Пять новых слов в науке

 

— Андрей Анатольевич, что принесли науке исследования найденных в этом году берестяных грамот?
— Пока прошла только половина археологического сезона, и тридцать найденных грамот очень радуют, но суть не в цифрах. Дело в том, что значительная часть из найденного — это маленькие обрывочки, из которых не очень много можно извлечь. Но иногда даже они дают нам нечто весьма любопытное.

Обрадовала целая грамота из Старой Руссы. Правда, ее адресат драл-драл, но не додрал до конца, и она до нас дошла в читаемом виде. Ценность берестяных грамот, кстати, не в том, в каком виде они доходят до нас, но в том, что написано — более-менее банальное или все же по-настоящему интересное. Писали же древние новгородцы обычно о том, что было для них наиболее важно — в находках много долговых расписок.
Особо следует отметить то, что в грамотах нам встречаются очень интересные имена, которые представляют для нас отдельную научную ценность. В частности, мы можем проследить, как изменялись имена с течением времени. В этом году мы встретили около двадцати имен, среди них встречаются и наши знакомцы, которых мы опознаем и понимаем, что это за персонажи. Многие из них — люди, с которыми мы «познакомились» на соседнем, 12-м раскопе, на том самом, который дал только за один 1998 год 92 грамоты. Например, Петрок — это имя нам хорошо известно, и мы можем даже восстановить биографию человека, жившего во второй половине XII века.
Жирочка — еще одно давно знакомое нам имя, встретившееся в тысячной грамоте. Трудно говорить о том, сколько грамот исходит или адресовано ему, так как вряд ли наши предки всегда одинаково называли одного и того же человека. Так, мы Ивана можем назвать Ваня, Ванюша или Ванюха. Весьма вероятно, что звали этого человека Жирослав, а называть его могли и Жирочка, и Жирша, и Жирох.
Мы встретили, также в тысячной грамоте, имя, которое никогда ранее не отмечали, — Кыйяс. Дополнительные филологические изыскания показали, что оно тюркское, возможно — половецкое. Это первое совершенно однозначное указание на то, что уже в то время, далеко на севере от степи, в древнем Новгороде, бывали представители кочевых народов.
— Пополняется ли фонд слов древнерусского языка?
— Да, каждый год нам в берестяных грамотах встречаются, во-первых, редкие слова и, во-вторых, — слова, которые никогда, нигде, ни в каких древнерусских или более поздних письменных памятниках не засвидетельствованы. Таких слов из берестяных грамот накопилось уже более двух сотен. В этом году —  пять таких слов, которые никогда не встречались. Задача для нас, лингвистов, такое слово осмыслить, понять, с большей или меньшей вероятностью установить, что оно могло значить, всегда очень интересна. К счастью, с расшифровкой этих пяти слов мы как будто справились.
Первое слово — «резьба». Ничего общего с тем смыслом, который мы придаем ему в современной речи, в берестяной грамоте оно не могло иметь. Смысл в прошлом, как выяснилось, был таков — взимание лихвы, процента, резы…
«Чермь» — один из предметов, который уже знакомый нам по другим источникам Яким поручает купить за определенную сумму для церковного употребления. Задача по установлению смысла была не слишком трудной, потому что из контекста стало ясно — это то же самое, что и «чермень» — «червленица», драгоценная ткань, использовавшаяся, в частности, для церковных целей.
«Нынеково» — по смыслу то же самое, что и «ныне», «теперь».
«Паробеця» — слово приобрело смысл весьма непростым путем, но, тем не менее, исходя из контекста, удалось установить, что это так называемое двойственное число — речь идет о двух людях. «Паробок» в древнем значении слова — «молодой раб». От этого слова произошли украинское «парубок» и русское «парень». С древним рабством, конечно, связи в этих современных словах уже нет.
Самое же интересное слово из этих пяти — «продажник». Даже сегодня, кажется, такое слово можно было бы сочинить, но значение данного слова на самом деле далеко от связи с продажами, в современном понимании. В древнерусском языке продажей назывался штраф, денежное наказание.
— Большую известность получила ваша работа по изучению подлинности «Слова о полку Игореве». Вы доказали, что версия поддельности «Слова» исчезающе мала. Однако в последнее время в научной жизни попытки опровергнуть давно доказанное стали, похоже, общим местом.
— Да, вы правы, за последние годы мне часто приходилось слышать о таком. Если хотите, это примета времени — если хочешь быть услышанным, опровергни. Дело доходит до смешного. Но не могу не упомянуть в этой связи и о грустном. О так называемой «новой хронологии Фоменко».
— Этот вопрос в последнее время, к счастью, становится неактуальным — хороший книжный бизнес сейчас делают уже те, кто хочет подзаработать на опровержении идей одиозного академика.
— Но, тем не менее, книги Фоменко продолжают выходить и раскупаться… Я прочел целый курс лекций о так называемой «любительской лингвистике». В них я критикую его выводы как дилетантские и построенные на примитивных ассоциациях. В самом деле, как можно всерьез утверждать, что, например, Хорезм — это не что иное, как Кострома?
— Полемика с Фоменко? Разве это возможно?
— Почему же нет — он даже что-то ответил мне. Он не историк, конечно, но ученый, хороший математик…
— Я догадываюсь, почему вы неохотно общаетесь с журналистами. Просматривая различные интервью с учеными-историками, я поразился тому, насколько много внимания со стороны СМИ уделяется употреблению в берестяных грамотах нецензурных слов.
— На самом деле таких грамот из тысячи с лишним всего две. Меня тоже коробит столь сильное внимание к «человеческому низу», более свойственное желтой прессе. В то же самое время это не нецензурная лексика — таковой мы ее признаем лишь сейчас. А в то время это были обрядовые, ритуальные слова. Цель, с которой их писали на бересте, простая — своеобразное пожелание молодой семье. Современные люди не смогут правильно понять написанное без знания контекста исторической эпохи. Деревенские срамные частушки, которые пели на свадьбах, кстати, из той же темы.
— Как вы оцениваете развитие русского языка? Мы его забываем?
— Я не сужу столь категорично. С одной стороны, конечно, за последнее время пришло много слов и из английского, и из так называемого блатного языка, но язык, как вода, — он может обкатать самые твердые камни. Судить о том, как вообще развивается язык, можно только если взять какой-то длительный промежуток времени — лет четыреста. Но то, что многие заимствования из того же английского языка уже через лет двадцать в нашей речи исчезают, говорит о том, что язык — очень устойчивая структура. Смешно же вам, если ваши родители применяют в разговорной речи слова из своей молодости — «шузы» или «флэт». Никто так сейчас не говорит.
— Мне в этой связи вспомнился Шаламов, который писал о том, что у блатных на зоне сильнейшие подозрения вызывает человек, который в своей фене употребляет устаревшие слова из уголовного жаргона. И, пожалуй, последний вопрос: может ли язык влиять на развитие общества?
— Думаю, что все происходит наоборот. Общество, в первую очередь, влияет на развитие языка. Обратный процесс возможен, но это редкость.