{thumbimage 150px 1}Вскоре после приезда Ивана Грозного в Новгород начались экзекуции и казни знатных горожан. По Новгородской третьей летописи, местом судилища стало Рюриково городище. Казнили тех, кого царь посчитал виновным, на великом Волховском мосту, сбрасывая в реку мужчин, женщин, детей.
По подсчетам Руслана Скрынникова, «жертвами судилища стали примерно 211 помещиков и 137 их домочадцев, 45 дьяков и приказных и примерно столько же членов их семей.
Дьяки и подьячие по общему правилу владели поместьями в Новгороде. Опричники с достойным педантизмом перебили сначала всех семейных подьячих с их женами и детьми, а затем холостых. Эти последние фигурируют в Синодике под общим заголовком «Новгородские подьячие неженатые». Иными словами, по Скрынникову, погибли примерно 800 человек.
Но мы помним, что Новгородская третья летопись составлена была через несколько десятилетий после описываемых событий. А подробный рассказ о расправе есть ни что иное, как беллетризованная вставка — «Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным». Поэтому обратимся к современным разгрому иностранным источникам.
На европейский манер
Например, в ранее цитированной немецкой листовке «Истинно правдивое описание» (1571) приводятся жуткие сведения, что слуги царя взяли несколько сотен женщин и девиц, раздели их донага и привели на приготовленное место, выстланное досками. Их ставили совсем обнаженными по 50 человек на это место. Когда великий князь ходил туда, он их спрашивал, что они сделали. И так эта аудиенция продолжалась, пока они не замерзли. Потом тех людей для потехи и удовольствия бросали в воду, которая еще не совсем замерзла, и топили их.
Потом они захватили несколько тысяч пленников, связав мужчин и женщин за руки и привязав детишек на грудь матерям, бросали их всех вместе в огромную реку, под названием Волхов (в оригинале Волга. — Г.Р.), которая там имеет глубину восемь фаденов (фаден — немецкая мера длины, ориентированная на размах рук взрослого человека, то есть от кончиков пальцев одной руки до пальцев другой, значит, до двух метров. — Г.Р.). Из-за этого река от дна до поверхности была совсем заполнена, течение задержалось, и пришлось заталкивать мертвые тела под лед, чтобы течение унесло их прочь.
Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании» (1570) расширяет диапазон бесчеловечной жестокости Ивана Грозного в Новгороде: Обычным родом казни было, когда он приказывал оградить частоколом обширное место, поручал привести туда огромную толпу знатных лиц и купцов, которых знал за выдающихся, садился на коня с копьем в руке и, пришпорив коня, пронзал копьем отдельных лиц, а сын его смотрел на эту забаву и одинаково занимался тою же игрой. Когда конь уставал, тиран сам, усталый, но не насыщенный, возвысив голос, кричал убийцам из опричнины, чтобы убивали без разбора всех и рассекали на куски. Те, унося оттуда куски, бросали их в реку. Вновь река появляется в рассказе. Что же касается собственноручного участия царя в убийствах да еще таким экзотическим и неэффективным способом, как копьем с коня, это очень похоже на выдумку. Конечно, Ивану Грозному было всего 40 лет. Но дело не в возрасте, а в статусе. И еще получается, что царь сперва судил на городище, а потом ехал в Новгород, чтобы казнить. Совершенная патология, в чем нас много веков убеждают. Был придуман и другой способ казни: множество людей получало приказ выйти на воду, скованную льдом, и тиран приказывал обрубать топорами весь лед кругом; и затем этот лед, придавленный тяжестью людей, опускал их всех в глубину. Тиран не пропускал ни одного рода жестокости при умерщвлении людей и в городе Новгороде он убил их, после предания удивительным терзаниям и мукам, 2 770 из более знатных и богатых, не считая лиц низкопоставленных и беспредельного количества черни, которую он уничтожил всю до полного истребления. Малоправдоподобное описание, но к мотивам, руководившим Шлихтингом, мы вернемся чуть позже.
Таубе и Крузе в «Послании к Готхарду Кеттлеру» (1572) о расправах особых подробностей не сообщают: Имеются определенные и достоверные сведения, что он приказал убить 12 000 именитых людей, мужчин и храбрых женщин. Что касается до безвестных бедных ремесленников и простого народа, то было их больше 15 000. Большая знаменитая река Волхов (в оригинале и здесь значится Волга. — Г.Р.), которая в два раза больше, чем Прегель (Преголя. — Г.Р.) под Кенигсбергом, была так наполнена мертвыми телами, что окрасилась в этом месте в цвет крови и должна была остановиться у мостов.
Стоит еще раз обратить внимание на противоречия в данных о казненной новгородской знати: 2 770 и 12 000. Во-первых, не понятно, откуда взялись эти цифры? Ведь Синодик опальных был составлен Грозным в 1583 году (и насчитывал гораздо меньше казненных), а до тех пор сомнительно, чтобы царь обнародовал статистику казней или сделал ее доступной относительно широкому кругу лиц. Во-вторых, почти пятикратное расхождение в цифрах указывает, что авторы оценивали масштабы расправы исходя из того, что видели и слышали, то есть очень приблизительно.
Вызывает недоверие и повторенное двумя источниками сообщение, что мертвые тела запрудили течение Волхова, довольно сильное, как мы знаем. К тому же, чтобы трупы легли в реку до самого дна, их нужно было бы сбрасывать крепко связанными и одновременно десятками. Скорее всего, авторы преувеличили случившееся, имея в виду заполненные трупами полыньи.
Кстати, Якоб Ульфельдт в своем «Путешествии в Россию» (1578) пишет: Царь созвал в Новгород большое количество людей, словно намеревался обсудить с ними неотложные дела. Когда они туда прибыли, он приказал всех их согнать на мост недалеко от города — тот, который мы видели каждый день. Собрав их, он велел сбросить их в текущую там реку... И что более всего удивительно, утонуло такое множество людей, что река заполнилась трупами сверх всякого человеческого ожидания и была настолько ими запружена, что не могла течь по своему прежнему руслу, но разлилась по зеленеющим лугам и плодородным полям и все затопила своей водой. Хотя это и кажется маловероятным и далеким от истины. Действительно, какие луга зеленели в январе?
Белая лошадь
Таубе и Крузе не сообщают практически никаких деталей о новгородских казнях, что весьма странно для очевидцев. Зато вспоминают о владыке Пимене: Архиепископа посадил он (Иван Грозный. — Г.Р.) на белую кобылу, дав ему в одну руку русские гусли, а в другую дурацкую палку, и приказал в таком виде привести его к себе. По большому счету, это единственное упоминание о позорном обращении с владыкой, которое достойно какого-то внимания и доверия. Все остальное — интерпретации этого краткого сообщения. Даже чрезвычайно подробное «Краткое сказание» Альберта Шлихтинга не вызывает доверия. Именно своими подробностями, ведь Шлихтинга в Новгороде не было:
Когда тиран Московии вступил в Новгород, епископ этого города пригласил его к обеду, от чего тот отнюдь не отговаривался. На это же пиршество было приглашено также большинство настоятелей из различных монастырей. Когда обед кончился и были уже убраны столы, тиран позвал к себе телохранителей и велел им разграбить и разгромить храм Святой Софии, расположенный среди города. Кроме того, желая воздать епископу благодарность за его щедрость, он велел стащить с его головы тиару, которую тот носил, и все епископское облачение и лишил его также сана (этого быть определенно не могло, домысел автора. — Г.Р.), говоря: «Тебе подобает быть не епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену»… Тиран велел привести кобылу и обратился к епископу: «Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов». Когда тот взобрался на кобылу, тиран велел привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом из города и прогнав с епископства, велел ему отправляться по назначенной дороге. И когда тот уже удалился, он опять велел позвать его к себе и дал ему взять в руки музыкальный инструмент, мехи и лиру со струнами. «Упражняйся в этом искусстве, — сказал тиран, — тебе ведь не остается делать ничего другого, в особенности после того, как ты взял жену».
Итак, историки давно уже установили, что рассказ Шлихтинга — это не рассказ очевидца. В январе-феврале 1570 года он был в Москве. И о новгородских событиях сведения имел отрывочные, даже не из первых уст. Вот почему Шлихтинг относит новгородский поход на 1569 год, путает последовательность разгрома царем Новгорода и Твери (по Шлихтингу, сперва Грозный был в Новгороде, а потом — в Твери; на деле же — наоборот) и искажает еще ряд деталей.
Очень важно, что «Краткое сказание», изданное на Западе как брошюра, сперва было докладом польскому королю Сигизмунду, к которому Шлихтинг бежал осенью 1570 года, и называлось «Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана». Логично предположить, что перебежчик составил такой доклад, какой хотел видеть король: русское население в случае нападения поляков не поддержит своего царя.
Примечательно, что в сопроводительной записке к докладу, переданному Сигизмунду, есть пометка автора: То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве. А то, что происходит в других больших и малых городах, едва могло бы уместиться в целые тома. В широких изданиях «Новостей из Московии», переименованных в «Краткое сказание», формулировка более осторожная: То, что я только что описал вашему королевскому величеству, не выдумано, Бог тому свидетель, что я все это отчасти сам видел и слышал. Иначе говоря, доклад был максимально конъюнктурен, поскольку предназначался врагам русского царя. Потом издатели несколько смягчили формулу, дескать, не все здесь правда. Тем не менее анекдот пошел гулять по мемуарам.
Возьмем того же Пауля Одерборна («Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии», 1584): Священника, к которому он (царь. — Г.Р.) пришел, якобы чтобы засвидетельствовать почтение, он тотчас лишил одежды, денег и всего имущества, а за угощение заплатил ему смертью. Случилось так, что умерла его жена; когда Васильевич узнал об этом, подводя к нему лошадь, говорит: «Ты будешь иметь ее вместо жены, уважаемый епископ, а дары на свадьбу соберут твои коллеги». После того, как он это сказал, разыскал, применив пытки, деньги священников и церквей, а самого наказуемого епископа, посадив постыдным образом на лошадь задом наперед, приказал провести по городу под клики глашатая и потом уж удушить… Речь о Пимене. Но Грозный его не убивал.
Более того, даже не лишал сана, а когда митрополит Кирилл изъявил готовность это сделать, ответил ему в специальном послании, чтобы тот не лишал Пимена владычного сана до подлинного сыску и до соборного уложения. Так что извержение из священного чина произошло с Пименом в Москве по решению митрополичьего суда, приговорившего его к пожизненному заключению в расположенном в 30 км от Тулы Венев-монастыре (Свято-Никольский).
Причем экс-владыка был посажен в подвальную камеру объемом немногим более полутора кубометров, где не мог даже встать в полный рост. Там он провел в посте и молитвах год и два дня, как гласит монастырская запись, и умер 25 сентября 1571 года. Стало быть, от ареста владыки до приговора церковного суда прошло более девяти месяцев. А ведь все иные виновники новгородского дела были казнены еще в Новгороде, а последние — 25 июля 1570 года в Москве. После шестимесячного расследования. Причем, напомню, из 300 приговоренных к смерти 180 человек царь помиловал на месте казни.
Вместо эпилога
Почему Иван Грозный был так терпим в отношении Пимена? Вспомнил о его прежних заслугах? Вряд ли. Как ни парадоксально это звучит, но Грозный никого не казнил и не осуждал без суда. Пусть это были часто суды с предрешенными итогами, но они проводились.
Да, царь очень эмоционально, если судить по летописи, реагировал в Новгороде на присутствие Пимена. Но ведь и основания были! Он мог прийти в ярость во время обеда у владыки, узнав, что тот, будучи вдовцом, служил литургию. За это и обозвал Пимена скоморохом, «дал в жены» белую кобылу.
Кстати, на Руси задом наперед на кобылу сажали обесчещенных женщин, непристойных людей и еретиков (вспомним 1490 год, когда это сделал с жидовствующими новгородский архиепископ Геннадий). Здесь прослеживается связь с византийским обычаем. Там задом наперед сажали на ослов мятежников и провозили на суд к императору по улицам Константинополя. Вполне допустимо, что Грозный вспомнил об этом в Новгороде зимой 1570 года.
Но мы помним, что Новгородская третья летопись составлена была через несколько десятилетий после описываемых событий. А подробный рассказ о расправе есть ни что иное, как беллетризованная вставка — «Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным». Поэтому обратимся к современным разгрому иностранным источникам.
На европейский манер
Например, в ранее цитированной немецкой листовке «Истинно правдивое описание» (1571) приводятся жуткие сведения, что слуги царя взяли несколько сотен женщин и девиц, раздели их донага и привели на приготовленное место, выстланное досками. Их ставили совсем обнаженными по 50 человек на это место. Когда великий князь ходил туда, он их спрашивал, что они сделали. И так эта аудиенция продолжалась, пока они не замерзли. Потом тех людей для потехи и удовольствия бросали в воду, которая еще не совсем замерзла, и топили их.
Потом они захватили несколько тысяч пленников, связав мужчин и женщин за руки и привязав детишек на грудь матерям, бросали их всех вместе в огромную реку, под названием Волхов (в оригинале Волга. — Г.Р.), которая там имеет глубину восемь фаденов (фаден — немецкая мера длины, ориентированная на размах рук взрослого человека, то есть от кончиков пальцев одной руки до пальцев другой, значит, до двух метров. — Г.Р.). Из-за этого река от дна до поверхности была совсем заполнена, течение задержалось, и пришлось заталкивать мертвые тела под лед, чтобы течение унесло их прочь.
Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании» (1570) расширяет диапазон бесчеловечной жестокости Ивана Грозного в Новгороде: Обычным родом казни было, когда он приказывал оградить частоколом обширное место, поручал привести туда огромную толпу знатных лиц и купцов, которых знал за выдающихся, садился на коня с копьем в руке и, пришпорив коня, пронзал копьем отдельных лиц, а сын его смотрел на эту забаву и одинаково занимался тою же игрой. Когда конь уставал, тиран сам, усталый, но не насыщенный, возвысив голос, кричал убийцам из опричнины, чтобы убивали без разбора всех и рассекали на куски. Те, унося оттуда куски, бросали их в реку. Вновь река появляется в рассказе. Что же касается собственноручного участия царя в убийствах да еще таким экзотическим и неэффективным способом, как копьем с коня, это очень похоже на выдумку. Конечно, Ивану Грозному было всего 40 лет. Но дело не в возрасте, а в статусе. И еще получается, что царь сперва судил на городище, а потом ехал в Новгород, чтобы казнить. Совершенная патология, в чем нас много веков убеждают. Был придуман и другой способ казни: множество людей получало приказ выйти на воду, скованную льдом, и тиран приказывал обрубать топорами весь лед кругом; и затем этот лед, придавленный тяжестью людей, опускал их всех в глубину. Тиран не пропускал ни одного рода жестокости при умерщвлении людей и в городе Новгороде он убил их, после предания удивительным терзаниям и мукам, 2 770 из более знатных и богатых, не считая лиц низкопоставленных и беспредельного количества черни, которую он уничтожил всю до полного истребления. Малоправдоподобное описание, но к мотивам, руководившим Шлихтингом, мы вернемся чуть позже.
Таубе и Крузе в «Послании к Готхарду Кеттлеру» (1572) о расправах особых подробностей не сообщают: Имеются определенные и достоверные сведения, что он приказал убить 12 000 именитых людей, мужчин и храбрых женщин. Что касается до безвестных бедных ремесленников и простого народа, то было их больше 15 000. Большая знаменитая река Волхов (в оригинале и здесь значится Волга. — Г.Р.), которая в два раза больше, чем Прегель (Преголя. — Г.Р.) под Кенигсбергом, была так наполнена мертвыми телами, что окрасилась в этом месте в цвет крови и должна была остановиться у мостов.
Стоит еще раз обратить внимание на противоречия в данных о казненной новгородской знати: 2 770 и 12 000. Во-первых, не понятно, откуда взялись эти цифры? Ведь Синодик опальных был составлен Грозным в 1583 году (и насчитывал гораздо меньше казненных), а до тех пор сомнительно, чтобы царь обнародовал статистику казней или сделал ее доступной относительно широкому кругу лиц. Во-вторых, почти пятикратное расхождение в цифрах указывает, что авторы оценивали масштабы расправы исходя из того, что видели и слышали, то есть очень приблизительно.
Вызывает недоверие и повторенное двумя источниками сообщение, что мертвые тела запрудили течение Волхова, довольно сильное, как мы знаем. К тому же, чтобы трупы легли в реку до самого дна, их нужно было бы сбрасывать крепко связанными и одновременно десятками. Скорее всего, авторы преувеличили случившееся, имея в виду заполненные трупами полыньи.
Кстати, Якоб Ульфельдт в своем «Путешествии в Россию» (1578) пишет: Царь созвал в Новгород большое количество людей, словно намеревался обсудить с ними неотложные дела. Когда они туда прибыли, он приказал всех их согнать на мост недалеко от города — тот, который мы видели каждый день. Собрав их, он велел сбросить их в текущую там реку... И что более всего удивительно, утонуло такое множество людей, что река заполнилась трупами сверх всякого человеческого ожидания и была настолько ими запружена, что не могла течь по своему прежнему руслу, но разлилась по зеленеющим лугам и плодородным полям и все затопила своей водой. Хотя это и кажется маловероятным и далеким от истины. Действительно, какие луга зеленели в январе?
Белая лошадь
Таубе и Крузе не сообщают практически никаких деталей о новгородских казнях, что весьма странно для очевидцев. Зато вспоминают о владыке Пимене: Архиепископа посадил он (Иван Грозный. — Г.Р.) на белую кобылу, дав ему в одну руку русские гусли, а в другую дурацкую палку, и приказал в таком виде привести его к себе. По большому счету, это единственное упоминание о позорном обращении с владыкой, которое достойно какого-то внимания и доверия. Все остальное — интерпретации этого краткого сообщения. Даже чрезвычайно подробное «Краткое сказание» Альберта Шлихтинга не вызывает доверия. Именно своими подробностями, ведь Шлихтинга в Новгороде не было:
Когда тиран Московии вступил в Новгород, епископ этого города пригласил его к обеду, от чего тот отнюдь не отговаривался. На это же пиршество было приглашено также большинство настоятелей из различных монастырей. Когда обед кончился и были уже убраны столы, тиран позвал к себе телохранителей и велел им разграбить и разгромить храм Святой Софии, расположенный среди города. Кроме того, желая воздать епископу благодарность за его щедрость, он велел стащить с его головы тиару, которую тот носил, и все епископское облачение и лишил его также сана (этого быть определенно не могло, домысел автора. — Г.Р.), говоря: «Тебе подобает быть не епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену»… Тиран велел привести кобылу и обратился к епископу: «Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов». Когда тот взобрался на кобылу, тиран велел привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом из города и прогнав с епископства, велел ему отправляться по назначенной дороге. И когда тот уже удалился, он опять велел позвать его к себе и дал ему взять в руки музыкальный инструмент, мехи и лиру со струнами. «Упражняйся в этом искусстве, — сказал тиран, — тебе ведь не остается делать ничего другого, в особенности после того, как ты взял жену».
Итак, историки давно уже установили, что рассказ Шлихтинга — это не рассказ очевидца. В январе-феврале 1570 года он был в Москве. И о новгородских событиях сведения имел отрывочные, даже не из первых уст. Вот почему Шлихтинг относит новгородский поход на 1569 год, путает последовательность разгрома царем Новгорода и Твери (по Шлихтингу, сперва Грозный был в Новгороде, а потом — в Твери; на деле же — наоборот) и искажает еще ряд деталей.
Очень важно, что «Краткое сказание», изданное на Западе как брошюра, сперва было докладом польскому королю Сигизмунду, к которому Шлихтинг бежал осенью 1570 года, и называлось «Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана». Логично предположить, что перебежчик составил такой доклад, какой хотел видеть король: русское население в случае нападения поляков не поддержит своего царя.
Примечательно, что в сопроводительной записке к докладу, переданному Сигизмунду, есть пометка автора: То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве. А то, что происходит в других больших и малых городах, едва могло бы уместиться в целые тома. В широких изданиях «Новостей из Московии», переименованных в «Краткое сказание», формулировка более осторожная: То, что я только что описал вашему королевскому величеству, не выдумано, Бог тому свидетель, что я все это отчасти сам видел и слышал. Иначе говоря, доклад был максимально конъюнктурен, поскольку предназначался врагам русского царя. Потом издатели несколько смягчили формулу, дескать, не все здесь правда. Тем не менее анекдот пошел гулять по мемуарам.
Возьмем того же Пауля Одерборна («Жизнь Иоанна Васильевича, великого князя Московии», 1584): Священника, к которому он (царь. — Г.Р.) пришел, якобы чтобы засвидетельствовать почтение, он тотчас лишил одежды, денег и всего имущества, а за угощение заплатил ему смертью. Случилось так, что умерла его жена; когда Васильевич узнал об этом, подводя к нему лошадь, говорит: «Ты будешь иметь ее вместо жены, уважаемый епископ, а дары на свадьбу соберут твои коллеги». После того, как он это сказал, разыскал, применив пытки, деньги священников и церквей, а самого наказуемого епископа, посадив постыдным образом на лошадь задом наперед, приказал провести по городу под клики глашатая и потом уж удушить… Речь о Пимене. Но Грозный его не убивал.
Более того, даже не лишал сана, а когда митрополит Кирилл изъявил готовность это сделать, ответил ему в специальном послании, чтобы тот не лишал Пимена владычного сана до подлинного сыску и до соборного уложения. Так что извержение из священного чина произошло с Пименом в Москве по решению митрополичьего суда, приговорившего его к пожизненному заключению в расположенном в 30 км от Тулы Венев-монастыре (Свято-Никольский).
Причем экс-владыка был посажен в подвальную камеру объемом немногим более полутора кубометров, где не мог даже встать в полный рост. Там он провел в посте и молитвах год и два дня, как гласит монастырская запись, и умер 25 сентября 1571 года. Стало быть, от ареста владыки до приговора церковного суда прошло более девяти месяцев. А ведь все иные виновники новгородского дела были казнены еще в Новгороде, а последние — 25 июля 1570 года в Москве. После шестимесячного расследования. Причем, напомню, из 300 приговоренных к смерти 180 человек царь помиловал на месте казни.
Вместо эпилога
Почему Иван Грозный был так терпим в отношении Пимена? Вспомнил о его прежних заслугах? Вряд ли. Как ни парадоксально это звучит, но Грозный никого не казнил и не осуждал без суда. Пусть это были часто суды с предрешенными итогами, но они проводились.
Да, царь очень эмоционально, если судить по летописи, реагировал в Новгороде на присутствие Пимена. Но ведь и основания были! Он мог прийти в ярость во время обеда у владыки, узнав, что тот, будучи вдовцом, служил литургию. За это и обозвал Пимена скоморохом, «дал в жены» белую кобылу.
Кстати, на Руси задом наперед на кобылу сажали обесчещенных женщин, непристойных людей и еретиков (вспомним 1490 год, когда это сделал с жидовствующими новгородский архиепископ Геннадий). Здесь прослеживается связь с византийским обычаем. Там задом наперед сажали на ослов мятежников и провозили на суд к императору по улицам Константинополя. Вполне допустимо, что Грозный вспомнил об этом в Новгороде зимой 1570 года.
Геннадий РЯВКИН
