Из воспоминаний разведчика, пропавшего без вести
— Здрасьте, я Дед! — открытая улыбка, крепкое рукопожатие. — У нас в полку никого старше меня нет. Это ещё на учёбе было: беру свою каску, а там надпись: «Дед».
«В миру» он Владимир Анатольевич. Фермер, координатор местного отделения политической партии. Был депутатом сельского поселения, теперь вот подумывает, чтобы баллотироваться в состав Думы муниципального округа. Когда его Батецкий район станет округом. На СВО ушёл следом за сыновьями.
— Андрюха — по повестке, Дима — добровольцем. Он мне — как приёмный сын. Они с Андреем и росли, как братья. Вместе были в патриотическом клубе при «Долине». Молодые пацаны совсем. Легче же будет на душе, если сам с ними рядом.
Рядом не получилось, всего-то разок встретились. Спасибо комполка ВДВ: отпустил пацанов. Даже баньку им тогда истопили на базе в Кременной. Все смотрели с восхищением: отец вместе с сыновьями воюет.
В своё время он служил в спецназе ГРУ. Так что на СВО взяли его не только потому, что сильно просил. И сразу — в разведку. В мотострелковый («новгородский») полк. Он там заместитель командира взвода, сержант, наставник молодёжи, пример в боевой работе.
— Мне стыдно бояться, — говорит Дед. — Перед молодёжью стыдно. Поэтому ни за что не подам вида. Хотя на войне боятся все…
Я — пятисотый!
— И был такой момент, — продолжает он, — когда я решил, что это всё, конец. Мы тогда брали «Берлин»…
Теперь уже вряд ли кто-нибудь из товарищей припомнит, откуда такое название. «Берлин» представлял собою высокую точку на местности близ Клещеевки, перспективную для ведения боевых действий. С этой горушки хорошо видно Артёмовск (Бахмут). Если вэсэушники завладели бы ею, то получили бы преимущество для ведения артиллерийского огня. Не имея возможности овладеть высоткой, они, не жалея снарядов, ожесточённо обстреливали её, словно пытаясь сравнять с землёй.
Дед завёл на позиции на передке парней из «Шторма». На обратном пути накрыло кассетниками. Успел спрятаться в известном ему блиндаже. Но украинские танкисты методично били в одну точку. Блиндаж обрушился, сверху легло «застреленное» дерево. Разведчика засыпало, от тупого удара болела голова. Теряя надежду на спасение, он провалился в забытьё. «Кажется, живой?» — внезапно услышал чей-то голос. На его счастье, бойцы «Ахмата», увидев обвалившийся блиндаж, в котором и сами когда-то прятались, решили проверить, нет ли кого-нибудь внутри. Вытащили, промыли рану, перевязали. «Теперь дойдёшь? — спросил его высокий офицер с позывным «Седой». — Тебе вот туда! Помнишь? Вот и отлично!».
В полк он вернулся спустя трое суток. В штабе встретили с нескрываемым удивлением: «А ты откуда?!» Оказывается, там уже решили, что он — пятисотый. То есть пропал без вести.
Это было в сентябре. Второе его ранение. На лбу залегла не морщинка — вмятинка. Спасибо тебе, Седой. Хорошо бы сказать это лично. В нормальной обстановке. Если, конечно, повезёт.
Держитесь, сынки
Пока он на излечении. Ожидает заключения военно-врачебной комиссии.
— Признают годным — поеду на фронт. У меня срок контракта истечёт лишь следующей осенью.
Переживает за сыновей, они сейчас под Херсоном:
— Им не легче нашего пришлось. Ребята мои находятся там ещё со времени известной перегруппировки, когда наши оставили город. Обеспечивали эвакуацию мирных жителей. Люди уходили по дамбе. Укры по ним стреляли. Некоторые наши солдатики, отдавшие свои броники гражданским, погибли. Андрюха мне как-то позвонил: «Знаешь, батя, мне иногда кажется, что я отсюда уже не вернусь».
И тут голос у Деда дрогнул.
Не твоё дело
Он делит время спецоперации на раньше и теперь. Стало лучше с обеспечением всем необходимым. А как было?
— Не берусь судить про положение дел вообще, но, например, нашему отделению снайперов привезли семь винтовок Мосина 1938 года. На двести метров их ещё можно было пристрелять. О бронеавтомобилях мы только мечтали, разведка в лучшем случае ездила на «буханках», и те были из гуманитарки. Как и первые приборы ночного видения. Спасибо, конечно, землякам за заботу. Их поддержка на первых порах значила очень много. За опыт современной войны мы платили жизнями. Мы научились сбивать дроны-камикадзе, действовать малыми группами. Не так, как 9 мая этого года, когда наши подразделения, отправленные в Артёмовск в помощь «музыкантам», были замечены с воздуха и начался расстрел. Я обращался к командованию, предлагая создать эвакуационную команду для выноса тел. «Иди, занимайся своими делами!» — был ответ.
Стой, кто ползёт?!
Однажды Дед привёл в полк пленного.
— Шёл краем болота. Смотрю, кто-то прячется в канавине. А давай-ка выходи! Я ему ещё и выбраться помог. Он сразу заявил: «Я жить хочу!» Тут группа «Шторма» подошла. Командир их спрашивает меня: «Что ты с ним собираешься делать?» — «Да ничего», — говорю. «Видишь, Дед тебе дарит жизнь». Хохол принялся благодарить, сказал, что он не с Западной Украины, а из Днепропетровска. Они все теперь так говорят. Понимают, что Бандерстан в наших глазах — это очень плохая рекомендация. Вроде мужик как мужик. Мой ровесник, двое детей у него. Короче, отвёл в расположение полка. «Я не хотел, меня заставили, я никого не убивал», — твердил пленный. «Что ты жалуешься? — прикрикнул командир роты. — Хочешь сказать, что мимо стрелял?» Вспомнилось, что укрофашисты сделали с нашими пленными десантниками. Как они их мучили, прежде чем убить. Парни под Кременной стояли насмерть, держали линию, никто не ушёл. Вспомнил я и Кабана, комвзвода нашего. Из отпуска вернулся, подходит: «Дед, я женился! Я ещё долго жить буду». А я после этого разговора в госпиталь попал с первой контузией. Приезжаю в полк, а мне говорят, мол, иди, попрощайся. «Кто?» — «Кабан…» Хорошо, что я этих ребят из «Шторма» встретил. Мы же не звери. И помним, что в Афгане были с ними вместе. А они?
Надо жить
В разрушенном Артёмовске он вдруг понял: а ведь они жили не хуже нас, если судить по остаткам достатка. Тут есть вопрос на будущее: что страна предложит своим новым регионам после победы? Да и старым тоже.
Это сейчас, когда всё ещё на кону «жизнь или смерть?», не до материального благополучия. В городах и посёлках Донбасса, освобождённых от ВСУ, долго будет жить память о том, как нацики относились к русским. Заставляли строить укрепления, потом расстреливали. Убивали учителей, врачей…
— Но не у всех такая память, — продолжает Дед. — Люди одновременно боятся и нациков, и нас — вдруг уйдём. Мы заходим, контролируем город, проходит несколько месяцев, и только тогда потихонечку начинается замена паспортов. К тому же, как нам рассказывали, вместо коренных жителей на Донбассе селили выходцев с других мест Украины. И вот этот контингент, кто не сбежал обратно, нас ненавидит. Я читал украинский учебник истории — это идеальное пособие, чтобы выращивать ненависть.
* * *
Уже оказавшись по ранению дома, Дед узнал, что представлен к ордену Мужества.
— Это за Берховку, — говорит он.
Берховка — стратегически важный посёлок под Артёмовском. Дед заводил группы, вытаскивал трёхсотых, организовывал снайперские точки. В общем, занимался своей обычной боевой работой.
— Я поинтересовался, конечно, где получать награду. «Вот вернёшься на фронт, там и получишь, — сказали мне. — Где ещё?..».
Публикации спецпроекта можно найти по хештегу «солдатский орден» внизу страницы.
Теги: Солдатский орден, СВО, Новгородская область, общество
