В Смутное время новгородцы бились не только за свободу, но и за чужое имущество
Новгородские байоры заявили о себе в период шведской оккупации 1611-1617 годов как об общественной прослойке, предательски сотрудничавшей с администрацией Якоба Делагарди. Однако не менее остро складывались отношения и внутри городской элиты.
Собственно захват Новгорода Якобом Делагарди был только этапом активно развивавшегося в период Смуты передела собственности в Новгородской земле. Начался этот процесс при Лжедмитрии II; продолжился, когда новгородцы решили присягнуть польскому трону; затем - шведскому королю и пошел по затухающей, когда Новгород определенно вернулся под власть Михаила Федоровича, то есть в состав Московского государства. По ходу первых трех этапов общество постоянно делилось на две неравных части - сторонников и противников режима, с тем чтобы при его смене (или ненаступлении: поляки Новгородом так и не управляли) приступить к взаимным обвинениям и отъему имущества.
Ничто не вечно
Самый яркий пример - дело Ивана Салтыкова и Льва Плещеева, сторонников польской партии, про которых король Сигизмунд, ставя в пример, писал московским боярам: Они почали служить мне прежде всех, приехав в Смоленск. За это князь Василий Шуйский, будучи на Московском государстве, из мести дворы их на Москве разорил до основанья и имущество их всё велел пограбить на себя. Из-за чего предписываю наградить их новыми домами и поместными окладами.
Как было сказано ранее, судьба сыграла с Салтыковым злую игру. После вступления поляков в Москву, по договоренности Боярской думы с гетманом Жолкевским, Салтыкова назначили в сентябре 1610 года воеводой в Новгород оберегать пределы от немецких и воровских людей и приводить под королевскую руку воровские города. Имелись в виду не только города, присягнувшие Тушинскому вору (Лжедмитрию II), но и склонявшиеся к шведскому подданству. В 1611 году Салтыков даже ходил с войском против шведов к Ладоге. Возможно, за это новгородские сторонники Швеции вызвали его в город, обещая не делать зла; но вместо этого подвергли жестоким пыткам и посадили на кол. Хотя он, по Никоновской летописи, им божился, что отнюдь мысли никакие не держит о Московском государстве, а под Новгород пусть отец его придет с литовскими людьми, он станет биться.
Однако, по версии русского историка Сергея Соловьева, «нашлись люди, которые обвинили (перед поляками. - Г.Р.) Салтыкова... в том, будто Салтыков называет себя в Москве владельцем или правителем, вершит дела без приговору бояр, гонит одних, награждает других, говорит боярам бесчестное слово, что положил государь всякие дела на нем, а им велел его слушаться». И Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» приводит письмо Салтыкова гетману Льву Сапеге: Я рад служить и прямить и всяких людей к королевскому величеству приводить, да гонят их от короля изменники, а староста велижский, Александр Иванович Гонсевский, их слушает и потакает, а меня бесчестит и дела делать не дает; берет всякие дела по их приговору на себя, не рассудя московского обычая... И теперь по таким думцам и правителям не быть к Москве ни одному городу, если не будет уйму таким правителям... Покажи милость, государь Лев Иванович! Не дай потерять у короля государства Московского; пришли человека, которому верить можно, и вели дела их рассмотреть. То есть Салтыков, клянясь новгородцам в верности, на деле был более чем лоялен по отношению к Сигизмунду. Короче говоря, Салтыкова казнили, а все имущество, движимое и недвижимое, что предоставлено ему было Новгородом как воеводе, было роздано или обращено в городскую казну.
Легко отделался Плещеев. Его объявили предателем только после установления в Новгороде правления Делагарди, припомнив, что Плещеев помогал Салтыкову приводить новгородцев к присяге польскому королевичу Владиславу. Но к тому времени обвиняемый уже был в Москве, получив от Сигизмунда место стольника. И хотя он выступал ярым сторонником Польши, даже после освобождения Москвы сохранил высокое положение: сохранил место стольника после избрания царем Михаила Романова, потом был рындой (оруженосцем), кравчим, воеводой в Уфе, дожив до 1645 года.
Только вот всех владений новгородских Плещеев лишился при шведском управлении Новгородом. Известно, например, дело о выморочном поместье Плещеевых в Деревской пятине, когда сын боярский Максим Ратаев жаловался Делагарди, что завладел тем поместьем Плещеева без дачи (без документов. - Г.Р.) сын его Артемей, который приехал в Великий Новгород с Иваном Салтыковым да с Львом Плещеевым и его (Ратаева. - Г.Р.) из того поместья выслал вон насильно, не бив челом боярам и без указу то поместье у нас отнял. В результате у Плещеевых поместье отняли. Конфисковано было и поместье Липенское. Впрочем, это вряд ли сильно огорчило Льва Плещеева, поскольку он имел владения в стабильной суздальской земле, под Москвой, в Уфе...
Оккупационный архив
Когда шведский оккупационный корпус покидал в 1617 году Новгород, генерал Яков Делагарди вывез в Швецию почти весь архив Новгородской приказной избы. Сегодня эти документы находятся в Государственном архиве Швеции в Стокгольме. Зачем Делагарди это сделал? Сомнительно, что для сокрытия каких-то тайных операций. Скорее всего, просто из приверженности порядку. Ведь король мог спросить, как Делагарди вел административно-хозяйственные дела в Новгороде, мог потребовать документального подтверждения расходов-доходов или обоснованного ответа на возможные иски байоров. Поэтому в перечне документов 1611-1616 годов, которые вывез генерал, основной массив составляют кадастровые описания землевладений, составленные новгородскими чиновниками оккупационной администрации, и приходорасходные книги администрации.
Эти книги дают подробные сведения относительно доходов от налогов, уплачиваемых для поддержания оккупационных сил. Книги конфискаций содержат перечень земель, которые были конфискованы в пользу принца Карла Филиппа, будущего правителя Новгорода, который так до города и не доехал (скорее всего, потому что было ему в 1611 году всего 10 лет). Поступления серебра и монет записаны в книге Денежного двора, таможенные платежи - в таможенных книгах. Есть даже книга учета посетителей городских бань, которых в Новгороде работало более десятка (четыре дня в неделю). И в среднем в день (!) бани эти посещало более 500 человек.
Как отмечает Андриан Селин в статье об «изменах» в Новгороде в 1611-1616 годах, вторая часть новгородского архива «изобилует документами частного происхождения, наиболее адекватно отражающими повседневную жизнь города и округи в годы совместной новгородско-шведской администрации. Громадное большинство этих документов - это дела о поместьях. Поместный оклад для человека этой эпохи - элемент жизненной необходимости. Именно поместье, земля давали возможность в то время прокормиться, не умереть с голоду. Неразвитость финансовой системы, традиционная для Русского государства, проявилась в годы Смуты особенно ярко. Достаточно заметить, что денежные оклады подьячих в начале XVII века были заменены поместными. Особенно широкий характер раздачи поместий приказной бюрократии получили в Новгороде в годы администрации Делагарди и Горна». А если это было так важно, значит, и конфликты имели место, взаимные претензии, тяжбы.
Документально доказано, что шведы агитировали новгородцев за сотрудничество в пользу своего короля не кнутом, а прежде всего пряником. Уже с 1612 года, то есть примерно через полгода после вступления Делагарди в Новгород, даже подьячим вместо денежного жалованья были назначены более выгодные в условиях нестабильной ситуации поместные оклады. Причем эти оклады были приравнены к окладам, установленным для дворян и детей боярских.
Ядовитый пряник
Такая политика шведской администрации еще больше расколола новгородскую элиту. Каждому хотелось, сохранив свое, урвать чужого. К Делагарди полетели доносы на новгородских помещиков, которые отъехали во Псков или к Московским людям. Иными словами: вышли из-под контроля шведской короны. Например: Елизар Самсонов сын Пущин государю королевичу изменил,
отъехал во Псков. Некто Петр Нормацкий просил отдать ему поместье Андрея Палицына, так как он изменил, отъехал из Новгорода к Москве. Кто успел, тот и съел! Андриан Селин приводит и такой вариант захвата поместья, когда в вину хозяину ставилось то, что он просто выехал в свое поместье из Новгорода якобы без разрешения: Князь Федор да князь Захар Богдановы дети Кропоткина да Иван Иванов из села Коротнево да Роман Бабкин с государевой службы из Великого Новгорода сбежали к себе в поместья, и ныне живут по домам, а на государеву службу в Новгород не идут. Это пишет некто Мусин, прося наказать провинившихся, а поместья отдать ему. Как правило, так и выходило.
Однако, что опровергает распространенное мнение о пренебрежительном, поверхностном отношении чиновников администрации Делагарди к новгородским проблемам, имели место и долгие судебные разбирательства. Упомянутый выше иск Ратаева к Плещеевым рассматривался почти полтора года: с осени 1611 до весны 1613 года. Селин в уже цитированной статье об «изменах» приводит еще один яркий пример спора из-за усадьбы Иккуево в Ижерском погосте между боярским сыном Дмитрием Тырковым и вдовой Антония Чортова Маврой, чьи интересы представлял ее зять Артемий Пуляев, будущий член новгородского посольства в Выборг для встречи принца Карла Филиппа. Интерес Пуляева был в том, что это именно он в 1611 году, женяся, о том их прожиточном поместье бил челом под Ладогою Ивану Салтыкову. Тырков оспаривал челобитную, делая упор на то, что молодая жена Пуляева умерла через три месяца после свадьбы, и муж-вдовец потерял право на прожиточное поместье. Еще важнее, отмечает Селин, что Тырков указывает, будто «вдова Мавра, мать Натальи, ни в чем не нуждается, так как живет в Орешке, который в первой половине 1611 года еще не был занят шведами и не подчинялся администрации Новгорода. Указание на то, что вдова живет в Орешке было своеобразным доносом об измене. При этом Тырков уверяет руководителей Новгорода в своей верности и беззаветной службе: «а я, государи, пять лет живу с женишкою и с людишками, волочюся меж двор, а поместье, государи, мое пусто в Копорском уезде, а тем, государи, завладели воры Иваногородцкие и Копорские, а о Тесовском, государи, кругу мы били челом вам, государи, на пристани, и вы, государи, отказали, не дали, а велели приискивати, а мне, государи, головы приклонити негде». И что же решил Делагарди? Он отказал и истцу, и ответчику, передав ижорскую усадьбу беспоместному (и безвестному для нас во всяком случае) новгородцу Даниле Скрипицыну.
Эти примеры, на первый взгляд, являются иллюстрацией частных споров. И хотя доступ к Новгородскому оккупационному архиву для советских и российских ученых не был закрыт, тема «поместных споров» вообще в нашей историографии отсутствовала. По той простой причине, что массив документов огромен, а каталога нет. Следовательно, поиск (с 1838 года, когда в России узнали о существовании «архива Делагарди»!) можно было вести только хаотично. Так, во всяком случае, историк Геннадий Коваленко нашел таможенные книги.
Правда, в июле 1995 года шведы приняли государственный проект Novgorodiana Stockhoimensia, направленный на создание систематизированного описания Новгородского оккупационного архива. Над проектом работали ученые (историки и слависты) Швеции и России (в том числе Великого Новгорода). Результатом их совместной работы стал двухтомный каталог, изданный на английском и шведском языках. Почему-то русский проигнорировали.
Вместо эпилога
Так вот систематизированный архив открыл новую картину. Поместные споры были делом распространенным, рутинным и... циничным. Сосед шел на соседа, брат на брата в борьбе за поместье. Последний пример.
В 1612 году Семен Арцыбашев подал в суд на Филиппа Арцыбашева, родного брата, имевшего поместье в Деревской пятине. Семен пишет в челобитной: Служу, государи, я пятнадцать лет, а оклад мне поместной пятьсот четвертей (если б платили жалованье, это были большие деньги: 50 рублей в год. - Г.Р.), а поместья, государи, за мной нет ни одной четверти. Живу я в Новгороде без съезду. Пожалуйте, государи, отца моего Матвея Арцыбашева поместьем. Брат, который служил на месте отца моего, нынче во Пскове.
С одной стороны, Семена можно понять: его перевели на поместный оклад, чтоб он мог пахать или сдавать землю в аренду, но земли-то не дали! С другой, сообщая об отъезде брата в Псков, он фактически сдавал его шведам как изменника (Псков, напомню, не был взят шведами).
Итогом же стал раздел поместья между Семеном Арцыбашевым и Осипом Дружининым.
Геннадий РЯВКИН
