Памятника ещё нет, а он уже с историей
«Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво».
По обыкновению, Александр Сергеевич сказал на века.
С памятником бересте в Великом Новгороде и не суетились. Он долго существовал как надежда.
В 1988 году по инициативе писателя Бориса Романова был установлен памятный знак. На месте Неревского раскопа, где 26 июля 1951 года Нина Акулова нашла берестяную грамоту № 1. В 2006 году знак в начале улицы Великой сменил информационный стенд. Этот дар бизнесменов-данайцев с первого дня вызывал неприятие историков и археологов: «Уж лучше бы оставался памятный знак».
В 2011 году областная Дума приняла постановление, признав 26 июля Праздником бересты. Стало еще очевиднее, что лайк-постер «не по статусу».
Примерно столько же лет идее памятника в виде мальчика Онфима — реального персонажа из XIII века. «Перу» Онфима принадлежат 12 найденных грамот. В Новгородской археологической экспедиции провели неформальный конкурс, сочтя лучшим вариант, предложенный скульптором Сергеем Гаевым.
И вот после сентябрьской (прошлого года) встречи главы региона с Новгородским обществом любителей древности делу был дан ход. Под идею был найден банк-спонсор. Тут-то и случилась исполнительская суета. Как известно, ничто так не вредит административному рвению, как неверно взятое направление. Не далее как в марте этого года наука (участники Новгородского семинара на Историческом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова) снова апеллировала к губернатору, обнаружив, что туристический офис «Русь Новгородская» продвигает проект Вадима Боровых. И, мягко говоря, не замечает проект Сергея Гаева, полюбившийся археологам лаконичностью и символизмом. Прямой образ — памятник в виде берестяной грамоты — их не вдохновлял.
В чем была проблема? Бывший министр инвестиционной политики и куратор турофиса Владимир Куимов почему-то искренне полагал, что памятник бересте — его личная инициатива. У «Руси Новгородской» как-то «не сложилось коммуникации» с НОЛД.
Но если бы не археологи, не было бы памятника как предмета обсуждения. Это не значит, что надо во всем с ними соглашаться, но объявите тогда конкурс. Где он, ау?
Это было весьма некорректно и по отношению к художникам. К слову сказать, их мастерские — в одном здании, на одной лестничной площадке. Дверями дружат.
Комиссии, переговоры... Словом, пободались малость. В итоге рефери — муниципальная комиссия, занимающаяся вопросами увековечения, — отдала победу проекту Гаева. Со второй попытки. Первая была потрачена на удивление и уточнение обстоятельств. Осознав, что «право имеет», комиссия сделала выбор, к которому склонялась с самого начала.
Но в итоге разошлись красиво, ведь у «Руси Новгородской» имелся в загашнике еще один проект, который готов профинансировать Сбербанк, — это памятный знак «Новгородская земля». Теперь над ним работает, как вы думали, кто? Конечно, Вадим Боровых.
А его визави привыкает к мысли, что Онфимке всё-таки быть. На днях в мэрии состоялось совещание, посвященное установке памятника и благоустройству прилегающей территории. Сергея Михайловича там дружно уговаривали начинать, а он приводил тот резон, что окончательного решения еще нет. Вот пройдет гордума, вот одобрят депутаты...
Не исключено, что по данному вопросу будет созвано внеочередное заседание. Однако ждать очередного (под конец мая) — долго.
При любом раскладе к Дню бересты не успеть. А вот к концу августа с фестивалем музыкальных древностей «Словиша», посвященным памяти Владимира Поветкина, вроде реально. Это было бы красиво. И символично. Как поветкинская береза, растущая на месте раскопок...
«Мне не всё равно, какая память останется»
После совещания едем с Сергеем Гаевым в его Колмово. Вот и Онфимка. Маленькая бронзовая копия того, что должно возникнуть в начале улицы Великой. Впрочем, не совсем так.
— Будут изменения, — Сергей Михайлович обещает учесть высказанные ему «замечания по существу». — Например, я согласен с Еленой Александровной (заместителем руководителя НАЭ Еленой Рыбиной. — В.Д.), что мальчонка хотя бы взглядом должен быть не сам по себе, а и с нами тоже.
.jpg)
— С учетом знака и стенда памятник на Великой третьим будет.
— Главное, чтобы четвертый не понадобился, — говорит мне автор.
— Я вижу, Сергей Михайлович, вы в духе.
— Нет, в поиске еще. Надо с хорошим чувством это делать. Взращиваю его в себе. А то вместо мальчика дядька сердитый получится. Как я недавно, наверное.
— Расскажите людям, в чем заблуждаются те, кто недоволен: «Как так? Онфим же в городе уже есть! На другом берегу».
— Это был лукавый прием, удобный в споре. На другом берегу — вовсе не Онфим. Не понимаю, почему так стали называть. Они из разного времени, эти мальчики. Могут аукаться через реку, как через столетия.
— Трудный у вас сынок...
— Ну да, непросто с ним. Я ведь мог приступить к памятнику, когда еще Сергей Митин был губернатором. Мы с Евгением Борисовым сделали более сложный вариант: часть дома была, Онфимка сидел на бревнышке. На место не раз хаживали, представляя, как станет. А потом замгубернатора Владимир Смирнов нам и говорит: «Нет, ребята, не здесь. Я знаю место». Мы и разлетелись, как воробьи. Потом и Владимир Александрович вспорхнул из Новгорода, так и не сказав, где то место. А где ему быть, как не там, где первую грамоту нашли?
— Как вписать Онфима в существующее пространство?
— Есть вопрос. В Интернете кипятятся: «Да вы посмотрите, какой там трэш!». Трэш — это слишком, конечно. Но меня самого территория и антураж больше беспокоят, чем мой мальчонка. Пространство должно зазвучать. И дом, стоящий напротив, надо бы вписать, чтобы он порадостнее, поинтереснее выглядел. Куча вопросов по благоустройству. Когда дойдет до мощения, сам готов с укладчиками ползать, понравится им это или нет. Как укрепить этот плитняк? Задумался, когда недавно мимо Гзени проходил. Там детишки брусчатку у памятника Петру повытаскивали, сложили в штабелек и — на постамент. Рядом родители отдыхают. Видимо, намереваясь потом положить камни обратно. Не надо мне возле Онфимки таких разборок. Мне надо, чтобы там всё красиво было. И чтобы я сам потом не огородами обходил, а подходил и любовался.
— И много уже в городе таких мест?
— Моя гордость сидит голубкой на Софии. Вот честно — хожу и посматриваю. Барельефы (совместно с Вадимом Боровых, кстати), памятные доски, памятники Панкратову и Балашову. Не так мало, вроде. Хотя... Я ведь уже 35 лет в Новгороде. Сам-то я с Урала, из Нижнего Тагила. Сначала распределению в Новгород совсем не обрадовался. Долго вживался, долго город меня не принимал, долго я тут егозился. Но вот через историю как раз...
— И она у вас с Новгородом еще не вся. Что осталось самого-самого (с Онфимом, надо думать, всё будет хорошо)? В чем идея фикс?
— Да есть еще проекты. Колмовская трагедия — композиция из нескольких фигур, посвященная героизму сотрудников психиатрической больницы. Этот сюжет от историка Бориса Ковалева пошел. Я представлял себе цивилизованных извергов, убивших и уморивших 600 больных. Их товарищи — в Европах, во Франциях — кафе, девки... А в России немцу не здорово. Еще и психи... Когда лепил эскиз, нервничал, дергался, плакал даже... Вот благодаря слезам, может, что-то и получилось. Памятник страшный. Дочь моя младшая его видеть не может. Но там есть и светлые моменты. Древо жизни, души-птицы, вечность, неизменность и не напрасность жертв. Но как водится, деньжат не находится. Так что стоит, ждет своего часа. А идея фикс... Честно сказать, боюсь, что выговорюсь, и на этом всё. Фотографировать эту работу точно не стоит.
— Имя, Сергей Михайлович?
— Ярослав! Истинно великий человек. После него уже ни к кому не прилепится это прозвище — Мудрый. Такой на Руси уже был. С Николаем Гриневым, златоустом нашим, царствие ему небесное, беседовал как-то. «Что еще можно было бы, Николай Николаевич?» — «Ничего, всё уже есть». — «А Ярослав?» — «А Ярослава надо». Но не его это место — возле университета. Город там не его. А мог бы уже давно стоять. Мне пальцем крутили у виска. Но мне же не всё равно, какая память останется. Значит, не время, значит, всё еще рано...
