Журналист, который умеет летать

{thumbimage 150px 1}Юрия ПОЛЕЖАЕВА, ветерана дальней авиации во втором поколении, судьба немало покидала по просторам Родины с самого рождения. Появился он на свет в Хабаровске и, еще будучи ребенком, сменил 18 гарнизонов. Потом вслед за отцом сам стал военным, причем также — летчиком.
Видел наш сегодняшний собеседник в жизни многое: героизм и подлость, был в ней и смех, были и слёзы, но главным стало органичное сосуществование двух профессий — военной и мирной, воздушного стрелка-радиста и журналиста. Окончательно приземлился Юрий Леонидович у нас, на Новгородчине, а именно на военном аэродроме в Сольцах. Судьба распорядилась так, что военной авиации он посвятил почти 30 лет своей жизни и столько же — военной журналистике.

— Я всегда втайне мечтал стать офицером, но мои родители долгое время были уверены, что военным старший сын не станет. Отец, летчик, прошедший всю войну, высококлассный парашютист, в первую очередь отговаривал меня идти в авиацию. Так и получилось, что я отслужил три года в армии, в десантном полку, затем демобилизовался и поступил на вечернее отделение химико-механического техникума в городе Энгельс Саратовской области, где в те годы служил мой отец.
Только сердцу не прикажешь, учился я и чувствовал: не на своем месте сижу. Тогда твердо принял решение уйти в морфлот. Однако комиссию я не прошел из-за пустяковой детской болезни — конъюнктивита. Очень обидно тогда было, а сейчас понимаю, что это судьба вела меня к моему призванию. На военную службу я все же поступил, но уже воздушным стрелком-радистом. Лётную комиссию прошел с легкостью, потому что у меня была хорошая спортивная подготовка. Сначала я летал в Энгельсе, а потом меня, воздушного стрелка-радиста второго класса, перевели в военный гарнизон в Сольцах, там я и служил до 1994 года.
— А на каких самолетах вы летали?
— В Энгельсе на стратегическом бомбардировщике М-4, а в Сольцах — на реактивном многоцелевом ТУ-16. К счастью, авиация не стояла на месте, старые самолеты сменялись новыми моделями, и однажды мой ТУ-16 был заменён. В принятых на вооружение ТУ-160 мог находиться только офицерский состав, а я высшего военного образования так и не получил. И стал я служить старшиной роты, и хотя подразделение у меня было отличное, чувствовал, что могу больше. Вот и написал командиру дивизии рапорт: прошу меня назначить на должность командира взвода по подготовке аэродрома к полетам, потому что коммунист должен работать на ответственном участке. Думаю, что командир не ошибся, назначив меня. Однажды, когда на аэродроме не хватало нужных запчастей и никак было не добиться их получения, пришлось мне написать письмо самому министру обороны Язову. Он подивился, что я такой смелый оказался, но запчасти были изысканы.

— Как получилось, что свою военную службу вы стали  совмещать с работой журналиста?
— У меня была потребность — писать, без неё журналисту жить нельзя. Как-то, когда закончил в Энгельсе техникум, поехал я в Свердловск, решил жить там самостоятельно. Работать устроился на завод тракторного машиностроения, а вечерами стал посещать курсы рабкоров при редакции газеты «Свердловский рабочий». В этой же газете и стал печататься. Затем вступил в Союз журналистов СССР. Свою журналистскую деятельность я не прекратил до сих пор.
Откровенно скажу, в советское время у меня было много неприятностей из-за моих критических материалов. И на ковер к начальству вызывали, и уволить из армии пытались с понижением звания, и даже солдат подговаривали, чтобы они против меня свидетельствовали. Только ничего не вышло, ни одного солдата не нашлось, который бы про меня плохое слово сказал.
— За что же вы командиров критиковали?
— Да за разгильдяйство! Вот за пять лет до увольнения у меня следующий случай был. У нас топливная трасса шла на аэродром, и я, возвращаясь из полета, обратил внимание, что в одном месте из этой трассы керосин вытекает прямо в речку Крутец! Исправили неполадку только после того как я написал статью в журнал «Тыл и снабжение», и к нам в Сольцы пообещала нагрянуть комиссия с проверкой. В 1989 году меня ни за что лишили единовременного вознаграждения по итогам года, это 350 рублей было — по тем временам хорошие деньги.
После другой моей статьи в журнале «Тыл вооруженных сил» на меня началась настоящая травля. Я в те годы уже был командиром аэродромного взвода. А командир аэродромной роты своих солдат за любую мельчайшую провинность использовал в качестве боксерской груши, проще говоря, бил. Сначала я попытался сам его остановить, пристыдить хоть как-то. Мне в ответ: не надо армию превращать в детский сад. Тогда я и написал эту статью. Что тут началось!
Уволить меня просто так никто не мог, поэтому начали распускать слухи, будто я ворую у солдат дополнительное питание, а это соки, галеты, консервы. Сперва хотели подговорить солдат, чтобы они меня оклеветали, только ни один не согласился. Затем командиров других взводов подговорили сказать, будто они видели, как я ворую. Ну и, наконец, умудрились мне в подкладку зимней куртки подложить консервы, говядина это была, как сейчас помню. Я пошел домой, а на выходе из аэродрома меня остановили. Говорят: «Ворованная у тебя банка!». Решили проверить, солдатам в тот день я выдал 20 банок консервов. И раз одна из них у меня в кармане — значит, кому-то я её не дал. Построили взвод, а все солдаты возьми да и скажи, что всё у них есть, и я их никогда и ни в чем не обделял. Тем и закончилась эта история.
— Юрий Леонидович, трудно было такую любовь солдат заслужить?
— Для того чтобы заслужить солдатские любовь и уважение, главное — не быть наблюдателем. Когда работали мои солдаты, я никогда не стоял в стороне, махал лопатой рядом с ними. В Сольцах в моем взводе служило 47 солдат, и к каждому я обращался по имени. Не было у нас дедовщины, господствовали дисциплина и ответственность. Я уверен, что все мои солдаты с теплотой вспоминают свою службу в армии.
А что теперь творится в вооруженных силах? Военнослужащих унижают, бьют, командиры и старослужащие вымогают деньги. Я знаю об этом не понаслышке. Разложение нашей армии началось с распадом СССР, и я его видел собственными глазами. К нам в часть приходили молодые офицеры, которые могли себе позволить схватить солдата за грудки, назвать его или уродом, или чуркой. Я такого беззакония вытерпеть не мог, поэтому и уволился в 1994 году, хотя по состоянию здоровья еще мог служить, да и командиры меня уговаривали остаться.

— Юрий Леонидович, неужели у нашей армии нет будущего?
— Сейчас она в плачевном состоянии. Мы стремительно теряем боевую готовность, и никакие реформы вооруженных сил не могут это остановить. Мой отец до сих пор часто бывает в Энгельсе и рассказывает мне, что происходит с авиабазой. Это единственная база в стране, где есть стратегические бомбардировщики ТУ-160. Когда я начинал там работу, у нас была стоянка законсервированных самолетов, на случай боевых действий, а сейчас её и след простыл. Самолеты распилили, сдали на металлолом. Кто-то обогатился… Стратегическое топливо — керосин — воруют и продают. Расформирован и мой родной 842-й полк в Сольцах. У меня слов нет, чтобы передать, как мне обидно за нашу авиацию!
— А новости то и дело пестрят сообщениями о разбившихся самолетах…
— В наше время так много аварий, потому что хромает контроль материальной части, сами самолеты износились, да ещё и детали у них воруют. Сейчас любят распускать слухи, будто в Советском Союзе самолеты разбивались так же часто, просто информацию о катастрофах замалчивали. А я как военный летчик уверяю, что это не так. Авиакатастрофы раньше случались невероятно редко. Во-первых, потому что у нас были хорошая, не устаревшая техника и ответственная предполетная подготовка, а во-вторых, потому что в авиации не было случайных людей. Министр обороны России Анатолий Сердюков всегда был человеком далеким от армейских нужд. Что тогда говорить об остальных?
— Неужели у вас ни разу не было ЧП в полете?
— Нет, ЧП, конечно, были. Однажды, когда мы возвращались с учений Минобороны, у нас при посадке не вышла передняя стойка, то есть переднее колесо. Было уже темно, посадить самолет на взлетно-посадочную полосу невозможно, и мы с командиром приняли решение убрать шасси полностью и садиться «брюхом» на поле, которое было рядом с аэродромом. Тряхнуло нас тогда здорово, но экипаж спасли!
— Раз уж разговор коснулся министерства обороны, скажите, как вы относитесь к смене формы в российской армии?
— Новая форма — очередной поклон Западу, которому мы так усиленно стараемся подражать. Холодная, неудобная. Хорошего я про нее ничего не могу сказать. У нас озаботились новой формой для солдат, а то, что они сейчас почти не занимаются физической подготовкой, оказывается, неважно.
— Юрий Леонидович, вы служили в тяжелой бомбардировочной дивизии Джохара Дудаева, в то время, когда он был генерал-майором ВВС СССР. Что вы можете вспомнить о нем?
— Вы удивитесь, но я могу вспомнить только хорошее. Он был заботливым и грамотным командиром, много внимания уделял нашему аэродрому и часто приезжал. На первом месте у него всегда стояли интересы простых военнослужащих. Он, как прилетит, солдатам говорил: «Сынки, постройтесь!». И начинал спрашивать, когда они в последний раз были в бане, всем ли довольны. Проверял не только то, чем солдат кормят, но даже чистое ли им постельное белье выдают. С простым солдатом он мог очень долго разговаривать о его жизни.
— Как же такой заботливый командир мог так измениться?
— Ну вы же спросили, что я могу вспомнить, я и вспомнил…

— Чем вы занимались после своего ухода из армии?
— Где я только не работал потом! И в агросервисе в Сольцах инженером по ремонту тракторов, был начальником домоуправления в гарнизоне в Кречевицах, был инженером по технической эксплуатации, инженером-метрологом в детской больнице. Сейчас работаю в НовГУ сотрудником управления безопасности. Я и после увольнения из армии однажды за свою порядочность что называется погорел.
Это было в 1994 году, в Кречевицах, в бытность мою там начальником домоуправления. В тот год из Москвы поступили большие деньги на ремонт ветхого жилья. А командир дивизии и начальник штаба эти деньги использовали на строение собственных дач и гаражей. Мне они предложили расписаться в нужных бумагах о том, что деньги пошли куда следует, а я отказался, потому что знал, что жильё никто и не думал ремонтировать. Сперва мне угрожали понижением в должности, а потом случилось так, что меня избили. Долго я лежал в госпитале, приходил в себя. А на работе пришлось написать рапорт по собственному желанию.
Между тем десять лет назад я заинтересовался фитотерапией, а теперь сам лечу травами. Чтобы заниматься этим, я изучил много литературы, встречался с травниками, потом сам стал собирать травы и вот теперь лекарств никаких не принимаю, да и в аптеку давно не ходил.
— Но ведь травами не все можно вылечить?
— А вот слушайте историю. Отец мой, Леонид Полежаев, в самом начале войны, 22 июля 1941 года, получил боевое задание — уничтожить немецкий транспортный корабль, находящийся в восточной части Баренцева моря. Во время полета его бомбардировщик был атакован и подбит истребителями противника. Члены экипажа покинули самолет на парашютах, но все, кроме отца, были расстреляны немецкими летчиками. Он спасся, потому что имел большой опыт парашютиста: не стал раскрывать парашют сразу, а крутился в затяжном прыжке и избежал пуль. Сперва он долго прятался от немецких самолетов за льдинами, в холодной воде северного моря, потом на льдину вскарабкался и стал ждать помощи. Когда его подобрал наш корабль, он был уже без сознания. Привести его в чувство смогли только на второй день, в госпитале. На ногах началась гангрена, и врачи единогласно решили: ноги надо ампутировать. Только начальник медицинской службы госпиталя, цыган по национальности, вступился за моего отца, не дал оперировать и портить молодому парню жизнь. И укатил отца на тележке к себе. Всего за 10 дней с помощью средств народной медицины он сумел поставить молодого летчика на ноги. И уже в августе 1941 года тот бомбил Берлин!
— Юрий Леонидович, а вы что травами лечите?
— Я однажды абитуриенту помог в университет поступить! У него память была неважная, никак не мог к экзаменам подготовиться. Я ему посоветовал кору рябины заваривать и пить, так он через два месяца сам все предметы сдал.
Часто ко мне обращаются с вопросами, как давление снизить. А для этого ведь есть масса способов. Можно луковицу поставить в стакан воды на ночь, а утром выпить этот настой, курс лечения — 10 дней. Можно намочить тряпочку уксусом и постоять на ней босыми ногами 10—15 минут, и давление восстановится. Третий способ — семена укропа залить стаканом кипятка и парить на водяной бане 15—20 минут. Утром и вечером выпивать по полстакана, и через три дня давление придет в норму. А чтобы закрепить успех, надо в течение года каждый месяц в течение 10 дней пить этот настой.
— Вы — фитотерапевт, летчик, журналист… Может быть, вы и стихи пишете?
— Раньше писал немного, но серьезно поэзией никогда не занимался. Я вам скажу вот что: «Умейте жить, за все благодарить, за радости, обиды и невзгоды, за то, что нам по милости природы век суждено на этом свете жить. Она промчится быстрокрылой птицей, к чему ее гневить и обвинять, а ведь могли мы с вами не родиться, друг друга не увидеть, не узнать!».

Юрий Леонидович бодр и весел, словно герой старых песен о советских авиаторах, тех, кому разум дал стальные руки-крылья и вместо сердца — пламенный мотор. Никто не даст этому подтянутому мужчине 70 лет, да он и сам признается, что не может поверить в свой возраст. «Секрет успеха прост, — объясняет мой герой, — спорт, умеренность во всем и любовь к самому себе». Два раза в неделю, в любое время года, он бегает по 10 километров, дома — гантели и холодный душ. Зимой Юрий Леонидович ещё и ходит по снегу босиком. Говорит, что раньше делал это у себя во дворе, но однажды услышал, как одна женщина сказала: сосед-то, мол, умом тронулся. Теперь бегать босиком Юрий Леонидович предпочитает только в лесу.
Что ещё о нём можно сказать? Наверное, он и сегодня такой же деятельный и бескомпромиссный авиатор, как и в 1973 году, когда впервые оказался в кабине самолета. Ведь если заболел небом — это навсегда.