{thumbimage 150px 1}Рак — не приговор, это прежде всего — диагноз
В Великом Новгороде открылась вторая очередь областного онкодиспансера. Поступившее современное медицинское оборудование, комфортабельные площади новых операционных и палат позволяют больным получать полноценное и адекватное хирургическое и лекарственное лечение. В планах — строительство радиологического корпуса, без которого невозможно комплексное лечение пациентов. Об открывающихся для врачей и пациентов перспективах мы беседовали с главврачом областного клинического онкодиспансера Владимиром ИВАНЧЕНКО.
Разговор шел не только о чисто медицинских проблемах. Например, не один год обсуждается тема об организации в области места, где неизлечимому больному оказывалась бы специализированная медицинская и психологическая помощь.
Речь не совсем идет о хосписе, о стационаре, куда бы направлялись на госпитализацию безнадёжные пациенты. Владимир Иванченко говорит о создании отделения паллиативной помощи, где угасающему больному могли бы подобрать соответствующую терапию, которая снизила бы основные симптомы болезни и облегчила страдания. После необходимых медицинских процедур, уколов или капельниц человек отправлялся бы домой и выстраивал свой распорядок жизни с учётом данных врачами рекомендаций. Это отделение обслуживало бы не только больных онкодиспансера, но и людей с другими заболеваниями, у которых была бы потребность в подобном сопровождении:
— Основная задача этого отделения — улучшить качество жизни или, если вам будет угодно, обеспечить достойный уход. Докторам-онкологам в силу своей специализации приходится иметь дело со смертью. И она не такая внезапная, как, допустим, от инфаркта или инсульта. Да, неожиданный уход — трагедия, но когда процесс умирания длится несколько месяцев, наблюдать за этим тяжело. У каждого из нас есть свои рецепты, как воспринимать смерть, протекающую перед твоими глазами, и уметь отвлекаться от неё на другие, свои собственные темы. Однако совсем иначе чувствует себя врач-терапевт, к которому попадает неизлечимый больной. После того, как мы сделали для пациента всё что могли и становится понятно, что все ресурсы исчерпаны, он направляется к своему участковому, и в этом случае становится плохо обоим. С одной стороны, врач ничем не может помочь в этой ситуации своему подопечному и от этого испытывает стресс. С другой, больной не получает квалифицированную помощь, при которой необходимо подобрать анальгетики и делать в определённое время уколы. Это проблема. И мне не понятно, что сейчас мешает городу решить вопрос об организации в Великом Новгороде отделения паллиативной помощи.
— Может быть, не хватает пресловутых квадратных метров, где оно могло бы разместиться?
— Это не совсем так. С открытием второй очереди диспансера, которая включает в себя реанимацию на 12 коек, пять операционных, дополнительные отделения маммологии, гинекологии, урологии и абдоминальной хирургии, освобождаются площади в Первой городской больнице: второе онкологическое отделение оттуда в полном составе переходит в состав диспансера. Ещё один из возможных вариантов — разместиться в ЦРБ, где также освобождаются площади. Такие вот дела…
— Онкодиспансер, оснащённый по последнему слову техники, сможет понизить уровень заболеваемости раком в нашем регионе?
— К сожалению, медицина не может повлиять на заболеваемость, так как заболеваемость — реализованное событие. Онкологическая болезнь — процесс хронический, эффект от лечения может быть и длительным, и коротким. Для понимания приведу пример западных стран. Так, в США не работают с понятием заболеваемости — это свершившийся факт, доктора принимают в расчёт показатель смертности от онкологических заболеваний, ведь, улучшая качество диагностики и лечения, мы можем повлиять на продолжительность жизни пациентов. В России самая высокая смертность — от рака лёгких и желудка. В Америке заболеваемость этими болезнями также высока, но смертность ниже благодаря ранней диагностике и высокому уровню медицины. Что в это время происходит у нас? К специалистам обращаются пациенты с наличием жалоб или сидят дома до последнего, практически забыты профосмотры, диспансеризация возобновилась только в последнее время. В России причина смерти от онкологических заболеваний занимает третье место после сердечно-сосудистых заболеваний и травм.
В дополнение немного статистики. В прошлом году службами областного онкологического диспансера были взяты на учёт свыше 13 тысяч человек. По сравнению с предыдущим годом произошло увеличение этого количества примерно на 10%.
— Почему у нас люди так поздно обращаются за помощью?
— Одна из причин — отношение социума к онкологическим больным. Неправильно, когда человек боится того, что факт его заболевания станет известен людям, окружающим его дома и на работе. Он уверен, что тогда общество поставит на нём крест.
Мы постоянно твердим, что результаты лечения напрямую зависят от выявления болезни на ранней стадии. К раку надо относиться не как к приговору, а как к диагнозу. За свой двадцатилетний стаж работы я вижу, какие большие шаги сделаны в лекарственной терапии рака. Больные, которые лечатся современными препаратами, переносят лечение легче и живут дольше. И знаете, мало людей, которые рассказывают о своей победе над болезнью, чаще этот факт скрывается, но пациентов, победивших болезнь, всё больше, и онкологи рады этому обстоятельству.
Важной причиной поздней обращаемости является свойственная нашим людям надежда на авось, к тому же недостаточная информированность об успехах медицины, что порождает неверие в неё, и боязнь остаться один на один с возникшей проблемой.
— В онкодиспансере особую роль тогда должны играть психотерапевты, которые подобрали бы слова и утешили пациента. Это с одной стороны, а с другой — не секрет, что в адрес вашего учреждения поступало немало нареканий со стороны людей, которые посчитали, что их незаслуженно обидели у вас. С вашей точки зрения, как должны выстраиваться отношения между пациентами и медицинским персоналом?
— Согласен с вами. Часто врачи сами виновны в возникновении конфликта. Жалобы рождаются не из-за того, что плох больной или доктор. Врач недостаточно или недоходчиво поговорил со своим пациентом, больной оглушен сообщённым ему диагнозом — возникает конфликт. Сейчас у нас работают два врача-психотерапевта, в обязанностях которых — устранение проблем восприятия болезни, позитивный настрой на лечение, адаптация к новым условиям жизни. Они уделяют максимальное количество времени больному — от слова многое зависит, а лечащий врач часто не успевает сказать это слово из-за своей загруженности. Или нередко бывает, что пациенту, который испытывает стресс и сильно переживает, необходимо донести информацию. А у доктора просто нет возможности ему объяснять одно и то же по нескольку раз. Я рассчитываю, что если позволят увеличить наши штаты, то на одного психотерапевта придётся по 10 человек, и это будет великолепно. Как один из вариантов психологической разгрузки можно рассматривать появление в наших стенах церкви. Сейчас по этому поводу мы активно общаемся с епархией. Но вот что я хотел отметить: какой бы ни поставили страшный диагноз, скрывать его от больного нельзя. Сам пациент должен принимать активное участие в процессе выздоровления. Надо чётко понимать. Есть болезнь, пациент, врач: только союз пациента с врачом может принести успех.
— Вашим врачам тоже требуется психологическая поддержка?
— Безусловно. Стресс испытывают и медики, поэтому у них тоже должны быть какие-то способы для эмоциональной разрядки. Мне лично помогает множество моих увлечений. И в жизни мне не хватает жизни. Обидно тратить её даже на сон. В диспансере мы планируем устроить спортивный комплекс, поставить теннисные столы, тренажёры, организовать сауну. Необходимо иметь возможность избавляться от накопившегося негатива.
Речь не совсем идет о хосписе, о стационаре, куда бы направлялись на госпитализацию безнадёжные пациенты. Владимир Иванченко говорит о создании отделения паллиативной помощи, где угасающему больному могли бы подобрать соответствующую терапию, которая снизила бы основные симптомы болезни и облегчила страдания. После необходимых медицинских процедур, уколов или капельниц человек отправлялся бы домой и выстраивал свой распорядок жизни с учётом данных врачами рекомендаций. Это отделение обслуживало бы не только больных онкодиспансера, но и людей с другими заболеваниями, у которых была бы потребность в подобном сопровождении:
— Основная задача этого отделения — улучшить качество жизни или, если вам будет угодно, обеспечить достойный уход. Докторам-онкологам в силу своей специализации приходится иметь дело со смертью. И она не такая внезапная, как, допустим, от инфаркта или инсульта. Да, неожиданный уход — трагедия, но когда процесс умирания длится несколько месяцев, наблюдать за этим тяжело. У каждого из нас есть свои рецепты, как воспринимать смерть, протекающую перед твоими глазами, и уметь отвлекаться от неё на другие, свои собственные темы. Однако совсем иначе чувствует себя врач-терапевт, к которому попадает неизлечимый больной. После того, как мы сделали для пациента всё что могли и становится понятно, что все ресурсы исчерпаны, он направляется к своему участковому, и в этом случае становится плохо обоим. С одной стороны, врач ничем не может помочь в этой ситуации своему подопечному и от этого испытывает стресс. С другой, больной не получает квалифицированную помощь, при которой необходимо подобрать анальгетики и делать в определённое время уколы. Это проблема. И мне не понятно, что сейчас мешает городу решить вопрос об организации в Великом Новгороде отделения паллиативной помощи.
— Может быть, не хватает пресловутых квадратных метров, где оно могло бы разместиться?
— Это не совсем так. С открытием второй очереди диспансера, которая включает в себя реанимацию на 12 коек, пять операционных, дополнительные отделения маммологии, гинекологии, урологии и абдоминальной хирургии, освобождаются площади в Первой городской больнице: второе онкологическое отделение оттуда в полном составе переходит в состав диспансера. Ещё один из возможных вариантов — разместиться в ЦРБ, где также освобождаются площади. Такие вот дела…
— Онкодиспансер, оснащённый по последнему слову техники, сможет понизить уровень заболеваемости раком в нашем регионе?
— К сожалению, медицина не может повлиять на заболеваемость, так как заболеваемость — реализованное событие. Онкологическая болезнь — процесс хронический, эффект от лечения может быть и длительным, и коротким. Для понимания приведу пример западных стран. Так, в США не работают с понятием заболеваемости — это свершившийся факт, доктора принимают в расчёт показатель смертности от онкологических заболеваний, ведь, улучшая качество диагностики и лечения, мы можем повлиять на продолжительность жизни пациентов. В России самая высокая смертность — от рака лёгких и желудка. В Америке заболеваемость этими болезнями также высока, но смертность ниже благодаря ранней диагностике и высокому уровню медицины. Что в это время происходит у нас? К специалистам обращаются пациенты с наличием жалоб или сидят дома до последнего, практически забыты профосмотры, диспансеризация возобновилась только в последнее время. В России причина смерти от онкологических заболеваний занимает третье место после сердечно-сосудистых заболеваний и травм.
В дополнение немного статистики. В прошлом году службами областного онкологического диспансера были взяты на учёт свыше 13 тысяч человек. По сравнению с предыдущим годом произошло увеличение этого количества примерно на 10%.
— Почему у нас люди так поздно обращаются за помощью?
— Одна из причин — отношение социума к онкологическим больным. Неправильно, когда человек боится того, что факт его заболевания станет известен людям, окружающим его дома и на работе. Он уверен, что тогда общество поставит на нём крест.
Мы постоянно твердим, что результаты лечения напрямую зависят от выявления болезни на ранней стадии. К раку надо относиться не как к приговору, а как к диагнозу. За свой двадцатилетний стаж работы я вижу, какие большие шаги сделаны в лекарственной терапии рака. Больные, которые лечатся современными препаратами, переносят лечение легче и живут дольше. И знаете, мало людей, которые рассказывают о своей победе над болезнью, чаще этот факт скрывается, но пациентов, победивших болезнь, всё больше, и онкологи рады этому обстоятельству.
Важной причиной поздней обращаемости является свойственная нашим людям надежда на авось, к тому же недостаточная информированность об успехах медицины, что порождает неверие в неё, и боязнь остаться один на один с возникшей проблемой.
— В онкодиспансере особую роль тогда должны играть психотерапевты, которые подобрали бы слова и утешили пациента. Это с одной стороны, а с другой — не секрет, что в адрес вашего учреждения поступало немало нареканий со стороны людей, которые посчитали, что их незаслуженно обидели у вас. С вашей точки зрения, как должны выстраиваться отношения между пациентами и медицинским персоналом?
— Согласен с вами. Часто врачи сами виновны в возникновении конфликта. Жалобы рождаются не из-за того, что плох больной или доктор. Врач недостаточно или недоходчиво поговорил со своим пациентом, больной оглушен сообщённым ему диагнозом — возникает конфликт. Сейчас у нас работают два врача-психотерапевта, в обязанностях которых — устранение проблем восприятия болезни, позитивный настрой на лечение, адаптация к новым условиям жизни. Они уделяют максимальное количество времени больному — от слова многое зависит, а лечащий врач часто не успевает сказать это слово из-за своей загруженности. Или нередко бывает, что пациенту, который испытывает стресс и сильно переживает, необходимо донести информацию. А у доктора просто нет возможности ему объяснять одно и то же по нескольку раз. Я рассчитываю, что если позволят увеличить наши штаты, то на одного психотерапевта придётся по 10 человек, и это будет великолепно. Как один из вариантов психологической разгрузки можно рассматривать появление в наших стенах церкви. Сейчас по этому поводу мы активно общаемся с епархией. Но вот что я хотел отметить: какой бы ни поставили страшный диагноз, скрывать его от больного нельзя. Сам пациент должен принимать активное участие в процессе выздоровления. Надо чётко понимать. Есть болезнь, пациент, врач: только союз пациента с врачом может принести успех.
— Вашим врачам тоже требуется психологическая поддержка?
— Безусловно. Стресс испытывают и медики, поэтому у них тоже должны быть какие-то способы для эмоциональной разрядки. Мне лично помогает множество моих увлечений. И в жизни мне не хватает жизни. Обидно тратить её даже на сон. В диспансере мы планируем устроить спортивный комплекс, поставить теннисные столы, тренажёры, организовать сауну. Необходимо иметь возможность избавляться от накопившегося негатива.
* * *
Заветная мечта Владимира Иванченко — уйти от традиционного понимания больницы. Что это значит? А вот что. Человек, получивший лечение по поводу онкозаболевания, берётся на учёт, онкологи обязаны раз в год и чаще проводить пациентам углублённое обследование. Таким образом больной становится навсегда привязан к диспансеру. Иванченко хочет видеть новгородский онкодиспансер менее казённым. Персонал встречает больного с позитивом, с ним возятся как с ребёнком. Даже если он безнадёжный, ему создают комфортабельные условия. «В Испании при входе в один из онкоцентров я видел древо жизни, — вспоминает доктор. — Его листочки — это фотографии улыбающихся пациентов: больных, выздоровевших, скончавшихся. Всё равно. А кто из наших людей согласится повесить своё фото и не скрывать свой диагноз? Там приезжают в дневные стационары, получают лечение — и обратно домой. На следующее утро повторяют процедуру. Парковочные комплексы выше и больше, чем само здание клиники. А нам приходится отстаивать необходимость организации большей, чем в старом проекте диспансера, парковки. Главное — онкодиспансер должен стать уютным для пациентов и посетителей».
Анна МЕЛЬНИКОВА
Владимир МАЛЫГИН (фото)
Владимир МАЛЫГИН (фото)
