{thumbimage 150px 1}Однажды пулеметчик и знатный балалаечник Иван КАРАВАЕВ узнал себя в герое знаменитого романа Константина Симонова «Живые и мёртвые». Парень неробкого десятка не преминул подружиться с писателем, угадавшим его судьбу. Много лет спустя Иван Григорьевич написал книгу «Подвигу народа жить в веках», в которой нашла отражение его военная юность и дружба с писателем и многое другое.
Иван Григорьевич очень известен среди валдайских ветеранов Великой Отечественной: пока он давал интервью для корреспондента «НВ», ему одно за другим поступили несколько предложений поучаствовать в том или ином мероприятии накануне Для Победы. От некоторых приходится отказываться вследствие занятости. Ивану Григорьевичу Караваеву 86 лет. Он бодр, находчив, залихватски подкручивает усы и ходит «грудь колесом». Вся грудь, к слову сказать, в орденах и медалях. За плечами автора книги, вышедшей в новгородском «Виконте», Сталинградская битва и Курская дуга, госпитали и штрафбат, а в мирное время создание семейного балалаечного ансамбля, а также переписка и встречи с незаурядными людьми, Симоновым, Пахмутовой, Леоновым, Гагариным.
Ляминские усы
«Хоронили» Ивана Григорьевича дважды. Дважды домой матери на Урал приходили похоронки на сына. Впервые в 1942 году, когда Иван Григорьевич воевал в Сталинграде. В своей книге он вспоминает: «К вечеру 25 октября 1942 года у нас, кажется, было все на исходе: и силы и боеприпасы, а у меня не было воды для охлаждения ствола пулемета. Ждали тринадцатую атаку фашистов». Но измотанные гитлеровцы в атаку не пошли, а обрушили минометный огонь на огневую точку, в которой находился Иван Караваев. Солдата контузило и легко ранило в голову и правую ногу.
Очнувшись в землянке, 19-летний пулеметчик узнал, что с поля боя его вынес усатый товарищ, земляк Владимир Лямин, да вот когда возвращался спаситель к своему пулемёту, заметили его фашисты, убили. Потрясённый Иван Караваев написал письмо родителям Владимира о геройской смерти сына. Писал, сам не зная, что в те же часы, чудом уцелевший Владимир Лямин пишет письмо Анне Караваевой, матери Ивана, и сообщает в нём о том, что тот погиб. В память о товарище Иван Григорьевич отрастил себе ляминские усы, которые носит и по сей день, а первого сына назвал Владимиром. Встретиться товарищам удалось лишь спустя 30 лет после войны, в Перми, абсолютно случайно через телевидение они узнали друг друга.
В другой раз хоронили Ивана Григорьевича в 1943 году. 28 августа в бою за освобождение города Севск Иван Григорьевич был снова ранен, пуля прошла в 5-6 миллиметрах от сердца. Потерявшего сознание Ивана Караваева посчитали убитым, оттащили к братской могиле, а документы изъяли и погасили. Матери на Урал вновь отправилась похоронка. Ночью 29 августа Иван Григорьевич очнулся от выпавшего инея и уполз от своей могилы. Затем его подобрали санитары, раненого, без документов. И тут судьба Ивана Караваева стала приближаться к судьбе Ивана Синцова, героя симоновских «Живых и мертвых». Впереди его ждали госпитали, изматывающие доказательства того, что он не присвоил себе чужое звание, неверие, допросы и наконец отправка на три месяца в штрафбат, а после ранение и искупление несуществующей вины.
О тех днях Иван Григорьевич и по сей день вспоминает с трепетом, а отвечая на вопрос, не остался ли он в обиде на советскую власть за такую несправедливость, распаляется еще больше:
- Как я могу на неё обижаться? Это народная власть, она дала мне всё! А то, что произошла чудовищная ошибка, так жизнь - сложная штука, особенно на войне.
Есть у Ивана Григорьевича свое мнение и относительно приказа
№ 227 «Ни шагу назад!», который, по его мнению, полностью отразил чаяния советских солдат.
- Суровый, жестокий - это да! Но и справедливый приказ! Когда я был ранен в Сталинграде, до Волги нам оставалось 187 метров. Какое уж тут назад? Мы и сами чувствовали, что за Волгой для нас земли нет.
Половина
гранёного стакана
С Константином Симоновым Иван Караваев вел переписку и трижды встречался. Впервые еще на войне, когда писатель читал перед фронтовиками своё знаменитое «Жди меня», в другой раз на литературной конференции, посвященной роману «Живые и мёртвые», но третья встреча, в гостях у писателя, оказалась самой запоминающейся.
- На второй встрече я записал у Симонова номер его домашнего телефона, - смеётся Иван Караваев. - Ну просто подошел и сказал, что я Синцов! И случай позвонить представился. Я был проездом в Москве. Сам я в военной форме, поэтому позвонить зашел в отделение милиции. Симонов мне ответил. Я ему:
— Симонов? С вами разговаривает Иван Синцов, то бишь Иван Караваев.
— А ты откуда Каг'аваев говог'ишь? — писатель не выговаривал букву «р».
— С вокзала, с милиции.
— А ты за что туда попал? Тебя надо вызволять?
По-доброму меня так спрашивает! Решил, мало ли откуда фронтовик едет, ну тяпнул чуть-чуть, прилег на скамейку, а его и забрали.
— Дай-ка мне с капитаном милиции поговог'ить.
Я трубку передал, а капитан (Макаров была фамилия) говорит:
— Есть, Константин Михайлович, сейчас доставлю!
Это Симонов попросил меня доставить к нему.
Привезли меня.
— Каг'аваев?
— Да, Караваев!
— Не ждать Каг'аваева, — это уже милиционерам, — я его сам доставлю обратно.
В квартире у писателя я ему стал рассказывать, как я и где воевал, как жив остался. А потом состоялся следующий диалог:
— Каг'аваев, вчег'а у меня были фг'анцузы, а я, знаешь ли, люблю, что уж если выпить — так г'усской водки. А от их фг'анцузских вин у меня башка сегодня тг'ещит.
— Я сам Уралец, а у нас в Сибири да на Урале принято: если уж пить — так водочку!
— А чем закусывать будем?
— Не знаю, как у вас, а у нас на Урале пельменями горячими закусывают.
— Сейчас посмотрю, — идет к холодильнику, — тут у меня есть немножко, штук 20–30 пельменей сваг'им, сейчас поставлю воду.
Вот сварились пельмени. Он приносит маленькие рюмочки и гранёные стаканы большие:
— Из чего будем пить?
А я в дороге, в пути, да и ему надо вылетать в Нью-Йорк на встречу с автором книги «Овод» Войничем.
— Давайте так, полстакана граненого с горячими пельменями.
— Это меня г'адует! — говорит он.
У Симонова была огромная, богатейшая библиотека, поэтому я попросил у него:
— Константин Михайлович, у меня есть ваше полное собрание сочинений, но вот нет первого тома, увезли его в Сибирь, да увезли с ногами.
— Я тебе пег'вый том подаг'ить не могу, — отвечает. — Он у меня есть, но только пг'авленый, с моим пометками.
Поэтому он мне нашел маленькую книжечку «Избранная лирика» и подписал. Я ее и по сей день храню.
Фото из личного архива
Ивана Караваева
