Дорога домой

Завтрашний день начнется для новгородцев, для воинов прошедших Афганскую войну, в церкви: отец Сергий, настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского в Великом Новгороде, отслужит панихиду по воинам-интернационалистам. В полдень состоится торжественный митинг в парке 30-летия Октября у мемориала «Афганистан болит в моей душе». Будет и праздничный концерт, и встречи однополчан, и подарки вдовам и детям тех, кто погиб на той войне.
С друзьями в этот день увидится и один из ветеранов войны в Афганистане Степан СОЛОМИН, подполковник МЧС, начальник ГУ «Первый отряд федеральной противопожарной службы по Новгородской области». С ним мы  встретились и  говорили накануне Дня памяти.
— Я попал в Афганистан в июне 1988 года сразу после окончания высшего военно-строительного воинского училища, — начинает свой рассказ Степан Валерьевич. — В это время, как вы знаете, первый этап вывода войск уже закончился. Из дальних точек, таких, как Джелалабад и Кандагар, уже почти все ушли, поэтому я служил на ближней ветке — у Кабула, Кундуза. Службу начал в отдельной автомобильной бригаде материального обеспечения заместителем командира автомобильной роты. Мы занимались доставкой грузов. Это главным образом были боеприпасы и продовольствие.
— В материалах о той войне я часто встречался как с утверждениями о том, что для Советского Союза она стала военным поражением, так и с противоположными мнениями, весьма высоко оценивающими роль нашей армии в этом десятилетнем конфликте. Что вы думаете об этом как боевой офицер?
— Я уверен, война в Афганистане закончилась нашей победой, потому что армия сумела с честью вернуться домой, и многим офицерам удалось выполнить самый главный приказ на войне — сберечь жизни своих солдат. Страна развязалась с проблемой. И сам Афганистан стал школой жизни не только для людей, но и для всей страны, для России.
— Как, на ваш взгляд, сложилась судьба боевых товарищей? Я говорю о так называемом «афганском синдроме».
— «Афганский синдром» — по-моему, что-то надуманное. Те, кто хотел найти себя в жизни, сумели сделать это. Большинство ветеранов Афганистана реализовали себя. Психологические проблемы были у многих, но в то же время люди, которые там побывали, приобрели богатый жизненный опыт. Да и сами ветераны довольно спокойно относятся к тому, что они воевали в Афгане. Я сам часто совершенно случайно узнаю о том, что мой коллега или знакомый служил там же, где и я.
— Чему же учит Афганистан?
— Тому, что жизнь — это борьба, что всего надо добиваться своим трудом и рассчитывать лишь на собственные силы. Ничего не делаешь — ничего не получаешь. Если же сравнивать то, как было в армии в Афганистане и дома, то разница была видна всем нам. В боевых условиях между сослуживцами, я считаю, были более человеческие взаимоотношения. Грань между офицером и солдатом быстро стиралась — были нормальные воинские коллективы, и в то же время авторитет старших по званию был очень высок. Не было и межнациональных конфликтов в нашей части, хотя в ней служили представители разных народов СССР.
— А проблема дедовщины была?
— Нет. Взаимоотношения между младшим и старшим призывом были нормальные, товарищеские. Напротив, те, кто прослужил больше, старались ехать по трассе первыми. Оставляли младших ребят на базе — пусть, мол, лучше спокойно изучают технику. Да и в сложных боевых условиях многое решает опыт, водители старшего призыва старались держаться на трассе вместе, справедливо рассчитывая на то, что в сложной ситуации старый боевой товарищ не растеряется. Вообще, армия на
войне — более здоровый организм, чем в мирное время. Нудное однообразие в тылу на воина действует плохо. Если говорить о сегодняшней военной реформе, то я считаю, что она необходима: армия должна быть и укреплена профессионалами, и технически перевооружена.
— Вы были в Афганистане, когда наша армия уже уходила из этой страны. Вам часто приходилось видеть вдоль дорог приметы войны: сгоревшие остовы машин у Саланга, брошенные дома?
— Да, но машины горели не только у Саланга. Я ведь служил по всей трассе от Кабула и до северной границы, до Хайратона. Наша автомобильная бригада постоянно базировалась посередине пути, в Поли Хумри, где был большой госпиталь, склады, мотострелковые части.
— У вас были боевые потери?
— Да, один человек из нашей роты погиб, и двоих ранило. То, что потери были минимальны, говорит об отработанности наших действий до автоматизма — как надо поступать в боевой обстановке. А ведь когда шел вывод, нас вообще уже никто не прикрывал на том же Саланге. Места на дороге были очень опасные, и мы знали, что на дороге через каждые 500 метров уже не стоят посты. Была в то время, когда наша армия покидала Афганистан, постоянная «напруга»... Неопределенность и напряжение. Хотя нас предупреждали о том, где опасно, душманы обстреливали нас в самых разных местах. Обстреливали не только колонны на дорогах, но и военные городки. И наш городок тоже. Как-то целую ночь нам пришлось просидеть в окопах.
Страх, конечно, был, потому что он присущ каждому человеку, но это был не животный страх, а нормальная реакция на опасность, когда в тебя стреляют. Вообще, если говорить о характере, о психологии, то мы были тогда более самостоятельные. Например, когда я, молодой лейтенант, вернулся из Афганистана, то стал намного больше принимать собственных жизненных решений, не боясь последствий. Афганистан учил всех, кто его прошел, отвечать за свои поступки, потому что на войне ты был ответственен не только за свою жизнь, но и за жизни солдат своего подразделения. И я должен был отвечать за свои решения перед вышестоящим руководством.
— Что такое для вас чувство Родины, патриотизм?
— Ничего громкого на этот счет не скажу. В Афганистане мы просто ждали писем с родины, фотографии любимых девушек. Сами же слова «патриотическое воспитание» ассоциируются у меня, так уж получилось, с советской идеологией. Может, действительно, дело в самих словах, названиях? Кстати, к политзанятиям мы относились спокойно, на них нам давалась полезная информация  — о том, как, например, вести себя с местным населением.