Небесная стихия

Тема Великой Отечественной войны традиционно является одной из основных художественных идей, к которым обращаются детские школы искусств. Всегда интересно посмотреть, как юные живописцы воспринимают события тех лет, пытаясь передать трагедию войны, горечь потерь и радость долгожданной победы. Причем когда их работы соседствуют с полотнами художников-фронтовиков, на себе испытавших все тяготы военных лет, появляется связующая нить.
Выставка «Цветы Победы», открывшаяся в Музее художественной культуры Новгородской земли, является по сути передачей духа народа, отражённого и в трагических картинах войны, и в красочных пейзажах мирной жизни, принадлежащих как кисти воспитанников детской художественной школы, так и маститых художников. Отрадно, что несмотря ни на что художники-фронтовики и сегодня продолжают вести активную творческую жизнь.

Рисуя события

Среди них народный художник России блокадник Дмитрий Журавлёв, художник Георгий Горевой, угнанный ребёнком в плен, и старейший член Новгородского отделения Союза художников России, ветеран войны Владимир Могилевский. На пожелтевших от времени листах бумаги портреты тех, с кем Владимир Сергеевич служил: таких же авиаторов, как и он, простых рядовых и Героев Советского Союза. Впрочем, есть здесь и пейзажи, карандашные наброски — своеобразная живописная хроника тех далёких лет. Она очень ёмка и точна, несмотря на небольшие размеры бумажных листов.
Подмечать необычные детали в повседневном его научили в Магнитогорске, где юноша Могилевский в середине 1930-х работал художником-репортёром в одной из газет. В его обязанности входило сделать несколько набросков с места события и написать к рисункам небольшой текст. Умение точно и метко подмечать суть пригодилось Могилевскому и в дальнейшем: после военной службы он работал художником-иллюстратором в издательстве. На его счету не один десяток книг, оживленных его талантом. Впрочем, быть художником Владимир Сергеевич никогда не стремился: так уж сложились обстоятельства.
Владимир Могилевский родился 20 марта 1918 года на Украине. К сожалению, отношения у матери с его отцом не сложились, и до седьмого класса мальчик воспитывался у деда с бабкой. Потом ему вместе с мамой пришлось переехать на Урал, так как отчима мобилизовали на строительство Магнитки.
— Однако отчим слишком рано умер, в 35 лет, — вспоминает Владимир Сергеевич. — А у мамы помимо меня было ещё трое ребятишек. Семью нужно было кормить, поэтому я пошёл работать. Знакомые отчима, работавшего журналистом, пристроили меня в художественный отдел местной газеты. Сначала я был ретушёром. Но так как я неплохо рисовал и главный редактор это заметил, то он предложил мне попробовать себя в качестве художника-репортёра. Журналистике я отдал почти два года.

Под крылом самолёта

В 1930-е годы в Советском Союзе начала активно развиваться авиация: в городах от Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству (ОСОАВИАХИМ) открывались сотни авиаклубов и школ первоначального обучения лётчиков ВВС. Когда в Магнитогорске открыли аэроклуб, репортёра Могилевского отправили освещать это событие. Но как писать про то, чего ты не знаешь? Поэтому когда журналисту предложили прокатиться на планере, Владимир, не раздумывая, согласился. Управлять этой «птицей» у юноши получалось так ловко, что инструктор, едва репортёр посадил планер, пригласил его на занятия в клуб.
Именно с этого момента Владимир Могилевский «заболел» небом. После планеров ребята пересели уже на У-2. Это были типичные бипланы с мотором воздушного охлаждения, но при всей простоте этот самолёт имел широкий спектр применения в сельском хозяйстве, связи и других областях. Существовали штабные и санитарные У-2, предназначенные для аэрофотосъёмки, пассажирские и прочие модификации. Тогда мало кто думал, что эти простые и безотказные в управлении тихоходные средства передвижения в жестоких сражениях с врагом обретут судьбу боевых самолетов…
Занятия авиацией отнимали много времени, но это было для ребят радостью. В авиашколу помимо молодых людей ходили и девушки. Покорять небесную высь мечтали в те годы все. Среди бесстрашных летчиц была и Зоя Орлова, будущая жена нашего героя. Правда, стать военной летчицей ей не удалось, но она как никто другой разделяла любовь Владимира к высоте и полётам.
После окончания обучения в авиаклубе Могилевский был направлен в Оренбургское лётное училище. После приобретения специальности военного лётчика-истребителя его назначили командиром экипажа в составе Отдельной истребительной авиабригады в Ленинградский военный округ — в Псков, на аэродром «Кресты». Отсюда он летал и во время финской войны, там же для него началась и Великая Отечественная.
— Мы обеспечивали безопасность нашей дальней авиации при налётах на крупные объекты, — так описывает свою службу фронтовик, который был командиром корабля в составе авиаполка дальней авиации, имевшего статус особого назначения, именовавшегося ночными охотниками.
Группа охотников-блокировщиков была организована в августе-сентябре 1943 года для повышения эффективности бомбардировки железнодорожных узлов, аэродромов и военно-промышленных объектов противника, расположенных далеко за линией фронта. В задачу группы входила и самостоятельная «свободная охота» одиночных экипажей ночью в глубоком тылу по целям на аэродромах, путях сообщения, в морских портах. Отбор в группу был строгий. Тот факт, что среди пилотов группы было несколько героев Советского Союза, говорит сам за себя.
В октябре 1943 года на базе группы начал формироваться 112-й гвардейский Брестский авиаполк дальней авиации ночных охотников-блокировщиков. Это был советский аналог английских интрадеров (от англ. intruder — «вторгающийся»). Советские охотники действовали на многих фронтах.
— Мы летали на A-20G, так называемых «бостонах», — вспоминает Владимир Сергеевич. — Машины были снабжены очень мощным вооружением: пушками, крупнокалиберными пулемётами, реактивными снарядами.
Отвечая на вопрос о самых ярких событиях военных лет, наш герой пожимает плечами: дескать, а что говорить-то, ничего особенного мы не выполняли. Хотя это он, конечно, скромничает. Да и трудно фронтовикам выделить какой-то особый день или случай за время своей службы: каждый вылет мог стать последним. Бывало всякое: Могилевский и горел в кабине самолёта, и сажал машину практически с «отрубленным» хвостом».
— Это вообще очень смешной случай, если так, конечно, можно сказать, — вспоминает летчик. — Мы летели на бомбёжку: я — ведущим, за мной — ещё самолёт. Там был молодой парнишка, не обстрелянный почти. Вот я ему и сказал: «Если вдруг увидим «мессершмидт», ты приблизься ко мне: плотность огня будет больше, защищаться легче». Летим, чувствую, машину как-то потряхивает, спрашиваю у экипажа: «Что случилось?». «Всё нормально», — отвечают.  Картина прояснилась, когда мы с трудом приземлились: у самолёта практически не было хвоста. Ведомый так ко мне приблизился, что винтом стал рубить мне хвост, а когда понял, что делает, впал в ступор и не смог, как говорится, остановиться. Если бы я в воздухе знал, что происходит с машиной, вряд ли посадил бы самолёт…

Никто не забыт, ничто не забыто?

Однако тяготит ветерана сегодня другое событие тех далёких лет. Точнее — его донесение, которое так никто до сих пор и не принял. Было это во время бомбёжки немецких укреплений в районе Бреста, где был сбит самолет его товарища Владимира Ивакина. Уже зная, что он погибнет, летчик по рации попрощался с товарищами и направил машину, полную горючего и бомб на батареи противника. Едва вернувшись на базу, Могилевский подал рапорт комиссару о подвиге товарища, но документ куда-то затерялся. Остались без отклика и другие заявления Владимира Сергеевича, отправленные им уже в наше время министру обороны, в Конституционный Суд.
— Моим товарищам не нужно медалей, — сетует ветеран, — но память о мальчишках, отдавших свои жизни за Родину, должна жить. Может, хоть доску памятную установят…
Сегодня Владимир Могилевский — единственный свидетель подвига экипажа, у него есть и карта местности, он может указать точное место падения самолёта. Но Брест — территория другого государства. Может быть, обращение к президенту Лукашенко, которое ветеран отправил накануне 9 Мая, найдет отклик, надеется Могилевский. Ведь даже 65 лет спустя никто и ничто не должны быть забыты.