семьёй.
Военные трофеи
Главное в послевоенных воспоминаниях Яшина — голод. Голодно было при немцах, во время оккупации и после освобождения тоже. Отец Александра Петровича, получивший тяжёлое ранение обеих ног на фронте и долго восстанавливавшийся в краснодарском госпитале, домой вернулся только в конце 1945-го. Единственным способом заработка для семьи в те годы стали заготовка и продажа сена. Его возили в Новгород и продавали горожанам, которые стали обзаводиться хозяйством: держали коров, свиней, коз...
— Мы с отцом часто ездили в город торговать сеном, — рассказывает Яшин. — Насмотрелся всего... Люди жили и в землянках, вырытых прямо в окольном вале, и в кремле... Там, где потом построили Дом советов (сегодня Дом правительства Новгородской области. — авт.), всё заросло бурьяном. Но движение через Волхов восстановили быстро. Мост, расположенный на месте сегодняшнего пешеходного, был разрушен, и построили новую деревянную переправу.
Но мальчишки оставались мальчишками. В подвалах разрушенных изб вернувшиеся домой жители обнаруживали большие запасы боеприпасов, оставленные немцами, и любимым развлечением Александра Яшина и его друзей было подрывать военные трофеи. Напоминанием о тех забавах до сих пор остается шрам, полученный от разрыва мины. Осколок оставил глубокую вмятину на кисти руки. «В костер бросили, а убежать не успели».
— В 1945 году осенью мы уже пошли в школу, — говорит Александр Петрович. — Я стал первоклассником на год позже обычного. В нашем классе все были переростки, дети войны. После окончания четырех классов — всеобщего начального образования — некоторые парни сразу отправлялись в армию, а девчонки выходили замуж.
Ещё одно яркое воспоминание оставила весна 1946 года, когда Яшин вместе с друзьями отправился на первомайскую демонстрацию в Новгород. Город по-прежнему выглядел неустроенно. Здание Дворянского собрания продолжало стоять без крыши, открытое всем прохожим. Друзья пробрались внутрь и поднялись на самую верхотуру, откуда наблюдали за тем, как рядом с валом собирались участники демонстрации, а потом по сегодняшней Чудинцевой улице отправились на Софийскую площадь.
* * *
Пожалуй, осталось рассказать только об одном — о самоваре и швейной машинке Яшиных, зарытых Дарьей Яковлевной в июле 1943 года у их дома в Стипенке. Через год их выкопали целыми и невредимыми. Самовара сейчас уже нет, а швейная машинка продолжает служить семейству Александра Петровича и сегодня. Скромный символ веры простой и очень храброй женщины в главный лозунг самой страшной войны человечества «Победа будет за нами!», впервые прозвучавший на всю страну 22 июня 1941 года в полдень.
