Мой дедушка Иванов Михаил Фёдорович, 1903 г.р., призванный в ряды Красной Армии в июне 1941 года, пропал без вести в октябре 1941-го года. Призывался он из деревни Колмыково Окуловского района (сейчас — Маловишерский район), об этом есть запись в Книге Памяти.
Его жена Иванова Вера Александровна всю войну прожила в д. Колмыково. Она все годы ждала мужа, одна растила и воспитывала троих детей.
Самая младшая, моя мама Михайлова (Иванова) Галентина Михайловна, родилась 1 апреля 1941 года. Она живёт в д. Веребье Маловишерского района. Всю жизнь она помнит о своём отце, ходит поклониться к могилам солдат, похороненных в д. Веребье, д. Мясной Бор. Ездила к Могиле Неизвестного Солдата в надежде, что её отец тоже похоронен где-то как неизвестный и ему тоже поклонятся.
Этот рассказ художественный, большая часть — вымысел. Но нам с мамой всю жизнь казалось, что Михаил Фёдорович где-то живёт далеко от нас и о нём заботятся… Мне кажется, что сейчас уже можно написать о Вере и Михаиле, пусть в нашей памяти они будут живы и будут вместе.
Повестку из райвоенкомата Михаил получил в июне 1941 года. Сборы были короткими, он был готов сразу, как только в село пришла страшная весть — война. Молодая жена Вера тихо и безропотно помогла собрать вещмешок: пара белья, папиросы, хлеб...
После венчания они съехались в дедовский дом, давно пустовавший без хозяина. Вера быстро навела в их совместном жилье порядок — блестело всё: окна, медный самовар и даже старый рукомойник. Тёплая осень сменилась снежной зимой, а с первыми весенними капелями Верочка поняла, что ждёт ребёнка. Она любила мужа за его доброту, надёжность, за желание оберегать её днём и ночью, за тёплую улыбку и особенный нежный взгляд, который он всё время задерживал на ней.
Беременность украшала Верочку. Высокая и статная, она смешно пыталась не горбиться, неосознанно поддерживая живот бережными трогательными движениями. Тёмные волосы всё время выбивались из-под платка, под загорелой смуглой кожей ясно проступал румянец, глаза лихорадочно блестели. Отводила от мужа горестный взгляд, пытаясь не броситься ему на шею и не завыть. Она сделала это в сенцах, перед выходом, пока их никто не видит.
Лёжа в наспех вырытом окопе, Михаил пытался разместиться так, чтобы трехлинейка слилась с плечом, а ладонь крепко легла на приклад. Взглядом он нашёл на выкошенном поле скирду на расстоянии четырехсот метров: с такого расстояния пуля попадет в цель — дед научил многому. Михаил надёжно закрепил штык. Верная «Мосинка» давала уверенность перед очередным боем.
Ожидание было недолгим, автоматчики в чужой форме с закатанными рукавами показались из-за небольшого бугра. Они двигались осторожно, цепью, их было много.
Он стрелял, тщательно прицеливаясь, не мазал. Быстро перезаряжал и вновь находил ненавистную цель.
В грохот завязавшегося боя внезапно ворвался тяжёлый нарастающий гул, у края леса появились немецкие танки. Они ползли медленно и неумолимо, один, два, три…
От взрывов земля, воздух, люди смешались. Михаил пытался вжаться в окоп, земля содрогалась и больно била его в грудь, казалось, что это конец. Очередной взрывной волной его тяжело ударило в спину, обдало вонючим жарким дымом. Тело неестественно вывернулось, оно было одной страшной, невыносимой болью, жажда стала нестерпимой: «Верочка, пить…» Сам себя он уже не чувствовал живым.
Письма от Михаила перестали приходить в ноябре 1941 года, женское чутьё подсказывало Вере, что с мужем случилась беда.
Полевая почта работала с перебоями, она пыталась успокоить себя — все были в таком положении: вести с фронта приходили скудные, редкие письма читали всем селом, они стали одной семьей — осиротевшие бабы и ребятишки.
У Верочки родилась дочь, она назвала её Надеждой… Надежда была нужна ей, чтобы пережить голод, тяжёлый труд, свалившийся на всех женщин в эти страшные военные годы, чтобы были силы ждать мужа.
На все запросы Веры приходил один и тот же ответ: «Пропал без вести», и она перестала писать, но не перестала ждать…
Шёл 1951 год. Ранним июньским утром они с Надюшкой пошли на станцию за хлебом, вкусным и тёплым — его привозили почтовым поездом и продавали прямо у вагона. Попутно успевали пообщаться с проезжающими, узнать последние новости, купить себе недорогие обновки.
Среди разложенных на перроне вещей Вера увидела выструганную из дерева куклу. Когда-то Михаил в свободное время вырезал такие из дерева соседским ребятишкам.
Пожилая женщина сказала, что куклу эту в вагоне забыли старушка с девочкой, возвращавшиеся с Валаама, что ей она без надобности, и отдала её Надюшке. У Веры появилась надежда — Валаам.
Во время того боя тяжелораненого и контуженого Михаила нашли женщины из ближайшего села, выходили. Под чужим именем, потерявший память, в 1945 году он попал в малый дом инвалидов, а потом — в дом инвалидов войны и труда на Валааме.
Всё это Вере рассказала старшая медсестра, пока они шли между серыми монастырскими зданиями.
— У него золотые руки, — продолжала она. — Он умеет портняжничать, ремонтировать обувь, вырезать из дерева игрушки.
Они вошли в низкое кирпичное здание, больше похожее на барак, с маленькими палатами-клетушками. На узкой железной койке у приоткрытого окна лежал исхудавший седой старик со страшно виноватой улыбкой. Бледные руки были вытянуты вдоль тела, дыхание под грубым суконным одеялом казалось медленным и слабым.
У Веры в груди всё онемело, пытаясь оставаться в сознании, она обняла его, прижала к себе — живого… Безмерная женская любовь к мужу все эти годы придавала ей сил. Ощущая тепло его тела, слушая гулкие удары его сердца, она беззвучно плакала. Плакала от сострадания к нему, пытаясь принять на себя часть его боли, и от облегчения — она нашла его...
Елена ШУЛЯТЬЕВА
