Разговор со священнослужителем о вере и бытии
Протоиерей Иоанн Романович МОРОКО родился 13 апреля 1965 года в Тернопольской области. Но вот уже 20 лет живёт с семьёй в Боровичах и является настоятелем кафедрального Успенского собора.
Его супруга, матушка Лариса Ивановна, — руководитель епархиального отдела по культуре, главный редактор газеты «Храм» и регент соборного хора. Старший сын Сергей в прошлом году принял сан диакона, младший — Роман — второй год является штатным священником кафедрального Успенского собора, а дочь Мария перешла во второй класс…
— Отец Иоанн, скажите, у вас были сомнения в выборе профессии?
— Вопрос такой никогда не стоял. Отец мой — протоиерей Роман, два деда по отцовской линии и по материнской были священники. Мне очень хотелось быть таким, как отец, служить в церкви. Начинал, как все: был пономарём, раздувал кадило (тогда были угли), пел при клиросе. Никогда не сомневался в выборе. Хотя интересы ко всему были: занимался спортом, играл в школьном ансамбле, много читал. Думал поступать в музыкальное училище, хотя знал, что по окончании пойду в духовную семинарию. Но в училище даже не приняли документы как у сына священника…
— Скажите, каково это: быть сыном священника в безбожные времена? Как к вам относилось окружение?
— Быть сыном священника — большая ответственность. Ко мне всегда было особое внимание. В школе все знали, что я верующий. Я единственный в школе не был комсомольцем. Так и сказал: не буду вступать в комсомол потому, что комсомольцы должны быть атеистами, а я верующий. Когда в армию призвали, написал в анкете, что верующий. Это вызвало большую настороженность армейских командиров. Собрались замполит полка, командир. Вызвали меня в кабинет. Спрашивают: «Верующий?». «Верующий», — отвечаю. «А какой ты веры?». Говорю: «Православной». Реакция была неожиданной. Они вдруг обрадовались: «Наш! Слава Богу!». Оказывается, они опасались, что я сектант. Спрашивают: «Присягу принимать будешь?». «Буду», — отвечаю. И отец приезжал на присягу. Ему даже слово дали.
— Отец Иоанн, были в жизни ситуации, когда вера еще в чем-то препятствия создавала?
— Вера всегда помогала мне. Разве что один-единственный случай могу припомнить. Армейское начальство хотело меня как верующего отправить на остров Диксон за Полярный круг. Склоняли отойти от веры как могли. Мол, Бога ведь никто не видел. «Только чистые сердцем Бога увидят», — я им отвечал. Я впервые почувствовал правду Евангелия, где написано: вас будут приводить на суды — не заботьтесь, о чём говорить, Господь за вас будет отвечать. Я так складно говорил, что они оставили свои намерения, но приписали на Диксон. Команда пришла: ехать! И тут оказалось, что перебор в людях. Троих человек оставили. Среди них был и я.
С непониманием людей часто приходилось сталкиваться. Помню поездки домой, когда учился в семинарии. Интересные беседы с попутчиками были. Садишься в поезд, надо сутки ехать. С кем только ни встречаешься. Когда люди узнавали, что я учусь на священника, сказать, что очень удивлялись, — это ничего не сказать. И целые сутки — полемика!
Были несколько человек, с которыми мы попрощались до Страшного суда Божия. Когда человек упрямо твердит, что Бога нет, у меня последний аргумент: до Страшного суда доживем, там и встретимся, и будет видно, кто говорит правду. И — по рукам. Но были люди, которые после таких бесед и крестились, и венчались.
— Батюшка, вы были участником событий на Украине, когда униаты-католики захватывали православные храмы. Расскажите об этом.
— Фактически многие священники пришли служить не просто так, а по вере. Когда уния в Украине реанимировалась, там пришлось повоевать. Это была борьба не с атеизмом, а с еретиками.
Началось всё в 1989 году. Я тогда служил в храме святого великомученика Димитрия в селе Остривец Теребовлянского благочиния. Район был большой — 40 священников, и он вдруг поделился пополам. Одни ушли в унию, другие остались в православии. Стали захватывать храмы, началась бойня, люди шли стенка на стенку. Мы отстаивали святыни православные, а католики стремились захватить православные храмы.
Методика была очень простая. Захватывали церкви, вот как сейчас на Украине происходит. Собирается толпа людей из чужих приходов и «разбирается» с местными. Приезжают на автобусах, грузовиках, с палками заходят в храм, закрывают двери и сидят неделю. А потом начинают службы по своим правилам. И храм становится уже не православным, а католическим.
Католики вели себя так, потому что чувствовали поддержу районной власти. Нас поджигали, а милиция стояла в стороне и наблюдала. Мы, православные священники, судились за захваченные католиками храмы. Но одно дело — документы, другое — физический захват.
Представляете, православный приход судится с областным советом в Киеве! Мне пришлось судиться, и мы выиграли суд! В своё время советская власть передавала в бессрочное пользование храмы православным общинам. Эти бумаги уничтожались властью. Но у меня был хороший уполномоченный, он мне тайно дал эту бумагу, которую нашёл на чердаке церкви и сохранил. Пять лет было такой бурной жизни, после которой мне уже многое не страшно.
— А что стало причиной отъезда в Россию?
— Когда мы отстояли церковь от католиков, подняла голову Филаретовская раскольничья церковь. А объяснять прихожанам, местным простым людям, почему мы — православные, а они — католики, очень сложно! Они видели, что священники бьются между собой, а из-за чего — не очень понимали. Ведь и те, и другие верят в Бога, служат Ему. Если бы не этот раскол, мы бы до сих пор там служили.
— Не жалели, что уезжаете?
— Мы не ехали сюда на постоянное место жительства. Думали, ну год-другой побудем в России, и вернёмся. Но временное стало постоянным.
В Боровичах был благочинным архимандрит, ныне преосвященнейший Ефрем, епископ Боровичский и Пестовский, и у нас сложились хорошие отношения. У меня отец умер в 1988 году, у матушки Ларисы — в 1994-м. Это очень тяжело. Мы обрели в лице владыки Ефрема духовного наставника, духовного отца.
Кстати, приезд в Боровичи имеет интересную предысторию. Я приехал в Новгородскую епархию вначале один, без семьи. Владыка Новгородский и Старорусский Лев направил меня в Старую Руссу. Я там служил два месяца. А потом он мне предложил служить в Боровичах. Я, конечно, спросил, есть ли там школа, ведь у меня дети. Есть, говорит. А музыкальная? И музыкальная есть! Звоню матушке, говорю, что нас в Боровичи направляют. Она, конечно, сразу открыла словарь Брокгауза и Ефрона и нашла информацию, что город стоит на судоходной реке. Я представил верфи, суда, пароходы. Заехали в город, проезжаем через мост. Где тут пароходы? Мста в июне — вообще можно пешком перейти. Было некое разочарование!
Согласно указу приступил к служению в Успенском соборе. На тот момент было три года, как его передали РПЦ. Жили в церковном доме. Потом переехали в квартиру. Город очень понравился.
— А чем?
— Даже не знаю. И к храму привыкаешь, и к людям. Бог дал мне возможность встретить здесь много хороших и добрых людей. Этот город — оптимальный вариант для человека, который, если хочет, может с Божией помощью много и плодотворно трудиться.
— Отец Иоанн, в вашем храме богослужение транслируется по репродуктору. Зачем?
— Многие прихожане приходят с детьми, а дети не всегда могут выстоять службу, и я сделал во дворе храма детскую площадку. Присмотр-то ребятне нужен. А здесь родители с детьми могут находиться на площадке и одновременно участвовать в службе, молиться. Знают, когда подойти к причастию. Когда мы установили эту аппаратуру, я увидел пользу в первый же престольный праздник. Обычно в эти дни храм полон. Когда произносишь проповедь, люди подходят вперёд, чтобы лучше слышать, что говорит священник. Когда много народа, все подойти близко не могут. А тут все остаются на своих местах, слушают и внимают. Слово Божие, которое доходит до слуха каждого человека, сложно переоценить.
— Вы чувствуете, как вас Господь ведёт по жизни?
— Безусловно. Хотя много испытаний и переживаний имею, как любой человек. Но Он меня ведёт. Вот с матушкой познакомился в Почаевской лавре. Не где-то на улице, а на службе. Кстати, она тоже — дочь священника.
— Батюшка, последний вопрос. В жизни каждого человека есть моменты, о которых он сожалеет. А стоит ли сожалеть о том, что мог, но не сделал?
— Вечером, отходя ко сну, мы, анализируя прошедший день, всегда жалеем, что сделали что-то не так: это ярко выражено в вечерних молитвах. Но с другой стороны, благодарим Бога за дарованный нам день. Надо благодарить и делать выводы, чтобы не повторять ошибок. В основном не жалею, как сложилась моя жизнь. Правда, можно было больше времени проводить с детьми… Если Бог поможет, наверстаю это с внуками.
Фото автора
