Многое из прошлой, славной школы необходимо возвращать
Олег Геннадьевич ПАРАМОНОВ — профессор Брянского государственного университета, абсолютный победитель конкурса «Учитель года России-1993». Сегодня по всей стране он даёт мастер-классы для учителей русского языка и литературы. Один из последних состоялся в конце октября в Великом Новгороде в рамках российско-белорусской олимпиады школьников.
За артистизм, за умение моментально завладевать вниманием аудитории его называют педагогом-новатором. Но не в меньшей степени он ещё и талантливый поэт, тексты которого проникнуты тонкой иронией. Разговор с Олегом Парамоновым начался в одном из предыдущих номеров «НВ». А сегодня мы поговорим о том, что такое настоящая литература, какие произведения не стоит вносить в школьную программу и как у него рождаются стихи.
— Олег Геннадьевич, почему новгородский мастер-класс вы решили посвятить отечественному кинематографу?
— Нынешний год объявлен Годом кино, но я считаю его продолжением Года литературы. Он — вторая серия. Кино не может существовать без литературы, ибо в его основе всегда лежит сценарий. Поэтому я и подготовил мастер-класс «Айда в кино!». Мастер-класс посвящён двум поэтам, двум Владимирам: Маяковскому и Высоцкому — поэтам не только в своих стихотворениях, но и в кинематографе.
— А как вам сама идея с объявлениями Годов?
— Пустячок, но приятно. Для меня это повод покрутить саму тему, если хотите, поиграться с ней. Следующий год будет объявлен Годом экологии, сделаю и на эту тему мастер-класс. Но серьёзно то, что объявляют Года, не воспринимаю. В 2010 году был Год учителя. Ну и что? Ничего не изменилось, лучше бы по телевидению лишний раз показали «Доживём до понедельника».
— Вы за то, чтобы вернуть сочинение в школьный экзамен по литературе. Но в школах сейчас работает много молодых учителей литературы, которые сочинения не писали, а сдавали ЕГЭ. Получается, что они должны научить тому, чему их-то не научили?
— Действительно, с этим ЕГЭ в педагогических кадрах образовалась брешь. Поэтому в вузах надо по-новому студентам преподавать, как писать сочинения. Но полагаю, что в школах ещё сохранились учителя, которые научат детей. Писать сочинение — не такой уж сложный процесс. А вводить его в экзамен, думаю, будут неспешно. Революция в этом деле ни к чему, но мы на правильном пути. Многое из той прошлой, славной школы необходимо возвращать.
— И что ещё следовало бы вернуть?
— Мне нравятся современные ребята, они многое знают, толковые, но им не хватает воспитанности, уважения к старшим. Я часто бываю в Чечне, стал выезжать туда с 2008 года. Некоторые, конечно, удивляются моим визитам туда. Но я должен увидеть реку Валерик, где сражался Лермонтов, подняться до Староюртовского укрепления, где начиналась литературная деятельность Толстого. Так вот если в Чечне войти в класс, все дети встанут. Этому надо учить. Уважение к старшим, к женщине теряется. Мы не проходили литературу, а уходили от неё, а у неё огромная воспитательная роль. Нельзя забывать, что в целом у школы не только образовательная, но и воспитательная роль. К сожалению, сейчас она утрачена.
— В начале 90-х в школе стали изучать произведения, к которым до перестройки относились явно осторожно. И вдруг происходит открытие поэтов Серебряного века, можно читать романы Булгакова, Пастернака, анализировать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Эйфория какая-то. А что было в то время на ваших уроках?
— У меня не было никогда такого груза, как ограниченность в свободе. Грянула перестройка, а я как преподавал литературу, так и преподавал. Ещё в 74-м году, как только закончил Ленинградский педагогический институт имени Герцена, я давал детям для изучения поэзию Пастернака. Через год ко мне пришла проверяющая, посмотрела на темы в классном журнале и спросила: вы что, биологию преподаёте? Видимо, Пастернак у неё ассоциировался с петрушкой. Я стал объяснять, что это поэт такой. «А он разрешённый?» — поинтересовалась она. А я ответил, что он не запрещённый. Потом директриса школы, образованная женщина, вызвала меня и посоветовала писать не «произведения Пастернака», а «обзор литературы 20-х годов ХХ века». А в 89-м в солидном журнале «Литература в школе» была опубликована моя статья о нём. Я продолжал работать в том же ритме, что и до перестройки, но уже как консерватор. Я люблю раннюю прозу Булгакова «Собачье сердце», «Морфий», а вот «Мастера и Маргариту» считаю произведением не для школы. По моему мнению, это не великий роман. Не мои поэты — Гиппиус, Брюсов, Бродский, который писал «на Васильевский остров я приду умирать», но велел себя похоронить в Венеции. Нехорошо, когда поэт обещает одно, а делает другое.
— В наши дни выпустить книгу — не проблема, нашлись бы деньги. Наблюдается изобилие всяческой литературы. Как определить качественную? Может, стоит вернуть цензуру?
— Цензор должен быть в тебе самом. Это твои вкус, совесть, воспитание. Хороший вкус надо прививать. Я читаю Владимира Сорокина, автора «Голубого сала». Художественный руководитель «Ленкома» Марк Захаров называет его гением, более того, он добился разрешения поставить у себя на сцене его повесть «День опричника». И мне интересно, что из этого выйдет. И в этом-то и опасность, что получится талантливо и появится много эпигонов, подражателей и уже не талантливых. А слово надо беречь и бережно к нему относиться. Даже если будет цензура, литература всё равно прорвётся. Тот же «Доктор Живаго» — слабая вещь, но за неё Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе. Хотя поэзия у него гораздо выше.
— Что думаете по поводу того, что в этом году премия присуждена Бобу Дилану? И кого она, по вашему мнению, незаслуженно обошла?
— Там свои игры. При всём моём уважении к творчеству Ивана Бунина для меня более масштабный писатель Максим Горький. И та же Марина Цветаева, находясь в эмиграции, говорила о том, что если кому из русских писателей и следует давать премию, так это Горькому. Но самое талантливое явление в отечественной прозе — это Михаил Шолохов. Его произведения написаны навечно. Многие утверждают, что «Поднятая целина» — это упадок в литературе, и в распространении этого мнения неблаговидную роль сыграл Солженицын. Я думаю, что у последнего была просто писательская зависть к великому художнику, мастеру слова, каким был Михаил Александрович. Она мешала объективно признать его величие. И я никогда бы не поставил его в один ряд с Шолоховым.
— Не очень-то популярная в наши дни точка зрения.
— Стилистически интересны «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор». А в «Архипелаге» не всё выверено, есть извращение многих фактов. Я пробовал его читать, но не смог. Его популярность уже затихла. И, как многое, затихнет и уйдёт. Если уж брать лагерную прозу, то надо говорить о «Колымских рассказах» Варлама Шаламова. И не случайно, когда был напечатан «Один день Ивана Денисовича», Шаламов сказал, что в литературе появился ещё один лакировщик.
— А что бы вы ответили тем, кто спорит об авторстве «Тихого Дона»?
— Я только что вернулся из Вёшенской, где находится Государственный музей-заповедник Михаила Шолохова. Там я снимал фильм о писателе, позднее он будет выложен в Интернете, на сайте «Литературное краеведение с Олегом Парамоновым». Так в этой станице молятся на этого человека. Он многое сделал для её жителей. Мост построил на свои деньги. А что касается авторства «Тихого Дона», то я бы сказал следующее: в жизни любого человека есть пик творческого развития. Вот почему я говорю, что надо быть осторожными с вундеркиндами, поскольку у них этот пик приходится на раннее детство. Тут можно вспомнить Нику Турбину, прекрасного поэта. В восемь лет она писала стихи, достойные члена Союза писателей. Но Ника на таком же уровне сочиняла и в 18 лет, и в 27 лет, когда погибла. То же самое и с Лермонтовым, который «Маскарад» написал в 21 год. Но почему тогда никто не говорит, что это плагиат? А Шолохов закончил работу над «Тихим Доном» в тридцать пять. А про «Поднятую целину» Ромен Ролан (авторитет всё-таки) сказал, что это огромный шаг по сравнению с «Тихим Доном». И Нобелевскую премию именно за неё хотели первоначально дать.
— Нужно ли «Тихий Дон» изучать в школе?
— Роман слишком объёмный, дети его не осилят, поэтому не надо заниматься профанацией. «Поднятую целину» надо оставить, она успевается. Потом они с удовольствием познакомятся с «Тихим Доном». Я его, кстати, в школе тоже не читал.
— Вы — учитель, филолог, а ещё и поэт. Часто так представляетесь?
— Я всегда стеснялся говорить: я — поэт. Я считал себя человеком, пишущим стихи. Но после того как вышло несколько сборников моих стихов, встречаешь людей, которые признаются, что они им нравятся. С некоторых пор произношу: да, я — поэт. И мне кажется, что неплохой. Хотя говорить это и неловко. Моё назначение на Земле — это всё-таки поэзия, а преподавание даёт заработок. В общем, «кто-то пьёт из бочки местной пиво, и им не следует мешать. Я — поэт российского розлива, вот и всё, что я хочу сказать».
— И что хотите сказать?
— Поэт — посредник, и настоящая поэзия рождается безотчётно. Даже моя мама удивлялась: откуда у тебя это? И думаете, я знаю — откуда? Рождаются строчки, потом их начинаешь анализировать, и действительно всё так. Например, «Чтоб там ни было, надо признать, чтоб на этой земле продержаться, не усвоить науку прощать без искусства не обижаться». Или меня спрашивают: «Олег, что ты хотел сказать, когда сочинил: «Нам не дано в этот мир возвращаться, и мы сознаём, не без грусти подчас, что с тем, кто уходит, прощаемся часто, а с тем, кто остался, один только раз»? А всё просто: когда люди умирают, они со всеми навсегда прощаются один раз.
— Кто вас поддержал как поэта?
— В 70-х меня по-своему поддержал Александр Петрович Межиров. И вот он мне сообщил, что я ему напоминаю поэта Владислава Ходасевича, которого, к своему горькому стыду, я не знал. Ещё тогда он увидел в моих стихах ироническое отношение.
— Ирония для вас — способ обезопасить себя?
— Не только себя, но и других. Не так давно я написал:
«Я стал взрослей, чувствительней, капризней,
Циничнее с годами, может быть.
И всё, что происходит в этой жизни,
Пытаюсь я понять и объяснить.
Но одного при этом не пойму:
Зачем Герасим...
— ...утопил Му-му?».
— Этот вопрос меня волнует с 5-го класса. Зачем? Зачем мы друг друга топим, бьём? А здесь всё: и Украина, и артиллерия, которая бьёт по своим... Об этом ведь можно по-разному написать.
Фото из архива «НВ»
