Четверть века без поэта Ивана Александрова
Он ушёл внезапно. Здоровым мужиком. Крепкой был породы. Как отец, как дед. В свои 50 мог ещё жить и жить.
«Ладушка, а чего это все бросились меня рисовать?» — спросил как-то у жены. Что было сказать — красивый ты у меня? Сильный, светлый человек, к нему тянулись. Неудивительно, что кто-то и за кистью.
Его знали многие. И он — много кого. Работа способствовала: областное радио, «Новгородский комсомолец». При газете было литературное объединение, которое он вёл. В нём было вот это — наставничество, учительство. Профессия! Всё-таки не зря после школы пошёл в пединститут. Почему-то на биологический.
— Не думаю, что он стал таким уж хорошим биологом, — рассказывала мне Лада Юрьевна. — Шутил, что главное — картошка и свекла. А остальное — так, разные «бананасы».
Он недолюбливал город. Рвался в своё Торбино, как за глотком свежего воздуха. Пропадал на рыбалке. Мог три ночи выслеживать волка. Мог спать у костра на холодной земле. И хоть бы что! А дома: «Ладушка, закрой форточку!». В его натуре было триединство начал: мужского, деревенского и творческого. Закончил ведь и литературный институт: надо!
Яркий, талантливый человек. Но буквально до этой осени — ни единой новой поэтической строчки под обложкой. Хотя оставалось ещё не изданное им самим. Так не должно быть. Ещё одна большая несправедливость после той, что приготовила судьба на его родной станции Торбино 17 октября 1996 года — в его последний день. Если прочитать хотя бы несколько его стихотворений, то многое станет ясно. Какой это был поэт и человек Иван Александров.
И вот увидел-таки свет четвёртый его сборник. Издать книгу помогло региональное отделение Союза писателей России. Называется она «Родные люди». Поэт Дмитрий Евдокимов, разбирая записи Ивана Георгиевича, сохранённые его вдовой, нашёл списочек названий для будущих книг.
На обложке — портрет Ивана Александрова работы Сергея Иванова. По-другому нельзя. Они — поэты, они — друзья, они — торбинские, они и теперь рядом — на сельском кладбище.
Представление книги в Торбине ожидалось в начале октября. Вспомнить добрым словом, почитать стихи и завершить вечер традиционной братчиной. Потом переносилось, да так и не случилось. Празднует нынче только пандемия. Но ничего, литературная часть ещё впереди.
— Обязательно проведём, — заверила директор Торбинского СДК Марина ШИБАЕВА. — И раньше проводили. Что ни говори о сегодняшней жизни, а люди скучают по чистому слову. Бывало, полный клуб собирался.
А поминальная часть состоялась: знавшие обоих торбинских поэтов при жизни Александр Кочевник, Евгений Казанцев и Рафик Кадыров — журналист, художник и врач — приехали на панихиду по рабам Божиим Ивану и Сергию. Куар-кода на погосте у них не спросили. Как и у автора этих строк. Искренне сознаюсь в соучастии.
Хоть бы и всё Торбино обошёл (а у меня не было такой возможности) — вряд ли нашёл бы для себя ответ: почему на одной станции почти в одно время родились два хороших поэта? Что в ней такого? Вроде, не просится сама в стих. Подберите-ка рифму к Торбино. Я потом даже принялся искать её у самого поэта. И вот что нашёл.
Мне ль оставить, позабыть ли
(Ведь сама душа хранит!)
Край, где есть река Торбытня,
Край, где Торбино стоит.
Речка выручила. Его Торбытня.
А у нас в поездке всё свелось к шутке: вот улица Лермонтова, вот примкнувший к ней Пушкин, место, стало быть, поэтическое. На Пушкинской-то домик Александрова и стоит, оказывается. На ходу прошу Кочевника: может, сфотографируете? А он отмалчивается. И, подумав, я понял, что он прав.
Сорняком зарастая,
Дичает мой сад.
Мельче плод,
И тропа незаметней.
Хозяин всё уже сказал. И про то, что достанет с чердака ржавую косу...
К нынешнему последнему пристанищу поэтов дорога обновлена.
— Церковь мы освятили в посёлочке, вот и ремонт начался, — сказал батюшка.
ПРОСТ торбинский погост. Не встретил я там дорогих памятников и надгробий. А вот деревянная оградка — столбики да перекладинки — такое есть. Высокие ели среди могил. Кому-то покажется: мрачновато.
— Для Вани это кладбище было таким же родным и домашним, как сад, — вспомнила Лада Юрьевна. — Рассказывал мне, что куда бы ни шёл, тропинка вела через кладбище. «Рукой помашу в сторону дедовой могилки: «Деда, я иду!».
Иногда он приходит к ней во сне. И это всегда к добру.
— Ваня — это свет!
Она любит его стих «По мстинским порогам», ведь он посвящён ей. Самое любимое, пожалуй, это «Раскрывая крыла на ветер...».
Александр Кочевник говорил мне, что это — посвящение писателю Дмитрию Балашову. Евгений Казанцев почувствовал силу поэта в его «Погоне». А она — в каждом простом слове. Где бы ты ни родился, оно тебе родное. Вот потому мы — «Родные люди». Кто нам это объяснит, если не поэт?
Д. Балашову
В минуту сомнений, когда впереди
Лишь враг вероломный и хитрый,
Я вижу, с татарской тамгой на груди
Упал перед Сергием Дмитрий:
— Учитель, в стране нашей ужас и тлен,
Холопы смиряются с новью...
Какою же силой поднять их с колен?
— Любовью, мой отрок, любовью!
Враги под Москвой и в донецкой степи.
Колотится сердце тревожно:
Сегодня ты можешь еще отступить,
Сегодня — еще высоту уступи,
Но завтра — на шаг невозможно.
Он падал, пылинкой себя ощутив,
На землю, залитую кровью.
— Да чем же, родная, тебя защитить?
— Любовью, мой мальчик, любовью!
Надсадно сирены рыдали в ночи,
Дрожали больничные рамы...
Над койкой потупились молча врачи —
Рука остывает у мамы.
В любимых глазах угасают лучи...
Рыдая, припал к изголовью:
— Ах, чем тебя, мама, скажи мне, лечить?
— Любовью, сыночек, любовью!
Лишь рабское племя рождает рабов.
Лишь смертным заказано падать.
Всё в мире не вечно, но вечна любовь
И вечна всесильная память.
Я верю, что тоже под самый конец
Почувствую руку сыновью.
Послышится: «С чем оставляешь, отец?».
— С любовью, мой мальчик, с любовью!
* * *
Раскрывая крыла на ветер,
Улетая в другую жизнь,
Лебедь белая, в этом лете
Хоть мгновение задержись!
Огляди берега песчаные...
Где багульник и бузина,
Покружи ещё на прощание,
Всей водою отражена.
Погляди на свое пристанище,
Эти заводи пожалей...
Тяжело тебе, улетающей?
Мне, бескрылому, тяжелей.
Побегу и на травы острые,
Не слыхавшие о стрельбе,
Упаду на пустынном острове,
Как посадочный знак тебе.
Одиноко звезда засветится,
Разразится такая тишь...
Протруби, обещая встретиться,
Если даже не прилетишь.
