Адыгея борется за собственную уникальность всеми доступными способами
В нашем семействе, с удовольствием путешествующем в отпуске на собственном автомобиле, повелось так.
Видишь на дороге средство передвижения с циферками «01» в квадрате региона — перестройся в соседний ряд, съезжай на обочину, не мешай. Мимо мчится житель маленькой, но весьма и весьма гордой Республики Адыгея.
А если серьёзно, то встретить в средней полосе России транспорт из Адыгеи (если только это не фуры, гружённые фруктами и овощами) удаётся редко. Зато в Краснодарском крае — «первых номеров» сколь угодно.
Берег за Кубанью
Посетить ещё один регион — особо не удаляясь от курортов Краснодарского края — дело не хитрое. Махнул через Яблоновский мост, выстроенный недалеко от центра Краснодара, и всё, ты уже в Адыгее. Правда, далеко не на всех въездах в республику висят аншлаги, сообщающие о пересечении границы с новым регионом. Куда проще ориентироваться по названиям. Вот после незамысловатого хутора Ленина нас встречает солидный Тлюстенхабль. С первого раза путник слово, конечно, не осилит, зато сразу поймёт, что находится уже за пределами Краснодарского края, хоть и в его границах. Самое время для привала.
Кстати, в конце весны посёлок с интересным названием прогремел далеко за пределами республики. Дело в том, что в одном из вечерних конфликтов, приключившихся в краснодарской пиццерии, пострадали двое адыгов, хуже того — один скончался на месте. Возмущённая полицейской медлительностью адыгская общественность недолго думая перекрыла федеральную трассу «Дон» в районе Тлюстенхабля. Разблокировать дорогу жители посёлка согласились только после встречи с премьером Адыгеи.
Конфликт, вызванный погромом в краснодарском кафе, происходил на фоне повышенного интереса к так называемому черкесскому вопросу. Несмотря на то, что представители титульной национальности — адыгов — на сегодняшний день составляют в республике чуть более трети населения, ее республиканский статус имеет огромное символическое значение для всех адыгских народов Северного Кавказа — кабардинцев Кабардино-Балкарии, черкесов и абазин Карачаево-Черкесии, шапсугов Краснодарского края. Более того, сообщество адыгов упорно продолжает ставить вопрос о необходимости официального признания геноцида адыгов в Российской Империи, которая в период покорения Кавказа уничтожила и выселила часть коренного населения. Эта политическая проблема возвращается в местную повестку дня всякий раз в преддверии 21 мая — дня 150-летия окончания Большой Кавказской войны, который адыги считают днем траура.
Местным все болевые точки известны и памятны. А для заезжих гостей, вроде нас, в Адыгее тихо и спокойно. Как будто вечно ремонтируемая дорога, пыльные пробки, фруктово-овощные развалы, разбитые под палящим солнцем на широких обочинах, тощие собаки, бездонными глазами выпрашивающие хоть что-нибудь съестное.
Михаилу Юрьевичу — с любовью
В выжженной, степной и до неприличия прозаической части Адыгеи романтики хочется со страшной силой. Но самыми интересными объектами, которые рекламируются на отворотах с неплохо асфальтированной трассы, долгое время остаются таверны вроде «Приют охотника». На входе в общепит дюжие парни в спортивных штанах готовят шашлык — судя по запаху, палят.
Когда на ум приходит Михаил Юрьевич и его извечные черкешенки с черкесами (по сути те же адыги, только на два века старше), на горизонте появляются первые горы, в небе первые спасительные тучки.
Между прочим, адыги — народ благодарный, в долгу перед поэтом не остались. В память о Лермонтове и за пристальное внимание к жителям Кавказа создали свою историю о нем.
В основе авторской поэмы Хазрета Панеша «Всадник в черкеске» — легенда о благородном поступке русского офицера, который вытащил из реки Лабы тонущую девушку. Та бросилась в воду из-за несогласия родителей выдать ее замуж за любимого. Обрадовалась ли спасению девушка и за кого всё-таки пошла замуж, неизвестно, а вот прототипом офицера был не кто иной, как Михаил Юрьевич, служивший в те времена в станице Тенгинской.
Тем временем горные ущелья по обеим сторонам дороги постепенно втягивают нас в свой сырой зелёный мир — о литературе мы забываем мгновенно. Взамен печатным словам на ум идут разве что непечатные выражения, преимущественно восторга.
Вместе с тем жителям равнин — беспечным и неподготовленным туристам — в горах неуютно. В уголках, где твои собственные ничтожные размеры на каждом шагу подтверждаются десятками метров каменной толщи, нависшей сверху и сбоку, уютные поля Новгородчины вспоминаются как что-то идиллическое, простенькое и маловнятное, да простит мою ветреность малая родина.
Памятуя о силе и слабости печатного слова, приходим к самым простым выводам: посещение Адыгеи теряет какой-либо смысл без затяжной и бесцельной прогулки по горному плато Лаго-Наки, купанию в ледяных ручьях и ритуального подъёма на смотровую площадку у Свято-Михайловского мужского монастыря — обители, известной на всю республику.
О том, к лицу ли уединённому молитвенному месту такая известность, спорят и до сих пор. К примеру, с 2012 года незаметная и суровая лесная тропка, ведущая в гору, сегодня превращена в аллею, выложенную плитами, дополненную скамейками и фонарными столбами. Ходить стало удобно и приятно, но как же уединение и паломнический подвиг?
Не хуже Парижа
Даже при самом обстоятельном подходе и желании заглянуть во все туристические закоулки Адыгеи надолго среднестатистический турист здесь не задерживается — и это, пожалуй, то немногое, что роднит Адыгею и Новгородчину. Но адыги — упорный народ, всё же стараются кто во что горазд. Поэтому покупать мёд и орехи, а также пить самодельный алкоголь можно практически в каждом преуспевающем дворе горной Адыгеи, за деньги, разумеется. Кушать адыгейский сыр домашнего производства, а значит, всякий раз идти на сделку с собственным желудком, тоже. Далее — кому на что хватает фантазии.
К примеру, рядом с одним из дворов, приткнувшихся к майкопской трассе, ведущей в горные районы Адыгеи, туристы с некоторых пор как минимум жмут на педаль тормоза. Из-за опрятной изгороди на них поглядывает двадцатидвухметровая Эйфелева башня.
Привязку к местности её хозяин, предприниматель Схатбий, объясняет просто: много бывал в Европе, смотрел, вдохновлялся. Хотел так же. Поэтому дома начал с мелкого — в одном из детских дворов Майкопа поставил небольшой Тауэр, а после осмелел — и вуаля: Эйфелева башня. Адыгейская, правда, выкрашена в темно-золотой цвет. И вовсе не потому, что на Кавказе знают цену золоту, а потому, что коричнево-бронзовый цвет произведения Эйфеля запатентован и запрещен к использованию на макетах.
В выходные дни сюда тянутся свадебные кортежи даже из Майкопа. Перспектива стать самой посещаемой архитектурной достопримечательностью республики хозяина бодрит неимоверно и, кстати, кажется вполне достижимой. Особенно хорошо это понимаешь после осмотра самого Майкопа — столицы региона. На карте город больше всего похож на тетрадный листок: улицы с перпендикулярными дорогами образуют хрестоматийные перекрёстки, множество магазинов обещают потребительский рай и никакого намёка на комфорт, при том, что в переводе Майкоп значит «урочище диких яблонь». «Где вся эта красота?» — диву даёшься, простаивая на очередном асфальтированном перекрёстке.
«В Майкопе все дороги ведут к Соборной мечети», — скажут местные. Грандиозное, новое сооружение под синим куполом действительно стоит в центре города и действительно представляет собой величественную картину, но уюта месту не прибавляет. Хотя, в общем-то, и поставлено вовсе не для уюта.
Справедливости ради замечу, что местные жители с таким утверждением не согласны в корне. С южным темпераментом и непоследовательностью они отстаивают красоту родного города, наперебой упоминая скверы, краеведческий музей и памятник самолёту. Согласиться с майкопцами заезжему гостю практически невозможно, спорить опасно. Остаётся только порадоваться за счастливый союз города и его жителей.
Фото автора
