{thumbimage 150px 1}В летописях, рассказах иностранцев и исследованиях российских историков дооктябрьского периода нет никаких данных и сколько-нибудь серьезных, с научной точки зрения, версий о причинах, побудивших Ивана Грозного организовать массированную репрессивную акцию. Ее принято называть новгородским погромом. Хотя гнев царя обрушился на несколько стратегически важных городов.
Правда, Василий Ключевский, отдавая дань «российской исторической моде» списывать все жестокости времен правления Ивана Грозного на его патологию, пытается пробить плотный строй поверхностного анализа. «Высший интерес парил над обществом, над счетами и дрязгами враждовавших общественных сил, не позволяя им окончательного разрыва, заставляя их против воли действовать дружно, — пишет Ключевский. — Этот высший интерес — оборона государства от внешних врагов. Московское государство зарождалось в XIV в. под гнетом внешнего ига, строилось и расширялось в XV и XVI вв. среди упорной борьбы за свое существование на западе, юге и юго-востоке. Эта внешняя борьба и сдерживала внутренние вражды. Внутренние, домашние соперники мирились в виду общих внешних врагов, политические и социальные несогласия умолкали при встрече с национальными и религиозными опасностями».
Как «внешняя вражда» сдерживала и заставляла «домашних соперников действовать дружно», мы уже видели. Доносы о заговорах (или, как мы сегодня определили бы, оппозиционных блоках) следовали непрерывным потоком. Что же в ответ на них должен был делать правитель, когда вдобавок ко всему на западных (Речь Посполитая), северо-западных (Ливония, Швеция), южных (Крым) и восточных (Казань) рубежах государства присутствовали постоянные угрозы военных конфликтов? Он должен был сплотить общество, которое вопреки Ключевскому, само мириться не хотело.
Кого боялся царь?
Советско-российская историография с оговорками (все о той же патологической жестокости Ивана Грозного) признает наличие в действиях царя стратегического замысла. В частности, Руслан Скрынников в «Третьем Риме» пишет: «Полагают, что погром Новгорода был связан с необходимостью для государства покончить с последними форпостами удельной децентрализации (А.А. Зимин). Едва ли это справедливо. В период ликвидации Новгородской «республики» в конце XV в. московское правительство экспроприировало земли всех местных феодалов (бояр, купцов и «житьих людей») и водворило на их место московских дворян-помещиков. Ко времени опричнины в Новгородской земле прочно утвердились московские порядки. Москва постоянно назначала и сменяла всю приказную и церковную администрацию Новгорода, распоряжалась всем фондом новгородских поместных земель. Влияние бюрократии на местное управление значительно усилилось после упразднения новгородского наместничества в начале 60-х гг. Местный приказной аппарат, целиком зависевший от центральной власти, служил верной опорой монархии. То же самое можно сказать и относительно новгородской церкви. В годы опричнины новгородский архиепископ Пимен оказал много важных услуг царю и его приспешникам. Однако, несмотря на безусловную лояльность новгородской администрации по отношению к опричнине, царь Иван и его сподвижники не очень доверяли новгородцам и недолюбливали Новгород, что объяснялось разными причинами».
Впрочем, и здесь историк остается в плену стереотипных представлений об истоках новгородского дела. «Разные причины» у Скрынникова выглядят не очень-то убедительно. Одна из основных опять-таки — страх перед Новгородом, точнее — перед новгородским войском: «По мере того как углублялся раскол между опричниной и земщиной, опричная дума с растущим беспокойством следила за настроениями новгородской «кованой рати» — поместного ополчения, по численности вдвое превосходившего всю опричную армию. Политическое влияние новгородского дворянства было столь значительным, что при любом кризисе боровшиеся за власть группировки старались добиться его поддержки».
Доводы совершенно несостоятельные. Во-первых, куда же делась «кованая рать», если Новгород действительно громили шесть недель? Почему никто не выступил против грабежей и насилия? Ответ прост: погром не имел тех масштабов, какие чаще всего подаются нам: убийство десятков тысяч новгородцев (от 40 000 до 700 000, по разным оценкам). Во-вторых, Скрынников буквально здесь же опровергает себя, напоминая читателю, что «кованая рать» была лояльна Москве и в один из трудных моментов, когда Иван Грозный был еще подростком, «в годы боярского правления новгородцы в массе не поддержали Старицкого». Тем более не было предпосылок к оппозиции в 60-е годы, когда царь явно благоволил к Новгороду.
От Клина до Твери
Впрочем, в предисловии к этой публикации отмечено, что Иван Грозный новгородский погром проводил в довольно широких границах. Началось все, если верить Таубе и Крузе, в непримечательном Клину, куда царь велел явиться 470 знатным жителям Переяславля. Объясняют этот вызов авторы запустением столицы, произошедшим из-за черной смерти, которая свирепствовала в Москве почти два года. Однако, встретив переяславцев, грозный зачем-то (зачем, Таубе и Крузе не объясняют) приказал их всех (?!) задушить без всякого допроса, а потом приказал убить грудных детей и не оставить во всем городке ничего, что имело жизнь.
Скорее всего, это ложь. Предумышленная или вызванная недостатком информации, не станем выяснять. Для нас это не так уж и важно. Замечу только, что бойню в Клину авторы относят на 30 января 1569 года, когда царские карательные полки находились не там, а в Изборске, который следовало после захвата, имевшего место 14 января, освободить от поляков и литовцев. Но Таубе и Крузе не замечают путаницы и из Клина отправляют царя в Тверь. Если следовать их логике, туда Грозный прибывает уже в феврале! То есть его новгородский поход или был не единичным (но мы ничего не знаем о походе в начале 1569 года), или сведения, которыми охотно оперируют наши «историки», не замечая несоответствия датировок, недостоверные.
Приняв во внимание эти ремарки, мы все-таки продолжим цитирование первоисточника. Итак, царь прибыл в Тверь, остановился он в монастыре и приказал своим войскам обложить весь город. Монастырь этот был тот самый, куда он сослал митрополита, поклявшись всем духовным и светским чинам держать его там до конца его жизни. Несмотря на эту клятву, приказал он своему высшему боярину, или палачу Малюте Скуратову, задушить его веревкой и бросить в воду, в Волгу. Ложь продолжается: бывший митрополит Филипп не был брошен в Волгу. И погиб он не в феврале 1569 года, а 23 декабря. Возможно, от рук Малюты (такая версия весьма популярна, но никем не доказана), а может быть, от угара, что тоже было совсем не редкостью в холодные зимы. Прах Филиппа был захоронен в монастыре, где он и умер; в 1591 году перенесен в Соловецкий монастырь, а в 1652 году — в московский Успенский собор.
Согласно сочинению Таубе и Крузе, вслед за тем приказал он (царь. — Г.Р.) ограбить догола тверского епископа, монахов и всех духовных. Граждане и купцы, ремесленники и другие стали надеяться, что грабежи не распространятся дальше. Они были вполне уверены в этом в течение двух дней, когда он прекратил убийства и грабежи, но по прошествии этого срока приказал великий князь врываться в дома и рубить на куски всю домашнюю утварь, сосуды, бочки, дорогие товары, лен, сало, воск, шкуры, всю движимость, свести все это в кучу и сжечь, и ни одна дверь или окно не должны были остаться целыми; все двери и ворота были отмечены и изрублены. Если кто-либо из грабителей выезжал из дома и не делал всего этого, его наказывали, как преступника. Кроме того, они вешали женщин, мужчин и детей, сжигали их на огне, мучили клещами и иными способами, чтобы узнать, где были их деньги и добро. В общем, более 90 000 было задушено, и в три раза больше умерло затем с голоду.
Каждый видит, что хочет
Цифра погибших такая же абсурдная, как и численность походного войска Ивана Грозного (от 15 000 до 40 000 воинов). По расчетам современных историков, в ХVI веке в Москве проживали примерно 80 000 человек, а в Новгороде, который был вторым по величине городом России, — 25 000–30 000. Тверь же и вовсе едва ли дотягивала до 20 000.
Ко всему мы не можем найти нигде, кроме как у Таубе и Крузе, подробностей об ужасающем разгроме Твери. Даже датский посол Якоб Ульфельдт в «Путешествии в Россию», совершенном в 1578 году, описывает «разоренную» Тверь весьма невнятно: 14 августа мы прибыли в Тверь… Некогда этот город был богатейшим торговым центром, теперь же он совершенно запустел и доведен почти до крайней степени бедности, потому что в нем сидел убитый князь, то есть брат великого князя (Владимир Старицкий, хотя он «сидел» не в Твери, а в недалекой оттуда Старице. — Г.Р.) Это была его крепость, прежде окруженная рвами, валом и стеной, но сейчас она разрушена настолько, что не осталось даже следов стены. Отмечу, что несколькими абзацами выше автор пересказывает услышанные от кого-то (неизвестно, от кого) сведения о масштабах новгородского похода: Лет девять тому назад… великий князь отобрал 300 опричников, предоставив им власть над жизнью и смертью людей, а также над всем имуществом, домами и домашним скарбом. Они обошли все пространство между Москвой и Псковом и сравняли с землей великое множество домов. По своему усмотрению убивали мужчин, женщин и детей, грабили купцов, уничтожали рыбные пруды, а рыбу сжигали. И вообще все настолько расстроили и разорили, что страшно об этом даже говорить, а не то что видеть. Вот поди и разберись: 300 или 40 000 шли с Грозным на Новгород? И каковы были подлинные размеры бедствия?
Любопытно, что Альберт Шлихтинг (тоже современник событий) ни словом не упоминает о трагедиях Клина, Твери, Волочка. Он пишет только об исключительной секретности похода царя: Отправляясь из Александровского дворца в Новгород, он посылал вперед 600 всадников и столько же оставлял на ходу сзади себя; равным образом он рассылал также людей вокруг, с правого и с левого боку, чтобы никто не прошел в Новгород. Если упомянутые всадники натыкались на кого-либо, будь то даже раб или челядинец тирана, или также сам он на пути заставал кого-нибудь, то всех убивал, чтобы молва об его прибытии не опередила и он мог тем легче застичь новгородцев, не ожидавших его и нисколько не думавших о нем. Также поступали те, кто занимал правое и левое крыло; поэтому даже и собака не могла быть предвестницей его приближения. А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю… Этот поход продолжался почти семь недель, так что никто не мог знать, жив ли тиран или где-нибудь задержан пленником. И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города.
Однако продолжим чтение отчета Таубе и Крузе: После того, как он совершал кровавые дела в течение пяти дней (то есть находился в Твери примерно до 6 февраля 1569 года. — Г.Р.), отправился он в местечко Медынь, где совершил не меньше. То же самое делал он в городе, называемом Торжком. В нем в одной тюрьме сидели немцы, в другой татары. Приказав убить немцев, которые не только сидели в тюрьме, но и были закованы в цепи, явился он со своими палачами в тюрьму к татарам, где сидели знатные мурзы и господа, и приказал Малюте и другим убить также и их… Потом он опять выступил в путь и направился в Выдропуск, довольно большое местечко, и действовал точно таким же образом. Удивительным образом соединяют авторы в своем сочинении многотысячные убийства в огромном (если убили 90 000) городе Твери и ямской станции Выдропуск, где вряд ли проживали более 50 человек. По-русски это называется «что есть в печи, все на стол мечи». То есть западный читатель, для которого сочиняли свой памфлет о жестокости Грозного эти немцы, не только про Выдропуск ничего не знают, но и про Тверь наверняка. А если город и полустанок поставить рядом, то значимость обоих вырастает.
И далее: На следующий день прибыл он в Вышний Волочек, где, пробыв один день, убил множество богатых и знатных людей. На пространстве в 40—50 верст посылал он несколько тысяч людей, приказывая казнить, грабить и душить во всех селах, городах и местечках. Когда он достиг известного города Новгорода, остановился он в четверти пути от него в монастыре, называемом Городище, и приказал обложить город и все улицы, а на следующий день поймать всех знатных новгородцев.
Вместо эпилога
Нет смысла отрицать, что Иван Грозный казнил непокорных, тем более — преступников. И наиболее вероятное объяснение казням в Клину, Твери, Торжке и так далее будет то, что по дороге на Новгород царь рассматривал судебные дела, не решаемые в соответствии с Судебником 1550 года без его участия, и проверял, как работают его приказы и собираются налоги.
Академик Степан Веселовский в работе «О монастырском землевладении Московской Руси во второй половине XVI века» («Исторические записки», 1941, № 10) проанализировал 657 вкладов, сделанных служилыми людьми в монастыри замосковского края в 1552–1590 годах. Выясняется, что пик пожертвований пришелся именно на конец 60-х. Причем часто за эти пожертвования даритель получал от монастыря… деньги, которые использовал по своему усмотрению. А еще чаще — сохранял пожизненное владение подаренной недвижимостью.
То есть богатые землевладельцы таким способом, с помощью священнослужителей, прятали свое имущество от присвоения опричниками и от налогов, которые нужны были ведущему войны государству. Здесь — истоки царского гнева.
Как «внешняя вражда» сдерживала и заставляла «домашних соперников действовать дружно», мы уже видели. Доносы о заговорах (или, как мы сегодня определили бы, оппозиционных блоках) следовали непрерывным потоком. Что же в ответ на них должен был делать правитель, когда вдобавок ко всему на западных (Речь Посполитая), северо-западных (Ливония, Швеция), южных (Крым) и восточных (Казань) рубежах государства присутствовали постоянные угрозы военных конфликтов? Он должен был сплотить общество, которое вопреки Ключевскому, само мириться не хотело.
Кого боялся царь?
Советско-российская историография с оговорками (все о той же патологической жестокости Ивана Грозного) признает наличие в действиях царя стратегического замысла. В частности, Руслан Скрынников в «Третьем Риме» пишет: «Полагают, что погром Новгорода был связан с необходимостью для государства покончить с последними форпостами удельной децентрализации (А.А. Зимин). Едва ли это справедливо. В период ликвидации Новгородской «республики» в конце XV в. московское правительство экспроприировало земли всех местных феодалов (бояр, купцов и «житьих людей») и водворило на их место московских дворян-помещиков. Ко времени опричнины в Новгородской земле прочно утвердились московские порядки. Москва постоянно назначала и сменяла всю приказную и церковную администрацию Новгорода, распоряжалась всем фондом новгородских поместных земель. Влияние бюрократии на местное управление значительно усилилось после упразднения новгородского наместничества в начале 60-х гг. Местный приказной аппарат, целиком зависевший от центральной власти, служил верной опорой монархии. То же самое можно сказать и относительно новгородской церкви. В годы опричнины новгородский архиепископ Пимен оказал много важных услуг царю и его приспешникам. Однако, несмотря на безусловную лояльность новгородской администрации по отношению к опричнине, царь Иван и его сподвижники не очень доверяли новгородцам и недолюбливали Новгород, что объяснялось разными причинами».
Впрочем, и здесь историк остается в плену стереотипных представлений об истоках новгородского дела. «Разные причины» у Скрынникова выглядят не очень-то убедительно. Одна из основных опять-таки — страх перед Новгородом, точнее — перед новгородским войском: «По мере того как углублялся раскол между опричниной и земщиной, опричная дума с растущим беспокойством следила за настроениями новгородской «кованой рати» — поместного ополчения, по численности вдвое превосходившего всю опричную армию. Политическое влияние новгородского дворянства было столь значительным, что при любом кризисе боровшиеся за власть группировки старались добиться его поддержки».
Доводы совершенно несостоятельные. Во-первых, куда же делась «кованая рать», если Новгород действительно громили шесть недель? Почему никто не выступил против грабежей и насилия? Ответ прост: погром не имел тех масштабов, какие чаще всего подаются нам: убийство десятков тысяч новгородцев (от 40 000 до 700 000, по разным оценкам). Во-вторых, Скрынников буквально здесь же опровергает себя, напоминая читателю, что «кованая рать» была лояльна Москве и в один из трудных моментов, когда Иван Грозный был еще подростком, «в годы боярского правления новгородцы в массе не поддержали Старицкого». Тем более не было предпосылок к оппозиции в 60-е годы, когда царь явно благоволил к Новгороду.
От Клина до Твери
Впрочем, в предисловии к этой публикации отмечено, что Иван Грозный новгородский погром проводил в довольно широких границах. Началось все, если верить Таубе и Крузе, в непримечательном Клину, куда царь велел явиться 470 знатным жителям Переяславля. Объясняют этот вызов авторы запустением столицы, произошедшим из-за черной смерти, которая свирепствовала в Москве почти два года. Однако, встретив переяславцев, грозный зачем-то (зачем, Таубе и Крузе не объясняют) приказал их всех (?!) задушить без всякого допроса, а потом приказал убить грудных детей и не оставить во всем городке ничего, что имело жизнь.
Скорее всего, это ложь. Предумышленная или вызванная недостатком информации, не станем выяснять. Для нас это не так уж и важно. Замечу только, что бойню в Клину авторы относят на 30 января 1569 года, когда царские карательные полки находились не там, а в Изборске, который следовало после захвата, имевшего место 14 января, освободить от поляков и литовцев. Но Таубе и Крузе не замечают путаницы и из Клина отправляют царя в Тверь. Если следовать их логике, туда Грозный прибывает уже в феврале! То есть его новгородский поход или был не единичным (но мы ничего не знаем о походе в начале 1569 года), или сведения, которыми охотно оперируют наши «историки», не замечая несоответствия датировок, недостоверные.
Приняв во внимание эти ремарки, мы все-таки продолжим цитирование первоисточника. Итак, царь прибыл в Тверь, остановился он в монастыре и приказал своим войскам обложить весь город. Монастырь этот был тот самый, куда он сослал митрополита, поклявшись всем духовным и светским чинам держать его там до конца его жизни. Несмотря на эту клятву, приказал он своему высшему боярину, или палачу Малюте Скуратову, задушить его веревкой и бросить в воду, в Волгу. Ложь продолжается: бывший митрополит Филипп не был брошен в Волгу. И погиб он не в феврале 1569 года, а 23 декабря. Возможно, от рук Малюты (такая версия весьма популярна, но никем не доказана), а может быть, от угара, что тоже было совсем не редкостью в холодные зимы. Прах Филиппа был захоронен в монастыре, где он и умер; в 1591 году перенесен в Соловецкий монастырь, а в 1652 году — в московский Успенский собор.
Согласно сочинению Таубе и Крузе, вслед за тем приказал он (царь. — Г.Р.) ограбить догола тверского епископа, монахов и всех духовных. Граждане и купцы, ремесленники и другие стали надеяться, что грабежи не распространятся дальше. Они были вполне уверены в этом в течение двух дней, когда он прекратил убийства и грабежи, но по прошествии этого срока приказал великий князь врываться в дома и рубить на куски всю домашнюю утварь, сосуды, бочки, дорогие товары, лен, сало, воск, шкуры, всю движимость, свести все это в кучу и сжечь, и ни одна дверь или окно не должны были остаться целыми; все двери и ворота были отмечены и изрублены. Если кто-либо из грабителей выезжал из дома и не делал всего этого, его наказывали, как преступника. Кроме того, они вешали женщин, мужчин и детей, сжигали их на огне, мучили клещами и иными способами, чтобы узнать, где были их деньги и добро. В общем, более 90 000 было задушено, и в три раза больше умерло затем с голоду.
Каждый видит, что хочет
Цифра погибших такая же абсурдная, как и численность походного войска Ивана Грозного (от 15 000 до 40 000 воинов). По расчетам современных историков, в ХVI веке в Москве проживали примерно 80 000 человек, а в Новгороде, который был вторым по величине городом России, — 25 000–30 000. Тверь же и вовсе едва ли дотягивала до 20 000.
Ко всему мы не можем найти нигде, кроме как у Таубе и Крузе, подробностей об ужасающем разгроме Твери. Даже датский посол Якоб Ульфельдт в «Путешествии в Россию», совершенном в 1578 году, описывает «разоренную» Тверь весьма невнятно: 14 августа мы прибыли в Тверь… Некогда этот город был богатейшим торговым центром, теперь же он совершенно запустел и доведен почти до крайней степени бедности, потому что в нем сидел убитый князь, то есть брат великого князя (Владимир Старицкий, хотя он «сидел» не в Твери, а в недалекой оттуда Старице. — Г.Р.) Это была его крепость, прежде окруженная рвами, валом и стеной, но сейчас она разрушена настолько, что не осталось даже следов стены. Отмечу, что несколькими абзацами выше автор пересказывает услышанные от кого-то (неизвестно, от кого) сведения о масштабах новгородского похода: Лет девять тому назад… великий князь отобрал 300 опричников, предоставив им власть над жизнью и смертью людей, а также над всем имуществом, домами и домашним скарбом. Они обошли все пространство между Москвой и Псковом и сравняли с землей великое множество домов. По своему усмотрению убивали мужчин, женщин и детей, грабили купцов, уничтожали рыбные пруды, а рыбу сжигали. И вообще все настолько расстроили и разорили, что страшно об этом даже говорить, а не то что видеть. Вот поди и разберись: 300 или 40 000 шли с Грозным на Новгород? И каковы были подлинные размеры бедствия?
Любопытно, что Альберт Шлихтинг (тоже современник событий) ни словом не упоминает о трагедиях Клина, Твери, Волочка. Он пишет только об исключительной секретности похода царя: Отправляясь из Александровского дворца в Новгород, он посылал вперед 600 всадников и столько же оставлял на ходу сзади себя; равным образом он рассылал также людей вокруг, с правого и с левого боку, чтобы никто не прошел в Новгород. Если упомянутые всадники натыкались на кого-либо, будь то даже раб или челядинец тирана, или также сам он на пути заставал кого-нибудь, то всех убивал, чтобы молва об его прибытии не опередила и он мог тем легче застичь новгородцев, не ожидавших его и нисколько не думавших о нем. Также поступали те, кто занимал правое и левое крыло; поэтому даже и собака не могла быть предвестницей его приближения. А всех встречных он приказывал убивать, так как мало доверял и своим, про которых знал, что они хорошо расположены к польскому королю… Этот поход продолжался почти семь недель, так что никто не мог знать, жив ли тиран или где-нибудь задержан пленником. И новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города.
Однако продолжим чтение отчета Таубе и Крузе: После того, как он совершал кровавые дела в течение пяти дней (то есть находился в Твери примерно до 6 февраля 1569 года. — Г.Р.), отправился он в местечко Медынь, где совершил не меньше. То же самое делал он в городе, называемом Торжком. В нем в одной тюрьме сидели немцы, в другой татары. Приказав убить немцев, которые не только сидели в тюрьме, но и были закованы в цепи, явился он со своими палачами в тюрьму к татарам, где сидели знатные мурзы и господа, и приказал Малюте и другим убить также и их… Потом он опять выступил в путь и направился в Выдропуск, довольно большое местечко, и действовал точно таким же образом. Удивительным образом соединяют авторы в своем сочинении многотысячные убийства в огромном (если убили 90 000) городе Твери и ямской станции Выдропуск, где вряд ли проживали более 50 человек. По-русски это называется «что есть в печи, все на стол мечи». То есть западный читатель, для которого сочиняли свой памфлет о жестокости Грозного эти немцы, не только про Выдропуск ничего не знают, но и про Тверь наверняка. А если город и полустанок поставить рядом, то значимость обоих вырастает.
И далее: На следующий день прибыл он в Вышний Волочек, где, пробыв один день, убил множество богатых и знатных людей. На пространстве в 40—50 верст посылал он несколько тысяч людей, приказывая казнить, грабить и душить во всех селах, городах и местечках. Когда он достиг известного города Новгорода, остановился он в четверти пути от него в монастыре, называемом Городище, и приказал обложить город и все улицы, а на следующий день поймать всех знатных новгородцев.
Вместо эпилога
Нет смысла отрицать, что Иван Грозный казнил непокорных, тем более — преступников. И наиболее вероятное объяснение казням в Клину, Твери, Торжке и так далее будет то, что по дороге на Новгород царь рассматривал судебные дела, не решаемые в соответствии с Судебником 1550 года без его участия, и проверял, как работают его приказы и собираются налоги.
Академик Степан Веселовский в работе «О монастырском землевладении Московской Руси во второй половине XVI века» («Исторические записки», 1941, № 10) проанализировал 657 вкладов, сделанных служилыми людьми в монастыри замосковского края в 1552–1590 годах. Выясняется, что пик пожертвований пришелся именно на конец 60-х. Причем часто за эти пожертвования даритель получал от монастыря… деньги, которые использовал по своему усмотрению. А еще чаще — сохранял пожизненное владение подаренной недвижимостью.
То есть богатые землевладельцы таким способом, с помощью священнослужителей, прятали свое имущество от присвоения опричниками и от налогов, которые нужны были ведущему войны государству. Здесь — истоки царского гнева.
Геннадий РЯВКИН
