По своему хотению

Иной раз, чтобы более отчетливо представить себе происходившие в далеком прошлом события, полезно задавать самые простые вопросы, на которые историческая наука, кажется, давным-давно ответила. Например, если существовало на Руси монголо-татарское иго, то в чем именно это выражалось?
Скажем, распространено убеждение, что право на княжение русским давали татарские ханы, «выписывая» соответствующий ярлык («указ» по-татарски). Однако до нашего времени не дошел ни один такой ярлык, а только — летописные упоминания о них. Но эти сведения можно трактовать зачастую двояко. Ярлык мог быть и соглашением между двумя сторонами. В частности, о взаимных обязательствах. Татары охраняют наши беспокойные южные границы, мы платим им за это. И все…

Но вернемся к нашей истории. И тоже зададимся простым вопросом. Была ли Москва оккупирована поляками? Ведь, если рассуждать логически, именно москвичи (точнее — правительство, называемое Семибоярщиной) призвали их, чтобы помочь одолеть Лжедмитрия II.
Конрад Буссов в своей «Московской хронике. 1584—1613» рассказывает совершенно беспристрастно, даже наивно о том, как происходило низложение Василия Шуйского и призвание на престол российский польского принца Владислава. Рассказ начинается от лица неких бояр, рассуждающих о содержании политики непопулярного царя: Все знают, что Шуйскому вот уже третий год нет ни счастья, ни удачи в правлении за то, что он ухищрениями добился престола. Столько сотен тысяч людей из-за него погибло, и кровопролитию не будет конца, пока он сидит на царском престоле, а кроме того, как только он или его братья встречаются с врагом, чтобы вступить с ним в бой, они всегда терпят поражение, покидают поле сражения и устремляются в Москву, отчего страна разоряется и приходит в упадок, люди гибнут. Если их слова могут иметь хоть какой-либо вес, то они советуют православным свергнуть Шуйского и с единодушного одобрения всех сословий избрать другого царя...
Простонародью это очень понравилось, они сказали: «Совет хорош, и нужно привести его в исполнение». Затем эти три боярина, услышав, что чернь склонна к этому, велели всем жителям идти в Кремль, потребовать к народу главных бояр Шуйского и открыть им свое намерение, что тотчас же и произошло, но многим важным персонам и купцам не слишком понравилось. Господин Omnis (? — Г.Р.) побежал с тремя вышеназванными боярами к царю Шуйскому в палаты; у него взяли царскую корону и скипетр, отложили их в сторону, а его самого увели из государевых палат и совсем из Кремля на его прежний двор, выстригли ему гуменце, надели на него клобук и скуфью и сделали его против его воли и желания монахом.
А далее, продолжает Буссов, кто-то из участников переворота заявляет: «Мы полагаем, что разумнее будет избрать совсем чужого вельможу, который был бы прирожденным государем по отцу и по матери и не имел бы себе равного в нашей земле. Ему должны будут по справедливости покоряться и повиноваться как вельможи нашей земли, так и мы, остальные. Что касается теперешнего Димитрия, то всякому хорошо известно, что он вор, обманщик и прельститель, что он был в Белоруссии школьным учителем и слугой у попа и что ему больше приличествуют вместо короны и скипетра виселица и колесо».
Народ с этим радостно соглашается, и начинаются переговоры с гетманом Жолкевским, который стоял под Москвой с пятитысячным войском, а затем — с  королем Сигизмундом, чтобы тот отпустил сына на Московское царство. Король дал послам благоприятный ответ, очень благосклонно отнесся к этому делу, послал своего доверенного к полководцу Жолкевскому под Москву и дал последнему все полномочия и права вести переговоры с московитами, как он найдет это лучшим и как будет удобнее и приличнее всего.
После всего этого и случается «оккупация» Москвы (не России, так как по России бродили поляки, воевавшие на стороне Жолкевского, Лжедмитрия, Делагарди и просто грабившие страну по собственной инициативе). Так вот, те шляхтичи, кто воевали под началом Жолкевского, помогли московитам прогнать их врага Димитрия и воспользовались этим обстоятельством, чтобы совсем незаметно, день за днем, постепенно, чем далее, тем большими отрядами прокрадываться в Москву, пока там не оказалось около 5000 поляков и 800 иноземных солдат. Последние были размещены в Кремле, в стольницкой, самой лучшей крепости в Москве, называемой Jmperatoria sedes, и в их власти были порох и пули и все военные припасы. Эти 5000 поляков расположились в посаде внутри стены, где, собственно, и есть самый город, не желали квартировать ни в каком другом месте и не давали убедить или принудить себя вернуться в лагерь, как этого ни желали и ни добивались московиты, ибо здесь было теплее и лучше, чем в поле, они получали для себя, для слуг и для лошадей корм и муку, а кроме того, ежемесячно полное жалование из московской казны. И никто Буссова не опровергает.
Наоборот, в комментариях (издание Академии наук СССР, 1961) к «Московской хронике» уточняется: «На основании договора от 17 августа (1610 года. — Г.Р.), заключенного боярами с Жолкевским, войска гетмана должны были отойти к Можайску. Однако поляки и русские бояре, опасаясь возмущения народных масс, недовольных избранием на царский престол польского королевича, договорились о введении в Москву польского войска… В ночь с 20 на 21 сентября в Москву вошло 800 пеших иноземцев и 3500 поляков (у Буссова — 5000). Жолкевский и Гонсевский с пехотой расположились в Кремле, где сам Жолкевский занял бывший дом Бориса Годунова. Полк Зборовского поместился в Китай-городе, в соседстве с Кремлем, на Посольском дворе, а полк Казановского — в Белом городе, на дворах князей Димитрия и Ивана Шуйских». Вот такая была оккупация.

Ни в коем случае не хочу сказать, что призванные в Москву поляки были безупречной репутации люди. Один из них, некто Маскевич, оставил воспоминания, где, в частности, рассказывает: 14 октября с согласия бояр были назначены нашему войску города для кормления в расположении ста миль и более от столицы. На мою роту достались два города — Суздаль и Кострома, в 70 милях от Москвы. Мы немедленно послали туда товарищей с пахоликами, для собрания съестных припасов. Но наши, ни в чем не зная меры, не довольствовались миролюбием москвитян и самовольно брали у них все, что кому нравилось, силою отнимая жен и дочерей у знатнейших бояр. Москвитяне очень негодовали и имели полное к тому право.
Это с одной стороны. С другой — Буссов приводит пример торгового конфликта, когда польские кавалеристы пошли на рынок покупать овес для лошадей. Они уже знали цену, но продавец запросил вдвое большую. Когда же московский барышник не захотел удовольствоваться одним гульденом и пожелал получить два гульдена за бочку, слуга сказал: «Эй ты, курвин сын, москаль, так тебя растак, почему ты так дерешь с нас, поляков? Разве мы не одного и того же государя люди?». Московит ответил: «Если ты не хочешь платить по два флорина за кадку, забирай свои деньги и оставь мне мой овес для лучшего покупателя. Ни один поляк у меня его не получит, пошел ты к черту» и т.д. После этой незначительной ссоры были убиты трое поляков, а в назидание за самосуд расстреляны 15 горожан.
Понятно, что атмосфера в городе была перегретая. Но таковой она стала по вине русского правительства «седьмочисленных бояр». А началось все с царя Василия Шуйского. Гораздо раньше появления идеи о призвании на помощь поляков и шведов.
Впрочем, мы слишком отвлеклись. Ведь наш рассказ о Новгороде, который тоже был «оккупирован». Почему же не спешил туда шведский король? Из-за того, что очень хотел еще и Москву? Вопросы логичные, но мы пока зададим знакомый: а была ли оккупация? Привычно недоуменно возмутиться: «А что же еще, если не это?».

Но вот псковский историк Владимир Аракчеев в статье «Археология Смуты», опубликованной в журнале «Российская история» (№3-2010), напоминает забывчивым и посвящает неграмотных: «В историографии предложены три концепции периода 1611—1617 гг. в истории Новгорода. Л.Е. Морозова («Смута в России в начале XVII в. в сочинениях ее современников», 1999. — Г.Р.) полагает, что в это время «фактически» существовало «отдельное Новгородское государство во главе со шведским принцем Карлом Филиппом». С.Ф. Платонов («Очерки по истории Смуты в Московском государстве», 1995. — Г.Р.) считал, что Новгород был присоединен к Швеции «на условиях политической унии», однако реальное положение вещей в Новгороде контрастировало с условиями договора. Определив период 1611—1617 гг. как время «оккупации», Платонов положил начало влиятельной историографической традиции, в русле которой находится современная исследовательница Е.И. Кобзарева («Шведская оккупация Новгорода в период Смуты XVII века», 2005). Селин в развитие примененного Платоновым к Новгороду определения «политическая уния» ввел в научный дискурс понятие «новгородско-шведский политический альянс». Этот альянс понимается им как образование, «порядок, в котором должны были поддерживать шведские военные гарнизоны, руководимые офицерами, а обеспечение этих войск должны были взять на себя новгородские дворяне».
То есть единства в понимании событий, происходивших в Новгороде, по меньшей мере, в 1611—1612 годах (в самом начале «оккупации»), у историков нет. Отметим тут же, что до подписания новгородско-шведского договора 25 июля 1611 года, согласно которому на правление в Новгород приглашался шведский принц, новгородские послы вели в мае-июне переговоры со шведами, и был составлен проект договора. По нему Делагарди должен был очистить Ям, Иван-город, Копорье и Гдов от оставленных там Лисовским и подчиненных «псковскому вору» гарнизонов и вернуть эти города России. Шведам же этим проектом было указано в Новгородской земле не стоять и пустошить (разорять. — Г.Р.) ее ратным людям не велеть.
Наверное, в этом свете не стоит удивляться и ответу князя Дмитрия Пожарского на запрос новгородцев, как поступить им с приглашенным на правление шведским принцем Карлом Филиппом. В октябре 1612 года Пожарский отписал в Новгород: Нам теперь такого великого государственного и земского дела, не обославшись и не учиня совета и договора с казанским, астраханским, сибирским и нижегородским государствами и со всеми городами Российского царства, со всеми людьми от мала и до велика, одним учинить нельзя.
Сергей Соловьев по этому поводу горестно отмечает в своей «Истории»: «Все города выбрали Михаила Феодоровича, и несчастные новгородцы стали между двух огней: отделиться от Москвы значило оторваться от всех жизненных начал. Порвать связь со Швециею не было никакой возможности, ибо они были в руках Делагарди». Необходимо напомнить: не только в его руках. Новгород был связан со Швецией еще и договором о приглашении Карла Филиппа на правление!

Юхан Видекинд так дополняет и без того хаотично яркую картину новгородских событий. В конце 1612 года Александр Гонсевский, комендант Московского Кремля, бывший тогда главным начальником у поляков, послав гонца к Якобу Делагарди, известил, что если король не пожелает подвергать военным опасностям сына, юношу, притом слабого от болезни, или если чины не захотят воевать, то он, Гонсевский, намерен собственными силами захватить отнятые русскими Белую, Вязьму и Дорогобуж, так как они даны ему с товарищами во владение королем польским. Он просил Якоба помочь ему на время перемирием или, по крайней мере, помешать русским защищаться.
И чем же отвечает Делагарди? Он однозначно занимает антипольскую позицию. Для отражения их Якоб готовит суда и людей на ближайшую весну и назначает начальником Матса Сефферсона. Год шел к концу, и дни становились короче… Близилась война, и начались уже легкие предварительные стычки, вызывавшиеся или своеволием, или необходимостью. И с москвичами (поляками Гонсевского. — Г.Р.) поступали так же, как они сами поступали с Новгородской землей, куда послали большие силы для разорения…
И здесь пришла весть из Торжка, что неприятель с войском неизвестной численности серьезно угрожает городу (имеется в виду Новгород. — Г.Р.). Хотя Якоб имел возможность, пользуясь королевским позволением, покинуть в таком случае город, опустошив его огнем и мечом, он не хотел применить эту жестокую меру, пока удастся либо благожелательным отношением удержать горожан на своей стороне, либо оружием защитить насыпи и стены. Нимало не смущаясь, но укрепив все нужные места оборонительными средствами, он не велел даже увозить большие медные орудия и городскую казну и колокола. Так завершался в Новгороде 1612 год…