Полковник Игорь ЗЛАТИН о времени и о себе
Лучшие следователи получаются из горняков. Глубоко копают! Скажете, нет такого правила? Но полковник в отставке Златин есть. Бывший сотрудник угрозыска, следователь, начальник Боровичского отдела милиции, руководитель областного следственного аппарата.
Длинный послужной список. Так же и со списком наград, полученных Игорем Эммануиловичем в разные годы: орден Почета, медаль «За заслуги перед Отечеством», нагрудный знак «Почетный сотрудник МВД». В общем, человек успешный, заслуженный, уважаемый. И горняк! По первой профессии.
Совсем недавно в губернии прошла череда памятных дат. Раз самой области — 70 лет, то и всем основным службам — столько же. Так и с милицией-полицией. И почти так — со Златиным. Ведь по жизни он связан с органами внутренних дел уже седьмой десяток. С 1954 года, когда ему было лишь 16.
Глина, камень, шишки
— Игорь Эммануилович, как так вышло?
— Комсомол рекомендовал в бригадмил. Дежурства, патрулирования — мне понравилось. Но после смерти отца выбрал себе образование из того, что было в Боровичах. У матери, кроме меня, еще трое. Вот и подался в горный техникум, там стипендия самая высокая. Первый раз на практике спустился в шахту: горизонт добычи огнеупорной глины на 76-м метре, страшно. Люди работают, и я привык. После техникума на оборонный объект был послан. Подписку давал, что буду молчать об этом аж 25 лет. Объект под Севастополем — убежище подводников, атомной бомбой не возьмешь. Лодки входили в бухту, потом в наш тоннель и... исчезали. Теперь там музей.
И вот, получив диплом, какой-то опыт и просто повзрослев, я все-таки ушел в милицию. Хотя мама до последнего была против, в ее понимании, что НКВД, что МВД... Назначили меня следователем в горотделе.
— Так сразу?
— Так сразу! Кадров не хватало, а тут я со своим энтузиазмом. Набил, конечно, шишек. Задержали некоего Михайлова, устроившего поножовщину на проводах призывников. Веду допрос, понадобилась очная ставка, ближайший телефон — через несколько комнат по коридору. Вернулся, а подследственного нет.
— Поймали?
— И трех месяцев не прошло. А как я первый раз снял следы? Кто бы подсказал, что в гипс надо хотя бы прутики вставить как арматуру. В общем, вернулся в отдел...
— … и дело рассыпалось?
— Нет-нет, только гипс. Кражи из домов продолжались, почерк один и тот же. Установили, что это женщина. Ворует у нас, сбывает по дороге из Окуловки в Бологое. Приметы уже имелись, фотография. Отправили колесить по ее маршруту. На третий день вижу в электричке: она! Задерживаю, ноль внимания на протесты, везу в Боровичи, сдаю дежурному, бегу к начальнику с докладом. «Да она в камере давно! Ты кого привез?!». Честную советскую труженицу, вот кого. Извинялся, как мог. Будь у меня мобильник в кармане, как теперь, ничего этого не случилось бы.
Марья Ивановна — диктофон
— Если нынешний следователь попал бы в ту эпоху с ее скромными техническими возможностями, а шерлок холмс из прошлого пересел бы к компьютеру — кому было бы труднее?
— А не знаю. Нынешние изначально образованнее. Попади они в наше время, много лишнего нашли бы у себя в голове. Ну а нам грамотухи, ох как не хватало. Медведь и тот в цирке на велосипеде едет, освоили бы и компьютеры. Но я вот, когда служил, остановился в своем профессиональном росте на печатной машинке. Только в 1970-е они у нас появились. А вскоре мы в Боровичах уже сделали первый диктофонный центр.
— Это как?
— Помасштабнее того диктофона, который у вас. И даже очень. Если вкратце, то система для записи допроса, проводимого следователем, включала в себя микрофон, телефон и печатную машинку. С незаменимой Марьей Ивановной у клавиш.
Вы знаете, я люблю свое время. Тогда никого не оценивали на «продвинутость», но люди рядом были настоящие. Повезло, что застал фронтовиков. Такой добросовестности и ответственности, как у них, боюсь, сегодня нет.
— А жесткость? Люди войну ведь прошли.
— И что? Они через себя, через сердце пропустили это огромное горе. Не нам учить их человечности. Мы только учиться у них можем, могли... А вот закон, да, он был жестким, иногда просто жестоким. В 1960-е самогонщик был будто враг народа какой-то. При том, что спиртного в продаже было мало, не везде купишь. Знаю случай, когда в деревне жениха задержали прямо на свадьбе за изготовление самогона. И привлекли к уголовной ответственности.
Копчёный и компания
— Скажите, а вы успели застать борьбу с последствиями гуманизма Берии, амнистировавшего после смерти Сталина орду уголовников и устроившего стране «холодное лето 1953 года»?
— На излете уже, поскольку следователем был принят в 1958-м. Но еще два-три года мы их ловили. Все-таки несколько тысяч амнистированных осели на Новгородчине, многие «устроились по специальности». Грабежи, разбои были обычным явлением. Народ попадался матерый, отчаянный. Был случай, удалось предотвратить покушение на милиционера. Мой предшественник на посту начальника горотдела Василий Боярский лично возглавил операцию по задержанию банды, был представлен к ордену Красной Звезды. Высокий, мощный, мы его звали отцом Василием.
Долго нас донимал «медвежатник» по кличке Копченый, взламывавший сейфы на предприятиях. Взяли, но не с поличным. «Начальник, это не мои пальчики!» — новгородскую экспертизу он не признал. Направили стекло с отпечатками в ЦНИИ криминалистики, а оно по дороге в Москву разбилось. Но на одном из тринадцати осколков вороватый палец был в целости и сохранности. Выводы столичных экспертов приперли Копченого к стенке.
Запомнился некто Эйдельман. Мошенник — клейма негде ставить. Но артист. Придет в ДК — уйдет с договором на концерт какой-нибудь филармонии. И с предоплатой, естественно. С десяток судимостей имел, удержу не знал, но Уголовный кодекс чтил: никогда не брал столько, чтобы впаяли «особо крупный размер», за который полагалась «вышка». Тогда это была планка на уровне 10 тысяч рублей.
— Смешные деньги...
— Пенсионеру про это не говорите, ладно.
Мхитарян и революция
— И правда, давайте сменим пластинку. Игорь Эммануилович, а что если я попрошу вас вспомнить что-нибудь повеселее из тех серьезных лет. Ну, курьез какой-нибудь, мало ли чего случалось в общем ряду происшествий.
— Случалось. Был в Боровичах идейный хулиган Петров. То есть не политически подкованный, а с какой-то выдумкой дурацкой. Великовозрастный шкодник, никогда не знаешь, что отчебучит. В Доме культуры дают кино. Лента постоянно рвется, народ свистит, топочет, орет. Петров выходит в фойе, откручивает гидрант и начинает тушить зрительный зал, окатывая всех из пожарного шланга. Смешно, правда? Тогда представьте себя одним из тех зрителей.
— А вы себя — пассажиром такси. Это уже 1980-е. Вы едете по Боровичам, вас везет молодой человек по имени Коля, фамилия у него Кравченко.
— Вполне могло быть. Только кто тогда знал про Колю-таксиста? Он ведь свои криминальные таланты проявил, когда все стало можно, даже то, что нельзя. А вот на Мхитаряна уже было кое-что еще до развала СССР. Когда он плодоовощной базой командовал. Была информация, что там большие списания, пересортица непонятная, некачественную продукцию подсовывают торговле. Но тут бац — революция. При советской власти человек мог, погуляв еще немного, сесть, а при новой — будто коня ему подали. Почетный гражданин, все такое.
— Сколь веревочка ни вейся...
— Абсолютно! Вот вам пример. Милиционер застрелил девушку. Он имел на нее виды, а ей нравился другой. Того, другого, этот Отелло тоже пытался убить. Сбежал, я вел розыскное производство. По горячим следам не нашли. Задержали его через 16 лет. Никому не пришло в голову искать его в армии, а он, добыв себе документы с чужой фамилий, ушел служить, потом остался на сверхсрочную, заведовал складом, проворовался, опять удрал. Совершил разбойное нападение, покушался на убийство. В общем, добегался до «вышки».
Для милиции — случай крайне неприятный, но редкостный. На моей памяти, а я уволился из органов в 1987 году, только одного сотрудника попросили со службы из-за нечистоплотности. Все-таки мы работали больше за идею, чем за жалованье. О какой-то там доплате за переработку и не заикались. Меня жена упрекала, мол, дети выросли, а ты и не видел. А они почему-то в милицию пошли — и сын, и дочь. Недавно тоже стали пенсионерами МВД.
Реформы, реформы...
— Что такое «лихие 1990-е»? Знаешь, что происходит, понимаешь, почему, веришь, что это пройдет, надеешься, что быстрее. Занимался ветеранской организацией, к слову, сегодня в ней две с половиной тысячи человек. Собирал материалы для ведомственного музея. Эта затея у меня еще с Боровичей — там мы первый наш музей открыли. С такими же, как я сам, в последние годы выпустили уже несколько книжек по истории милиции.
— Говорят, история ничему не учит.
— Умно сказано, а соглашаться глупо. Иначе что, через какое-то время опять «до основанья, а затем...»? Большие и малые ломки дров. И жизни, жизни, жизни... Вот без всякой политики, возьмем сугубо наше милицейское: гибнут ведь сотрудники из-за ухарства какого-то. И раньше гибли. Был у меня участковый, хотел задержать мужика, засевшего в поленнице с двустволкой. Шел по открытому месту, прожектор на него светил. Уговаривал, предупредительный выстрел сделал...
— У нас же не Америка, чтобы за неподчинение — в лоб без вопросов. Вы за то, чтобы у полиции было больше прав, а закон суровее?
— Я за неотвратимость. До парадоксов доходило: за миллионное хищение — условное наказание, а за кражонку какую-нибудь... И против превращения милиции в полицию ничего не имею. Главное, чтобы перемены не ради самих перемен. Два года твердили: реформы, реформы. О том, что с этого будет иметь обычный сотрудник, сказали в последний момент.
Что вообще изменилось? В главном — ничего. Вор должен сидеть! Не режиссер Говорухин придумал, а поколение за поколением несут для этого службу.
Фото из архива УМВД России
по Новгородской области
