Николай Чертков — старый русский в новой России
Влияют ли звёзды на судьбы? Ещё как. Когда над одной шестой частью планеты взошла красная пятиконечная, очень многие граждане империи обратились в бывших. Бежали, бросив всё, спасали себя, свои семьи. «Не валяй дурака, ты ещё увидишь Россию!» — потомственный дворянин, гражданин США и Франции Николай ЧЕРТКОВ вспоминает, как ему не хотелось посещать «четверговую школу», а отец убеждал его учить родной язык. В семье с детьми говорили только по-русски.
Рюриковичи мы
Он появился на свет в 1949 году в Париже. Его родители, заботившиеся о русскости своих детей, — Анна Михайловна (урожденная Родзянко), внучка последнего председателя Государственной Думы дореволюционной России, и Сергей Михайлович, представитель воронежской ветви старинного аристократического рода, имевшего очень крупные землевладения на юге России. Фамилию Чертков носили генералы и губернаторы, просветители и лица духовного сана — в роду есть митрополит.
— Мой отец тоже пошел по этой стезе, — рассказывает Николай Сергеевич. — Тут особая история. Поехал в Румынию навестить своих сестер, но началась война, и он попал в лагерь. Не раз был на волосок от гибели, по его рассказам, был дважды спасен Святителем Николаем, и дал обет посвятить жизнь служению Богу.
.
..Ощущение легкого сюрреализма: сидим в обычной столовой, «князь» (так мне отрекомендовали Николая Сергеевича) скромнее всех — позволил себе лишь пирожок и морс. Сообщаю «его сиятельству», что, пожалуй, с этой зарисовки и начну, когда сяду уже за письменный стол. Он рассмеялся, а сопровождавший его в поездке в Великий Новгород московский художник Петр Добролюбов заметил:
— Не забудьте, что он также граф.
— Да, — немедленно согласился Николай Чертков. — Я же живу в графстве Роклэнд! Примерно по той же причине я, наверное, немного новгородец. Жил какое-то время в Нью-Сити.
— Николай Сергеевич, а серьезно?
— Когда мужчина женится на княжне, это не превращает его в князя. Титулы передаются по мужской линии. Чертковы — в родстве с Трубецкими, Оболенскими. И по крови мы, видимо, тоже Рюриковичи. Большую часть жизни я в генеалогию не вникал. Жил и работал, как все. Окончив Сорбонну, переехал в Америку. Не сразу, но мне удалось устроиться в колледж, стал преподавать французский и русский языки и литературу. Эти знания были моим преимуществом. Есть такая шутка: человек, который говорит на нескольких языках, — полиглот, а тот, кто знает только один язык, — американец.
Старое слово
— Откуда в лексиконе потомственного дворянина слово «выпендриваться»?
— Я так сказал?
— Ну да. В разговоре с вашими спутниками что-то такое прокомментировали.
— Сожалею, но я и не на такое способен. Вращался в среде третьей эмиграции. Они сплошь и рядом изъяснялись примерно таким образом: «Ты не можешь понять, б...ь, что я это самое». Чуть ли не каждое второе слово...
— Это самое?
— Да. Я сперва их не понимал. Рассказал отцу. Он рассмеялся: «Видишь ли, это старое русское слово». Потом в Америку приехал друг этого слова «блин». Но я этими многозначными выражениями все-таки не пользуюсь. У меня — собственные оговорки. Как издержки моего французского образования. Иногда запросто могу сказать не сесть, а взять поезд.
— Послушайте, это же вполне по-американски. Просто вестерн.
— В душе я русский, это главное.
Рос, как в храме
— Я с детства был при церкви, знаю службу. Понимаю церковнославянский язык. Не могу слушать службы на английском или французском.
— А на современном русском?
— Зачем? Что непонятного: «Отче наш, Иже еси на небесех...»? Перевести это — всё, смысл будет искажен. Старославянский — это язык молитв. Я счастлив, что с детства это впитал. Я знал многих духовных лиц. Владыку Иоанна Шанхайского помню, как самого себя. Мальчиком прислуживал ему в храме. Он был как живой святой. Даже иноверцы его признавали. В Париже напротив храма Всех Святых в земле Российской просиявших была католическая семинария. Во время очередного урока обсуждалась святость, по мнению семинаристов, это уже явление далекого прошлого. Преподаватель возразил: «Взгляните в окно. Вот идет святой Иоанн босоногий». Это были 1950-е годы. В 1994 году владыка Иоанн был причислен к лику святых Русской Православной Церковью за границей.
Отец был знаком с дочерью Толстого Александрой Львовной. Содействовал организации Толстовского фонда в помощь русским эмигрантам. Александра Львовна хотела добрыми делами вымолить прощение отцу, отлученному от церкви. Ее саму спас двоюродный дядя моего отца, друг и секретарь писателя Владимир Чертков. Ее арестовали, и он обратился к Дзержинскому.
— Почему это могло иметь такой вес?
— Ленин знал о его дружбе с Толстым, которого ценил.
Знакомый БАБ
Однажды в старинном нумизматическом журнале Николай Сергеевич увидел портрет человека, чрезвычайно похожего на его отца. Это был Александр Дмитриевич Чертков — историк, литератор, библиофил первой половины XIX века.
Занялся генеалогическими изысканиями в Библиотеке Конгресса. Поиски привели его в другую библиотеку — московскую, основанную его предком. Да-да, тем самым Александром Дмитриевичем, собиравшим свою «Россику» долгие годы. Она отличалась тем, что в ее состав входили книги об истории России, написанные на всех европейских языках.
К моменту передачи коллекции его сыном Григорием Александровичем в дар Москве, а торжественная церемония состоялась в декабре 1871 года в Московской думе, собрание насчитывало уже около 30 тысяч томов и 300 древних рукописей. Библиотека размещалась в принадлежащем Чертковым особняке в центре Москвы на Мясницкой улице. Роскошное здание XVII века постройки пережило пожары времен французского нашествия, в нем ночевал Наполеон. В чертковской библиотеке бывали Пушкин, Гоголь, Погодин. Посещал ее и Толстой, когда работал над романом «Война и мир». После дара городу она до 1917 года находилась в Императорском Историческом Музее на Красной площади. В 1938 году по сталинскому декрету фонды были использованы для основания Исторической библиотеки, где и пребывают до сих пор.
В 1996 году Николай Чертков стал первым иностранцем, выступившим в Госдуме России. После чего отец сказал еще одну из своих фраз, которые сыну не забыть: «Ради этого стоило родиться».
— К тому времени я уже три года обивал пороги, — рассказывает он. — Сначала мне сказали, что домом на улице Мясницкой, 7, занимаются бизнесмены. Так я познакомился с Борисом Березовским, предложившим мне написать проект. А он тем временем оформил здание в долгосрочную аренду. Я обратился в редакцию газеты «Известия». Березовский сказал журналистам про меня, мол, очаровательный человек, но ничего в реставрации не смыслит, тогда как даже для того, чтобы поставить туалет, нужна концепция. Вышла статья «Старые русские из Нью-Йорка против новых из Москвы», а про Березовского был абзац — «Концепция через канализацию». И вопрос завис: Березовскому мешал внезапно свалившийся на его умную голову потомок Чертковых. Понимаете, я ведь и спонсоров нашел — одна серьезная американская компания была готова вложить 40 миллионов долларов. Конечно, у них был свой интерес — хотели сделать себе рекламу накануне юбилея Москвы. Но пообщавшись с женой Лужкова, отказались от своих намерений под угрозой потери бизнеса в России. В Госдуме я выступал по приглашению Геннадия Селезнева. Приняли хорошо, аплодировали. Но когда мне предложили, по сути, начать все заново, я отказался: нет, господа, как порядочные люди теперь вы должны сделать это сами. В 2001 году обратился с письмом к президенту Путину. Пришел ответ из Министерства культуры: левое крыло здания планируется восстановить как музей-библиотеку. Потом действительно начались реставрационные работы.
— Так что вам лично это не стоило ни цента.
— Не считая почти двадцати лет жизни.
В результате этой эпопеи Николай Чертков честно заработал в Первопрестольной «титул» «американского Дон Кихота».
Параскева Пятница
Еще одно радостное для него событие связано с бывшей фамильной вотчиной Чертковых в Воронежской области.
— Есть там местечко под названием Хвощеватка, там было поместье. На берегу Дона высится построенный Федором Чертковым храм Параскевы Пятницы. Когда я впервые его увидел, грустное было зрелище. Только на колокольне каким-то чудом уцелел крест. Глядя на него, я проникся верой, что храм будет восстановлен. В 1999 году мы были там своей большой семьей, я собрал Чертковых со всего света. С разрешения митрополита Воронежского Мефодия отслужили панихиду по отцам нашим. Сейчас храм восстанавливается.
Один народ
О чем еще помечтать? Хотелось бы, чтобы городок Чертково на границе с Украиной перестал быть символом русского раздора.
— Городок возник при железной дороге, построенной генерал-атаманом Войска Донского Михаилом Чертковым, племянником Александра Дмитриевича. У него был сахарный завод в Ольховатке — теперь это в Чертковском районе Ростовской области, сахар возили по железной дороге. В новейшее время через Чертково пролегла государственная граница, прямо по путям. Закончилось тем, что Украина стала препятствовать движению поездов. Россия построила ветку в обход.
— Сойдутся когда-нибудь старые наши пути?
— Не могу смотреть на Украину как на отдельную цивилизацию. У Франции тоже есть юг, там свои особенности, но это Франция.
— Ваш прадед Родзянко считал себя малороссом.
— Не украинцем же. Малоросс Гоголь писал почему-то по-русски. Не знаю, когда и как это произойдет, но Украина будет с Россией. Сколько ни пытались разделить наш народ, отнять земли — не по зубам. Путин совершенно прав, когда говорит, пусть лучше эти замечательные ребята натовцы к нам в Крым в гости приезжают, чем мы к ним. Они все ближе и ближе. У вас так много нефти, газа, золота, леса, такие гигантские пространства. Мы все это хотим. Мерзко себя ведут.
Мне кажется, в ельцинской эпохе было что-то общее с первыми годами советской власти. Тогда Запад с лихвой компенсировал свои затраты на поддержку революции. Теперь Россия, в который уже раз обманувшаяся в своих ожиданиях, развернулась на восток. Появилась альтернатива — БРИКС. Западу это, конечно, очень не понравилось. Получите майдан!
Родзянко и революция
— Не могу не задать вам деликатный вопрос. В нашей отечественной историографии ваш прадед Михаил Родзянко — одно из главных действующих лиц Февраля, человек, который выступал за отречение Николая II. За что впоследствии был нелюбим в эмигрантской среде.
— В своих мемуарах Михаил Владимирович описывает встречу с Врангелем в Анапе, откуда они бежали морем из России. С его слов, генерал откровенно признавался: «Нам нужен был козёл отпущения». И Родзянко подошел на эту роль. Безусловно, к любым воспоминаниям надо относиться критически. Но можно ли в таком случае доверять мемуарам белых генералов? Прежде чем спасать Россию, они ее предали. Изменили присяге, государю. Известно же, что Николай II писал в своем дневнике: «Повсюду измена». Родзянко пишет, что даже великий князь Владимир Кириллович в приватной беседе заявлял о необходимости физического устранения императрицы. Кто из Романовых после этого смеет хотя бы мечтать о российском престоле? Быть может, Родзянко можно выставить исторический счет относительно вступления России в войну. После убийства в Сараево австрийского принца министр иностранных дел Сербии приехал в Россию за защитой. Сначала он встречался с председателем Государственной Думы, потом Родзянко постарался убедить государя в необходимости помочь сестре Сербии. Неспроста после революции король Александр принял Родзянко, назначив ему пенсию — такую, какая у него могла быть в России.
Что касается отречения. Для помазанника Божия это равнозначно отречению от Господа. А Николай II был человеком глубоко верующим. Не думаю, что нам доподлинно известно, как все произошло. Но мы знаем, что государь до конца вынес свой крест, приняв с семьей мученическую кончину, совершив подвиг святости.
История русской революции все еще полна загадок, ответы на которые ищут не только в России. Например, американский исследователь Энтони Саттон (его книга «Уолл-стрит и большевистская революция» вышла в 1974 году) пишет, что «без финансовой, дипломатической и политической поддержки, оказанной Троцкому и Ленину их мнимыми «противниками», а на деле заинтересованными в революции союзниками — капиталистами Уолл-стрита, большевики вполне могли быть сметены».
Город городов
— Поделитесь своими впечатлениями от пребывания в нашем «Нью-сити».
— Они еще не улеглись. Хочу сказать, что меня очень давно сюда тянуло. Это же город городов, откуда есть Русь пошла — государство наше. Когда же я узнал, что это еще и родина Рахманинова... Божьим промыслом в 1982 году наша американская русская община пополнилась Николаем Качановым, замечательным дирижером из Сибири, мы создали ансамбль, в нашем репертуаре были и произведения Рахманинова.
— Некоторое время назад, в связи с появлением проекта реставрации имения Рахманиновых «Онег», возникла идея о возвращении останков Сергея Васильевича на родину.
— Она не нова. Впервые я услышал об этом от выдающегося русского советского дирижера Евгения Светланова, будучи переводчиком и помощником во время гастролей его оркестра в США в 1986 году. Когда мы были в Нью-Йорке, я сказал ему: «Евгений Федорович, хочу показать вам одну могилу». — «Какую?» — «А кого вы будете сейчас исполнять?» — «Рахманинова! Да? Не может быть!». На кладбище он стоял, как свеча, минут двадцать. Повернулся — глаза красные, влажные. «В Россию. Его надо в Россию». Я возразил, что это дело семейное, что есть завещание Рахманинова — в Советский Союз он не хотел. Светланов спорил. Тогда мы поехали к еще одной могиле, это было недалеко, в Новодивеевском монастыре, там есть кладбище по подобию Сен-Женевьев-де-Буа. Я показал могилу двоюродного брата композитора Александра Зилотти. Светланов был сражен. Стал рассказывать, что без Зилотти не было бы Рахманинова. Что он его спас от жуткой депрессии после провала первой симфонии в 1897 году.
— Так все-таки?
— Я не стал бы тревожить человека, принятого уже землей. Вот перевезли в Донской монастырь прах Деникина и Ильина. Никита Михалков может, конечно, думать, что перезахоронение деятелей белого движения символизирует окончание гражданской войны. Это только образ, а в гробах люди. Хоронить их под советский гимн (еще же памятен изначальный текст Михалкова-старшего: «Союз нерушимый...»)... Я слышу фальшивые ноты.
— Вам самому хотелось бы вернуться в Россию? Взять поезд, корабль или самолет.
— Долго скучал по Франции. Хорошо было бы поселиться где-нибудь рядом с Лесневским монастырем в Нормандии. Обитель, благословленная еще Иоанном Кронштадтским, после революции нашла приют в Югославии. Но Тито, поссорившись со Сталиным, стал высылать русских в СССР, и братия обрела спасение во Франции. Но я не узнаю ту Францию, которую любил. Она стала грубее, теряет свой шарм.
— Миграция?
— Да, это одна из основных причин. Смена цивилизационного кода, культурный шок. Я слышу речь, которая кажется мне вульгарной.
— Вы её слышите и в Москве.
— Знаете, мне нравятся люди в метро, нравятся их лица, я не нахожу их вульгарными. Меня радует, что восстанавливаются храмы, что туда приходят люди. Я понимаю, что все не просто, что ваши пенсии совсем не такие, как в Америке. Но мне хочется больше бывать в России. Хочу поблагодарить своих новых новгородских друзей за радость общения. Кто знает, может, однажды я приеду к вам насовсем. Душа моя здесь, в России.
Проводник к Рахманинову
Александр КОЧЕВНИК:
— Весной 1989 года я с частным визитом находился в США. Одним из главных моих желаний было посетить могилу Сергея Васильевича Рахманинова. Я знал, что кладбище называется Кенсико и находится в штате Нью-Йорк. Но как туда добраться, не имел понятия. Однажды хозяйка квартиры, где я остановился, сообщила, что меня разыскивает Николай Качанов, дирижёр Русского мужского камерного хора Толстовского фонда. Он сказал, что слышал о моём желании, и предложил помощь.
Следующим утром на его машине отправились в маленький городок Наяк, где жил его друг Николай Чертков — энтузиаст, почитатель гения Рахманинова, взявший на себя миссию проводника к месту захоронения всемирно известного музыканта. Я с удивлением узнал, что он — не однофамилец, а прямой потомок славного рода Чертковых.
В Наяке нас ждал восторженный худощавый человек, выше среднего роста, с вьющимися чёрными волосами. Николай увлекательно рассказывал, кого ему пришлось возить к Рахманинову — именитых деятелей культуры, музыкантов, а также множество политиков.
Мы незаметно подъехали к Кенсико. У аккуратно прибранной могилы стояли вазы со свежими тюльпанами: накануне здесь побывали Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. Над каменными плитами, окруженными живой изгородью из кустарника и посадок рододендрона, на глянцевых листьях которого отражалось голубое небо, возвышался более чем двухметровый гранитный православный крест. Погода стояла отменная, я быстро управился с фотосъёмкой.
Прошло больше четверти века, мы с Николаем Чертковым обменивались нечастыми письмами. Он присылал копии уникальных снимков, которые я с удовольствием передавал Валерию Демидову в архив музея Рахманинова. Лишь сейчас Николай Сергеевич смог посетить наш город, а я — ответить ему гостеприимством.
Фото Александра Кочевника, из архива Николая Черткова
