{thumbimage 150px 1}Зачем новгородские наместники дразнили шведов
18 марта 1584 года умер Иван Грозный.
Наместник Эстляндии Понтус Делагарди от имени шведского короля немедленно запросил новгородского воеводу, князя Василия Скопина-Шуйского, будет ли Россия соблюдать условия Плюсского договора о перемирии?
18 марта 1584 года умер Иван Грозный.
Наместник Эстляндии Понтус Делагарди от имени шведского короля немедленно запросил новгородского воеводу, князя Василия Скопина-Шуйского, будет ли Россия соблюдать условия Плюсского договора о перемирии?
Когда распространилось известие о кончине царя, да еще поползли слухи, что его отравили, в Москве было сильное волнение черни. Вооружившись луками, копьями, дубинами и мечами, народ ринулся к Кремлю, ворота которого были заперты, поэтому они разгромили все лавки и арсенал, откуда взяли оружие и порох, намереваясь взломать ворота…
Со стен Кремля кричали, чтобы они шли по домам и молились о душе усопшего, что скоро все придет в надлежащий порядок, что народу известно, кто должен царствовать, ибо после царя остались сыновья, и сверх того провозгласили Федора Иоанновича царем и великим князем на отцовском престоле, и что он женат и, следовательно, нечего опасаться. Эти увещания, однако, не помогли… Вельможи, опасаясь, что чернь проломит ворота Кремля, велели стрельцам с двумя или тремя сотнями мушкетов стрелять по толпе, отчего народ тотчас побежал от ворот, так что большая площадь перед Кремлем тотчас же совершенно опустела. Так описывает мартовские события 1584 года голландец Исаак Масса в своем «Кратком известии…».
Собственно, описаний тех дней можно найти много и в иностранных, и в русских источниках. Дело не в деталях. Кому Иван Грозный завещал, тот и сел на трон. А 31 мая был венчан на царство.
Царь Фёдор Иоаннович
В нашей истории наследник Ивана Грозного проходит как фигура весьма несамостоятельная, явно находившаяся под влиянием Бориса Годунова. Формированию такого мнения в значительной степени способствовали именно мемуары иностранцев, очень подробно и живописно рассказывавших о недостатках и пороках россиян.
Исаак Масса писал о Федоре Ивановиче: очень добр, набожен и весьма кроток. Он был столь благочестив, что часто желал променять свое царство на монастырь, ежели бы это было возможно. Англичанин Джером Горсей: прост умом. Его соплеменник Джилс Флэтчер: Теперешний царь (по имени Феодор Иванович) относительно своей наружности таков: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной. Нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении. Тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Француз Жак Маржерет: Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви.
В иной тональности, но в принципе похожую характеристику дал царю Федору и знаменитый русский автор «Временника» Иван Тимофеев: Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом. Просто сказать — он всего себя предал Христу и все время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок, проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением — днем и ночью, всю жизнь, изнуряя себя духовными подвигами... Извне все легко могли видеть в нем царя, внутри же подвигами иночества он оказывался монахом; видом он был венценосцем, а своими стремлениями — монах. Пискаревский летописец, один из немногих источник, не зависимый от мнения Кремля той эпохи: Царствовал благоверный и христолюбивый царь и великий князь Феодор Иванович тихо, праведно, милостиво и безмятежно. И все люди в покое и в любви, и в тишине, и во благоденствии пребывали в те годы. Ни в какие годы, ни при котором царе в Русской земле, кроме великого князя Ивана Даниловича Калиты, такой тишины и благоденствия не было, как при нем, благоверном царе и великом князе всея Руссии Феодоре Ивановиче.
Впрочем, все это лишь характеристики нового царя как человека. А каков он в политике? Такой же простофиля? Пискаревский летописец бесстрастно перечисляет первые мероприятия, инициированные царем Федором: По повелению царя и великого князя Феодора Ивановича стал править всей Русской землей Борис Федорович Годунов с братьями и дядьями: с Дмитрием и Степаном, с Григорием, с Иваном и с иными своими советниками, боярами, думными дворянами и с дьяками: с Андреем Щелкаловым с товарищами (это, кстати, соответствовало предсмертному наставлению Ивана Грозного. — Г.Р.). В том же году повелением благочестивого царя Феодора Ивановича начали делать крепость каменную в Москве, где был Земляной вал, а имя ему дали «Царьград». В том же году великий государь царь и великий князь Федор Иванович… приказывает боярину своему и слуге и конюшему Борису Федоровичу Годунову да дьяку ближнему своему Андрею Щелкалову крепости ставить в поле и в Сивере, и к Астрахани... То есть мы видим вполне вменяемого государственного человека. Царь здраво рассудил, что при авторитете Бориса Годунова и его связях среди боярства и дворянства лучше уступить шурину (Федор был женат на Ирине, сестре Годунова) исполнительную власть добровольно и лишь наблюдать сверху за его действиями.
Новгородские письма Делагарди
Кажется, мы несколько отвлеклись от главной темы. А именно: что происходило в Новгороде в первое после смерти Ивана Грозного время?
Здесь следует выделить два момента: правитель Речи Посполитой Стефан Баторий сразу пригрозил военным походом на Россию, если ему не отдадут Новгород и Псков. Шведы же проявили осторожность, не желая конфликтовать с Москвой, потому что не верили в крепость своего союза с Баторием. Основания для этого были, сообщает Псковская летопись: в 1583 году было заключено перемирие на три года с шведами на реке Плюссе и уступлена им вся Эстляндия, Нарва, Ивангород и часть Ингрии, но поляки в том же году отняли у них (у шведов. — Г.Р.) многие южные эстляндские города.
Николай Карамзин описывает сложившуюся ситуацию следующим образом: «Стараясь удалить разрыв с Литвою, но ожидая его непрестанно, царь оказывал тем более миролюбия и снисходительности в делах с шведским королем, чтобы вдруг не иметь двух неприятелей, однако ж не забывая достоинства России, чувствуя необходимость загладить ее стыд возвратом нашей древней собственности, похищенной шведами, и только отлагая войну до удобнейшего времени. Сведав о кончине Иоанновой, эстонский наместник Делагарди спрашивал у новгородского воеводы, князя Василья Федоровича Шуйского-Скопина, хотим ли мы наблюдать договор, заключенный на берегу Плюсы, и будут ли наши послы в Стокгольме для условия о вечном мире?».
Письмо это, как следует из монографии новгородского губернатора и писателя Павла Сумарокова «История Новгорода» (1890), было доставлено гонцом в июле 1584 года. В это время «старший князь Василий Федорович Шуйский находился в отсутствии. В ожидании из Москвы решения на оное послание от князя Шуйского младший из наместников (князь Михаил Катырев или князь Иван Лобанов, неизвестно. — Г.Р.) для показания преимущества над шведами допустил до представления к себе того чиновника, и ответ его заключался в следующих словах: Россия склонна к миру, но его удивляет, почему Делагарди в титулах своего короля означает его владетелем Шелонской и Водской пятин, которые ему никогда не принадлежали. Не ведает при том он, по какой причине Делагарди берет право относиться к первому новгородскому правителю, когда во все времена сами короли шведские писали к посадникам». Далее было высказано, что, видимо, Делагарди как иностранец (француз) не знает порядка сношений с российскими чиновниками.
Сегодня мы не можем точно указать, по инструкции Скопина-Шуйского или по собственной инициативе принял шведского посланника кто-то из «младших наместников». Скорее всего, с разрешения. Ведь Шуйский был только что переведен царем из Пскова, где правил 10 лет, в Новгород, и принимал-передавал дела в Москве. К тому же, если судить по дерзости и бесцеремонному тону ответа шведам, новгородцы выразили чисто формальную готовность следовать договору. На деле они обостряли ситуацию, провоцировали шведов. И Делагарди на провокацию поддался.
Знайте, что меня не именуют чужеземцем в высокохвальном королевстве шведском. Правда, нередко удаляюсь от двора, но единственно для того, чтобы учить вас смирению, — ответил он через два месяца Василию Шуйскому. — Вы не забыли, думаю, сколько раз мои знамена встречались с вашими, то есть сколько раз вы уклоняли их предо мною и спасались бегством?
Одновременно король Швеции Юхан III
обратился лично к русскому царю, прося не возобновлять войну. Его послание и заключалось обидным для Федора Ивановича выпадом: Отец твой, терзая собственную землю, питаясь кровью подданных, был злым соседом и для нас, и для всех иных венценосцев.
Как пишет Карамзин, «сию грамоту Феодор возвратил королю, велев сказать гонцу его, что к сыну не пишут так о родителе!». Тем не менее переписка продолжалась. 14 марта 1585 года Делагарди вновь обращается к князю Шуйскому с предложением обсудить сложившееся положение. Эта информация доводится шведским королем и до царя Федора. Царь отвечает, что готов прислать послов для заключения мира. Местом встречи вновь избрана Мыза на Плюсе.
Но дело в том, что русским уже были известны планы шведов. Юхан III хотел перенести прежнюю границу с Россией, установленную Ореховецким миром, от реки Сестры к Неве и строить свою крепость напротив Орешка, который, напомним, оставался за Россией.
Диспуты хитрецов
Довольно странной была русская делегация. Она состояла примерно из 1000 человек, включая охрану, а возглавлял ее князь Дмитрий Шестунов, ярославский (?!) наместник. От Швеции, как и полагается, первым послом выступал Понтус Делагарди.
Переговоры продолжались с середины октября до 28 декабря, но к подписанию мирного договора не привели. Было лишь продлено перемирие — на четыре года (с 6 января 1586 до 6 января 1590 года) — и решено собраться для продолжения консультаций 20 июля 1586 года. Дело в том, что шведы категорически отказывались обсуждать территориальные вопросы в той трактовке, какую предлагала российская делегация, не желая уступать земли, захваченные ими в последние месяцы Ливонской войны.
Нашим переговорщикам царь дал указание добиваться выкупа городов: «послам было предписано: давать за Иван-город, Яму и Копорье до 15 000 рублей и уже по конечной неволе заключить перемирие без городов, только ни под каким видом не разрывать» (Сергей Соловьев, «История России с древнейших времен»). Ставилась и сверхзадача — выкупить Нарву, тогда сумма увеличилась бы до 20 тысяч. А если шведы согласятся только на Ям и Копорье — не уступать.
Правда, шведы и сами были готовы некоторые территории (бывшие русские) обменять на такие (настоящие русские), которые бы наглухо закрыли России выход к Балтике. В частности, Швеция была согласна отдать за Ореховский уезд по две трети Ямского и Копорского уездов. А если русским этого покажется мало, то Юхан III разрешил, поторговавшись, дополнить «лот» городами Ям и Копорье. На это не могли согласиться мы.
Однако при такой нашей твердости, надо помнить, шведы, идя на перемирие, сохраняли де-факто ту линию границы, которая установилась на момент окончания Ливонской войны. То есть не прописанные в перемирных документах территории формально оставались за Россией, но фактически были заняты Швецией. Временная оккупация становилась постоянной.
Впрочем, 12 декабря 1586 года умер польский король Стефан Баторий. И стало ясно, что военного столкновения между Швецией, лишившейся хоть и ненадежного, но все-таки партнера, и Россией не избежать. Москва стала попросту игнорировать условия Плюсского перемирия.
Вместо эпилога
В продолжение более чем двухмесячных дипломатических дискуссий произошло и еще одно важное событие. 5 декабря погиб глава шведской делегации Понтус Делагарди. Возвращаясь с очередной встречи из Мызы в Нарву на большом шлюпе, он, по одной версии, велел своим пушкарям дать приветственный залп, в результате чего шлюп перевернулся. По другой версии, шлюп наткнулся на дерево. В любом случае облаченный в тяжелые доспехи Делагарди очутился в воде и мгновенно пошел ко дну.
Таким образом, к 12 декабря 1586 года все главные действующие лица финальной стадии Ливонской войны (Иван Грозный, Стефан Баторий и Понтус Делагарди) были мертвы. Этому можно было бы придать некое мистическое значение: русскому и польскому властителям не исполнилось еще и 54 лет, но они якобы умерли своей смертью (после тяжелых и долгих болезней, причины которых в обоих случаях версифицируются как отравления). 65-летний Делагарди нелепо утонул.
Никаких консультаций в июле 1586 года не было. Швеция и Россия возобновили переговоры только в августе 1589 года. Через пять месяцев началась война, в которой русские одержали блистательную победу. Однако она не принесла всего, что мы хотели вернуть.
Собственно, описаний тех дней можно найти много и в иностранных, и в русских источниках. Дело не в деталях. Кому Иван Грозный завещал, тот и сел на трон. А 31 мая был венчан на царство.
Царь Фёдор Иоаннович
В нашей истории наследник Ивана Грозного проходит как фигура весьма несамостоятельная, явно находившаяся под влиянием Бориса Годунова. Формированию такого мнения в значительной степени способствовали именно мемуары иностранцев, очень подробно и живописно рассказывавших о недостатках и пороках россиян.
Исаак Масса писал о Федоре Ивановиче: очень добр, набожен и весьма кроток. Он был столь благочестив, что часто желал променять свое царство на монастырь, ежели бы это было возможно. Англичанин Джером Горсей: прост умом. Его соплеменник Джилс Флэтчер: Теперешний царь (по имени Феодор Иванович) относительно своей наружности таков: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной. Нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении. Тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Француз Жак Маржерет: Федор, государь весьма простоватый, который часто забавлялся, звоня в колокола, или большую часть времени проводил в церкви.
В иной тональности, но в принципе похожую характеристику дал царю Федору и знаменитый русский автор «Временника» Иван Тимофеев: Своими молитвами царь мой сохранил землю невредимой от вражеских козней. Он был по природе кроток, ко всем очень милостив и непорочен и, подобно Иову, на всех путях своих охранял себя от всякой злой вещи, более всего любя благочестие, церковное благолепие и, после священных иереев, монашеский чин и даже меньших во Христе братьев, ублажаемых в Евангелии самим Господом. Просто сказать — он всего себя предал Христу и все время своего святого и преподобного царствования, не любя крови, как инок, проводил в посте, в молитвах и мольбах с коленопреклонением — днем и ночью, всю жизнь, изнуряя себя духовными подвигами... Извне все легко могли видеть в нем царя, внутри же подвигами иночества он оказывался монахом; видом он был венценосцем, а своими стремлениями — монах. Пискаревский летописец, один из немногих источник, не зависимый от мнения Кремля той эпохи: Царствовал благоверный и христолюбивый царь и великий князь Феодор Иванович тихо, праведно, милостиво и безмятежно. И все люди в покое и в любви, и в тишине, и во благоденствии пребывали в те годы. Ни в какие годы, ни при котором царе в Русской земле, кроме великого князя Ивана Даниловича Калиты, такой тишины и благоденствия не было, как при нем, благоверном царе и великом князе всея Руссии Феодоре Ивановиче.
Впрочем, все это лишь характеристики нового царя как человека. А каков он в политике? Такой же простофиля? Пискаревский летописец бесстрастно перечисляет первые мероприятия, инициированные царем Федором: По повелению царя и великого князя Феодора Ивановича стал править всей Русской землей Борис Федорович Годунов с братьями и дядьями: с Дмитрием и Степаном, с Григорием, с Иваном и с иными своими советниками, боярами, думными дворянами и с дьяками: с Андреем Щелкаловым с товарищами (это, кстати, соответствовало предсмертному наставлению Ивана Грозного. — Г.Р.). В том же году повелением благочестивого царя Феодора Ивановича начали делать крепость каменную в Москве, где был Земляной вал, а имя ему дали «Царьград». В том же году великий государь царь и великий князь Федор Иванович… приказывает боярину своему и слуге и конюшему Борису Федоровичу Годунову да дьяку ближнему своему Андрею Щелкалову крепости ставить в поле и в Сивере, и к Астрахани... То есть мы видим вполне вменяемого государственного человека. Царь здраво рассудил, что при авторитете Бориса Годунова и его связях среди боярства и дворянства лучше уступить шурину (Федор был женат на Ирине, сестре Годунова) исполнительную власть добровольно и лишь наблюдать сверху за его действиями.
Новгородские письма Делагарди
Кажется, мы несколько отвлеклись от главной темы. А именно: что происходило в Новгороде в первое после смерти Ивана Грозного время?
Здесь следует выделить два момента: правитель Речи Посполитой Стефан Баторий сразу пригрозил военным походом на Россию, если ему не отдадут Новгород и Псков. Шведы же проявили осторожность, не желая конфликтовать с Москвой, потому что не верили в крепость своего союза с Баторием. Основания для этого были, сообщает Псковская летопись: в 1583 году было заключено перемирие на три года с шведами на реке Плюссе и уступлена им вся Эстляндия, Нарва, Ивангород и часть Ингрии, но поляки в том же году отняли у них (у шведов. — Г.Р.) многие южные эстляндские города.
Николай Карамзин описывает сложившуюся ситуацию следующим образом: «Стараясь удалить разрыв с Литвою, но ожидая его непрестанно, царь оказывал тем более миролюбия и снисходительности в делах с шведским королем, чтобы вдруг не иметь двух неприятелей, однако ж не забывая достоинства России, чувствуя необходимость загладить ее стыд возвратом нашей древней собственности, похищенной шведами, и только отлагая войну до удобнейшего времени. Сведав о кончине Иоанновой, эстонский наместник Делагарди спрашивал у новгородского воеводы, князя Василья Федоровича Шуйского-Скопина, хотим ли мы наблюдать договор, заключенный на берегу Плюсы, и будут ли наши послы в Стокгольме для условия о вечном мире?».
Письмо это, как следует из монографии новгородского губернатора и писателя Павла Сумарокова «История Новгорода» (1890), было доставлено гонцом в июле 1584 года. В это время «старший князь Василий Федорович Шуйский находился в отсутствии. В ожидании из Москвы решения на оное послание от князя Шуйского младший из наместников (князь Михаил Катырев или князь Иван Лобанов, неизвестно. — Г.Р.) для показания преимущества над шведами допустил до представления к себе того чиновника, и ответ его заключался в следующих словах: Россия склонна к миру, но его удивляет, почему Делагарди в титулах своего короля означает его владетелем Шелонской и Водской пятин, которые ему никогда не принадлежали. Не ведает при том он, по какой причине Делагарди берет право относиться к первому новгородскому правителю, когда во все времена сами короли шведские писали к посадникам». Далее было высказано, что, видимо, Делагарди как иностранец (француз) не знает порядка сношений с российскими чиновниками.
Сегодня мы не можем точно указать, по инструкции Скопина-Шуйского или по собственной инициативе принял шведского посланника кто-то из «младших наместников». Скорее всего, с разрешения. Ведь Шуйский был только что переведен царем из Пскова, где правил 10 лет, в Новгород, и принимал-передавал дела в Москве. К тому же, если судить по дерзости и бесцеремонному тону ответа шведам, новгородцы выразили чисто формальную готовность следовать договору. На деле они обостряли ситуацию, провоцировали шведов. И Делагарди на провокацию поддался.
Знайте, что меня не именуют чужеземцем в высокохвальном королевстве шведском. Правда, нередко удаляюсь от двора, но единственно для того, чтобы учить вас смирению, — ответил он через два месяца Василию Шуйскому. — Вы не забыли, думаю, сколько раз мои знамена встречались с вашими, то есть сколько раз вы уклоняли их предо мною и спасались бегством?
Одновременно король Швеции Юхан III
обратился лично к русскому царю, прося не возобновлять войну. Его послание и заключалось обидным для Федора Ивановича выпадом: Отец твой, терзая собственную землю, питаясь кровью подданных, был злым соседом и для нас, и для всех иных венценосцев.
Как пишет Карамзин, «сию грамоту Феодор возвратил королю, велев сказать гонцу его, что к сыну не пишут так о родителе!». Тем не менее переписка продолжалась. 14 марта 1585 года Делагарди вновь обращается к князю Шуйскому с предложением обсудить сложившееся положение. Эта информация доводится шведским королем и до царя Федора. Царь отвечает, что готов прислать послов для заключения мира. Местом встречи вновь избрана Мыза на Плюсе.
Но дело в том, что русским уже были известны планы шведов. Юхан III хотел перенести прежнюю границу с Россией, установленную Ореховецким миром, от реки Сестры к Неве и строить свою крепость напротив Орешка, который, напомним, оставался за Россией.
Диспуты хитрецов
Довольно странной была русская делегация. Она состояла примерно из 1000 человек, включая охрану, а возглавлял ее князь Дмитрий Шестунов, ярославский (?!) наместник. От Швеции, как и полагается, первым послом выступал Понтус Делагарди.
Переговоры продолжались с середины октября до 28 декабря, но к подписанию мирного договора не привели. Было лишь продлено перемирие — на четыре года (с 6 января 1586 до 6 января 1590 года) — и решено собраться для продолжения консультаций 20 июля 1586 года. Дело в том, что шведы категорически отказывались обсуждать территориальные вопросы в той трактовке, какую предлагала российская делегация, не желая уступать земли, захваченные ими в последние месяцы Ливонской войны.
Нашим переговорщикам царь дал указание добиваться выкупа городов: «послам было предписано: давать за Иван-город, Яму и Копорье до 15 000 рублей и уже по конечной неволе заключить перемирие без городов, только ни под каким видом не разрывать» (Сергей Соловьев, «История России с древнейших времен»). Ставилась и сверхзадача — выкупить Нарву, тогда сумма увеличилась бы до 20 тысяч. А если шведы согласятся только на Ям и Копорье — не уступать.
Правда, шведы и сами были готовы некоторые территории (бывшие русские) обменять на такие (настоящие русские), которые бы наглухо закрыли России выход к Балтике. В частности, Швеция была согласна отдать за Ореховский уезд по две трети Ямского и Копорского уездов. А если русским этого покажется мало, то Юхан III разрешил, поторговавшись, дополнить «лот» городами Ям и Копорье. На это не могли согласиться мы.
Однако при такой нашей твердости, надо помнить, шведы, идя на перемирие, сохраняли де-факто ту линию границы, которая установилась на момент окончания Ливонской войны. То есть не прописанные в перемирных документах территории формально оставались за Россией, но фактически были заняты Швецией. Временная оккупация становилась постоянной.
Впрочем, 12 декабря 1586 года умер польский король Стефан Баторий. И стало ясно, что военного столкновения между Швецией, лишившейся хоть и ненадежного, но все-таки партнера, и Россией не избежать. Москва стала попросту игнорировать условия Плюсского перемирия.
Вместо эпилога
В продолжение более чем двухмесячных дипломатических дискуссий произошло и еще одно важное событие. 5 декабря погиб глава шведской делегации Понтус Делагарди. Возвращаясь с очередной встречи из Мызы в Нарву на большом шлюпе, он, по одной версии, велел своим пушкарям дать приветственный залп, в результате чего шлюп перевернулся. По другой версии, шлюп наткнулся на дерево. В любом случае облаченный в тяжелые доспехи Делагарди очутился в воде и мгновенно пошел ко дну.
Таким образом, к 12 декабря 1586 года все главные действующие лица финальной стадии Ливонской войны (Иван Грозный, Стефан Баторий и Понтус Делагарди) были мертвы. Этому можно было бы придать некое мистическое значение: русскому и польскому властителям не исполнилось еще и 54 лет, но они якобы умерли своей смертью (после тяжелых и долгих болезней, причины которых в обоих случаях версифицируются как отравления). 65-летний Делагарди нелепо утонул.
Никаких консультаций в июле 1586 года не было. Швеция и Россия возобновили переговоры только в августе 1589 года. Через пять месяцев началась война, в которой русские одержали блистательную победу. Однако она не принесла всего, что мы хотели вернуть.
Геннадий РЯВКИН
