{thumbimage 150px 1}«Летом 1569 года явился к царю какой-то Петр, родом волынец, и донес, что новгородцы хотят предаться польскому королю». Так, по версии Сергея Соловьева (аналогичной придерживался и Николай Карамзин), произошла завязка дела об измене, которое привело в итоге к разгрому Новгорода и массовому истреблению жителей города.
Фигура «бродяги», в одночасье перевернувшего судьбу богатейшего города России, примерно 200 лет является ключевой в истории трагических событий января 1570 года. Впервые царский доносчик упомянут в Новгородской Уваровской летописи как некий волынец, величавший себя именем Петр. Отсюда и пошли толкования, суть которых сводится к тому, что волынец, обиженный новгородцами, сочинил компрометирующее сотни людей письмо, искусно скопировал их подписи (где образцы взял?) и подбросил фиктивную грамоту в Софийский собор — за образа. Звучит наивно, даже смешно.
Самое интересное, что ведь и летописец не очень-то верит этой схеме. Но вынужден делать вид, что верит, потому и пишет, когда новгородцам показали грамоту, якобы предназначавшуюся для передачи королю Сигизмунду, они сказали: «От подписей рук наших отпереться не можем, но что мы королю польскому поддаться хотели или думали о том, никогда не было».
Задача расшифровки такого ответа предельно усложнена, поскольку до нашего времени не дошли не только материалы «Новгородского дела», но и собственно грамота Петра-волынца. Легко говорить, что она была поддельной. Но так же легко утверждать, что грамота была подлинной. Ведь мы не знаем, какой был в ней текст. Возможно, из-за двусмысленностей обвинители могли трактовать содержание как изменническое, а обвиняемые это напрочь отрицали, признавая лишь, что грамоту писали они.
Подделку заказывали?
Современные историки на этот счет почему-то не задумываются, предпочитая более простой вариант: Петр-волынец состряпал подделку по заказу царя. А тому верить или проверять было не нужно — у него сценарий был готов, роли для всех расписаны. Правда, тогда не объяснишь, зачем нужно было, например, держать полтора года под следствием начальника над воинскими орудиями (Шлихтинг) боярина Василия Данилова, добиваясь выдачи сообщников по придуманному царем заговору?
Данилова, одного из видных участников Боярской думы, взяли под стражу в сентябре 1568 года за то, что подчиненные ему пушкари пытались бежать в Литву, когда русское войско отправилось в поход на Ригу. Данилов оказался одним из виновников срыва военных поставок в войска. Обязан был ответить. Но ответил он за то, что состоял в заговоре вместе с Пименом и хотел перейти к польскому королю. Так он показал на последнем допросе в январе 1570 года. После чего был утоплен в Волхове. Зачем это было нужно Грозному, если он заранее знал, что никакого заговора нет?
Или возьмем князя Владимира Старицкого. В 1563 году царь имел все шансы избавиться от «конкурента», получив донос о его участии в заговоре против престола. Но Иван Грозный зачем-то стал разбираться и понял, что всему виной честолюбие матери князя. Сослал ее в монастырь, а Владимира оставил при себе. Но это дела давно минувших дней. В 1569 году царю зачем было князя, заложившего Федорова-Челяднина и компанию, пристегивать к новгородскому делу? Ведь новгородцы хотели «отдаться польскому королю». В таком случае им никакого резона связываться со Старицким не было. Нет, связались, уверяют нас историки.
А может, грамоты Петра-волынца вовсе на свете не существовало? Но тут не умолчишь. О грамоте есть пометка в «Описи архива Посольского приказа» за 1626 год: …столп, а в нем статейный список из сыскного из изменного дела 1570 года на новгородского епископа Пимена и на новгородских дьяков и на подьячих, как они с боярами хотели Новгород и Псков отдать литовскому королю, а царя Ивана Васильевича хотели по злому умыслу извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича. В том деле с пыток многие про измену на новгородского архиепископа Пимена, на его советников и на себя говорили (давали показания. — Г.Р.), и в том деле многие казнены смертью, разными казнями (понесли другие наказания — Г.Р.), а иные разосланы по тюрьмам… Да тут же имеется список, кого казнили смертью, кого другою казнью, кого отпустили.
К слову, в Москве по новгородскому делу на площадь были выведены 300 человек. Из них более 184 были тут же помилованы.
Из искры — пламя
Если внимательно читать Новгородскую Уваровскую летопись, быстро догадаешься, что Петр-волынец был не единственным виновником бед Новгорода. Летопись рассказывает нам: Наущением злоумышленных богоотступников и злых людей вложены были в ум и в уши царевы неприязненные и супротивные слова об измене на архиепископа новгородского Пимена, его владычных бояр, лучших людей посадских и именитых, будто предавших Великий Новгород иноплеменникам. Бродяга Петр мелькнул в ярком эпизоде и исчез. Даже Руслан Скрынников, к слову, отводит «бродяге» совсем небольшую роль в событиях января 1570 года и между делом называет его образ «мифическим», то есть обобщенным.
Тех, кто так или иначе причастен к новгородским бедам 1570 года, набралось довольно много: бояре Василий Бутурлин, Василий Данилов, дьяк Иван Висковатый и другие, о которых — позже. Владимир Старицкий мог попасть под подозрение, что его используют заговорщики как марионетку, как человека, имеющего формальные права на российский престол. Логично, что царь не мог уяснить для себя роли и места князя и в заговоре Челяднина, о котором он Грозному донес. Испугался князь или раскаялся, поняв, что в критике царя и недовольстве его политикой земство зашло слишком далеко?
Кроме прочего, в царских архивах имеются отметки про дело новгородское на подьячих Антона Свиязева со товарищи, присланное из Новгорода по сказке (доносу. — Г.Р.) Павла Петрова с Васильем Степановым и про отписку из Новгорода от дьяков Андрея Бессонова да от Кузьмы Румянцева о польской памяти. Что за отписка — неизвестно. Ее, конечно, проверяли, и надо полагать, дьякам не поверили, ибо их имена позже находим в списке казненных в январе 1570 года. Все это указывает, что в 1569 году, когда от искры доноса Петра-волынца в Новгороде вспыхнул костер, нашлось немало охотников раздуть огонь пожарче и погреться у костра. Далеко не всем это удалось. Многие в его пламени сгорели дотла…
Разбираясь во всем этом, нельзя упускать из виду, что основной источник информации, Уваровская летопись, имеет осенное происхождение. Работа над летописью началась в 90-е годы ХVI века: а) в связи с учреждением митрополии в Новгороде (1588);
б) после смерти Ивана Грозного (а перед смертью он покаялся и велел поминать всех казненных по его приказам); в) под контролем новгородских архиепископов, которым было необходимо для престижа Новгорода подкрасить его историю. Вот и известная «Повесть о разорении Новгорода Иваном Грозным» впервые появилась именно в этой летописи.
Нет повести печальнее
Ранее эта повесть (оригинальное название «О приходе царя и великого князя Иоанна Васильевича и како казнил Великий Новъгород, еже оприщина и разгром имянуется»), видимо, существовала в отдельных списках, что обязывало рассматривать произведение в лучшем случае как публицистическое. А летописи о новгородском разгроме говорили очень лаконично.
Например, Сокращенная псковская летопись (Псков-то уж по всем статьям стоял рядом с Новгородом на экзекуцию): Царь Иван Васильевич после жестокого наказания новгородцев приезжал из Новагорода и во Псков с намерением подвергнуть и сей город такой же участи, почитая его в согласном с Новгородом заговоре. Но псковичи навстречу ему каждый пред своим домом выставили по обе стороны улиц столы с хлебом-солью и тем отвратили гнев его. Однако ж при выходе из города он попустил войскам своим ограбить граждан, монастыри и церкви, запретив только касаться духовных лиц. О том, что происходило непосредственно в Новгороде, — ни слова. Пискаревский летописец: Ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей в Новгородской области казнил многими различными казнями: мечем, огнем и водою. И в полон велел брать и грабить всякое сокровище и божество: образы и книги, и колокола, и всякое церковное строение. И оттуда пошел в Псков… Краткий летописец ХVII века: Государь царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич собрал все свое воинство и пошел на Великий Новгород, и там многое множество людей новгородских побил и богатства много взял.
Но вернемся к нашему рассказу. С водворением в Новгородскую Уваровскую летопись «Повесть о разорении» обретает признаки документа. Подчеркну, всего лишь признаки, что игнорируется историками, которые принимают сказанное автором повести и повторенное составителями Уваровской летописи как факт. Хотя серьезные ученые (например, Пушкинского дома) давно уже дали определение: «Повесть о разорении Новгорода Иваном Грозным» следует «датировать 80—90-ми гг. XVI в. Ее автор мог быть очевидцем события или писать со слов очевидца».
Собственно, добавить к этой информации что-либо более конкретное, чем сказано в летописи, никто из историков не может. Поэтому все вот уже 200 лет повторяют на один лад это летописно-литературное известие о Петре-волынце. Разумеется, каждый дополняет его своими соображениями. Например, Николай Костомаров в четырехтомной «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» указывает, что «бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в Новгороде, вздумал разом и отомстить новгородцам и угодить Ивану. Он написал письмо, как будто от архиепископа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ со множеством духовных и мирских людей отдается литовскому государю. Царь с жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать указанных грамот». Повторяю несколько раз сказанное другими историками только для того, чтобы зафиксировать приверженность почти всех к показу низменных мотивов Ивана Грозного при разорении Новгорода — неуправляемая ярость, подозрительность, патологическая жестокость, внушаемость.
От Твери до Нарвы
Между тем, на произошедшее следует взглянуть иногда проще и шире и задаться таким вопросом: если царь подозревал в измене новгородцев, зачем ему в большей или меньшей степени нужно было то же самое (погромы, казни, грабежи) совершать в Твери, Пскове и Нарве в период «новгородского похода»?
Действительно, якобы поверив доносу бродяги, Иван Грозный с опричным войском до 15 000 бойцов (хотя опричников в лучшие для них годы не было более 6000) выступил на Новгород. Далее его путь отслеживается по разным источникам. И пусть не к любому можно относиться одинаково доверчиво, мы не станем комментировать их слабости. Нас интересует тенденция. Итак, уже упоминавшийся нами «Синодик опальных»: На заказе от Москвы отделаны (убиты. — Г.Р.) 6 человек. В Клине — Иона каменщик. Псковичи с женами и детьми на Медне — 190 человек. В Торжке сожжен серебреник... Псковичи с женами и с детьми — 30 человек. Здесь же: По Малютине сказке в новгородской посылке Малюта отделал 1490 человек ручным усечением, и из пищалей (то есть расстреляны. — Г.Р.) отделано 15 человек.
Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании» пишет о Торжке и Твери: В этих городах он (Иван Грозный. — Г.Р.) проявил то же самое тиранство, как и в Новгороде. Пленных поляков, которые после взятия Полоцка были уведены сюда, он рассек на куски приблизительно в количестве 500.
Иоганн Таубе и Элерт Крузе «Послание к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому»: Когда он прибыл в известный большой город Тверь, остановился в монастыре и приказал своим войскам обложить весь город… Затем приказал он ограбить догола тверского епископа, монахов и всех духовных. Кроме того, они вешали женщин, мужчин и детей, сжигали их на огне, мучили клещами и иными способами, чтобы узнать, где были их деньги и добро. В общем, более 90 000 было задушено и в три раза больше умерло затем с голоду. И так далее.
Генрих Штаден, «Записки о Московии»: К Нарве и к шведской границе — к Ладожскому озеру — он отправил начальных и воинских людей и приказал забирать у русских и уничтожать все их имущество: и многое было брошено в воду, а многое сожжено. В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чем подобном и не слыхивали на Руси.
Джером Горсей, «Путешествия»: Он пришел в Нарву, захватил всю казну и товары, убил и ограбил мужчин, женщин и детей, отдав город на окончательное разграбление своей армии татар. После этого он пошел в Псков, где хотел учинить то же самое...
Пискаревский летописец: Пошел в Псков и хотел то же творить (что и в Новгороде. — Г.Р.) — казнить и грабить. Но убив игумена Корнилия Печерского да келаря, пришел к Николе-юродивому. И сказал ему Никола: «Не замай нас и не пребудет тебе за нас! Пойди, милостивый, быстрее от нас прочь!». И в то время пал головной аргамак (главная лошадь в царском эскорте. — Г.Р.). И князь велики ушел скоро, немного зла сотворив. Как видим из этих весьма пространных, но и ярких фрагментов, погромы в Твери и Нарве можно ставить в один ряд с новгородским. Если безоговорочно верить всему, что написано современниками Ивана Грозного.
Самое интересное, что ведь и летописец не очень-то верит этой схеме. Но вынужден делать вид, что верит, потому и пишет, когда новгородцам показали грамоту, якобы предназначавшуюся для передачи королю Сигизмунду, они сказали: «От подписей рук наших отпереться не можем, но что мы королю польскому поддаться хотели или думали о том, никогда не было».
Задача расшифровки такого ответа предельно усложнена, поскольку до нашего времени не дошли не только материалы «Новгородского дела», но и собственно грамота Петра-волынца. Легко говорить, что она была поддельной. Но так же легко утверждать, что грамота была подлинной. Ведь мы не знаем, какой был в ней текст. Возможно, из-за двусмысленностей обвинители могли трактовать содержание как изменническое, а обвиняемые это напрочь отрицали, признавая лишь, что грамоту писали они.
Подделку заказывали?
Современные историки на этот счет почему-то не задумываются, предпочитая более простой вариант: Петр-волынец состряпал подделку по заказу царя. А тому верить или проверять было не нужно — у него сценарий был готов, роли для всех расписаны. Правда, тогда не объяснишь, зачем нужно было, например, держать полтора года под следствием начальника над воинскими орудиями (Шлихтинг) боярина Василия Данилова, добиваясь выдачи сообщников по придуманному царем заговору?
Данилова, одного из видных участников Боярской думы, взяли под стражу в сентябре 1568 года за то, что подчиненные ему пушкари пытались бежать в Литву, когда русское войско отправилось в поход на Ригу. Данилов оказался одним из виновников срыва военных поставок в войска. Обязан был ответить. Но ответил он за то, что состоял в заговоре вместе с Пименом и хотел перейти к польскому королю. Так он показал на последнем допросе в январе 1570 года. После чего был утоплен в Волхове. Зачем это было нужно Грозному, если он заранее знал, что никакого заговора нет?
Или возьмем князя Владимира Старицкого. В 1563 году царь имел все шансы избавиться от «конкурента», получив донос о его участии в заговоре против престола. Но Иван Грозный зачем-то стал разбираться и понял, что всему виной честолюбие матери князя. Сослал ее в монастырь, а Владимира оставил при себе. Но это дела давно минувших дней. В 1569 году царю зачем было князя, заложившего Федорова-Челяднина и компанию, пристегивать к новгородскому делу? Ведь новгородцы хотели «отдаться польскому королю». В таком случае им никакого резона связываться со Старицким не было. Нет, связались, уверяют нас историки.
А может, грамоты Петра-волынца вовсе на свете не существовало? Но тут не умолчишь. О грамоте есть пометка в «Описи архива Посольского приказа» за 1626 год: …столп, а в нем статейный список из сыскного из изменного дела 1570 года на новгородского епископа Пимена и на новгородских дьяков и на подьячих, как они с боярами хотели Новгород и Псков отдать литовскому королю, а царя Ивана Васильевича хотели по злому умыслу извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича. В том деле с пыток многие про измену на новгородского архиепископа Пимена, на его советников и на себя говорили (давали показания. — Г.Р.), и в том деле многие казнены смертью, разными казнями (понесли другие наказания — Г.Р.), а иные разосланы по тюрьмам… Да тут же имеется список, кого казнили смертью, кого другою казнью, кого отпустили.
К слову, в Москве по новгородскому делу на площадь были выведены 300 человек. Из них более 184 были тут же помилованы.
Из искры — пламя
Если внимательно читать Новгородскую Уваровскую летопись, быстро догадаешься, что Петр-волынец был не единственным виновником бед Новгорода. Летопись рассказывает нам: Наущением злоумышленных богоотступников и злых людей вложены были в ум и в уши царевы неприязненные и супротивные слова об измене на архиепископа новгородского Пимена, его владычных бояр, лучших людей посадских и именитых, будто предавших Великий Новгород иноплеменникам. Бродяга Петр мелькнул в ярком эпизоде и исчез. Даже Руслан Скрынников, к слову, отводит «бродяге» совсем небольшую роль в событиях января 1570 года и между делом называет его образ «мифическим», то есть обобщенным.
Тех, кто так или иначе причастен к новгородским бедам 1570 года, набралось довольно много: бояре Василий Бутурлин, Василий Данилов, дьяк Иван Висковатый и другие, о которых — позже. Владимир Старицкий мог попасть под подозрение, что его используют заговорщики как марионетку, как человека, имеющего формальные права на российский престол. Логично, что царь не мог уяснить для себя роли и места князя и в заговоре Челяднина, о котором он Грозному донес. Испугался князь или раскаялся, поняв, что в критике царя и недовольстве его политикой земство зашло слишком далеко?
Кроме прочего, в царских архивах имеются отметки про дело новгородское на подьячих Антона Свиязева со товарищи, присланное из Новгорода по сказке (доносу. — Г.Р.) Павла Петрова с Васильем Степановым и про отписку из Новгорода от дьяков Андрея Бессонова да от Кузьмы Румянцева о польской памяти. Что за отписка — неизвестно. Ее, конечно, проверяли, и надо полагать, дьякам не поверили, ибо их имена позже находим в списке казненных в январе 1570 года. Все это указывает, что в 1569 году, когда от искры доноса Петра-волынца в Новгороде вспыхнул костер, нашлось немало охотников раздуть огонь пожарче и погреться у костра. Далеко не всем это удалось. Многие в его пламени сгорели дотла…
Разбираясь во всем этом, нельзя упускать из виду, что основной источник информации, Уваровская летопись, имеет осенное происхождение. Работа над летописью началась в 90-е годы ХVI века: а) в связи с учреждением митрополии в Новгороде (1588);
б) после смерти Ивана Грозного (а перед смертью он покаялся и велел поминать всех казненных по его приказам); в) под контролем новгородских архиепископов, которым было необходимо для престижа Новгорода подкрасить его историю. Вот и известная «Повесть о разорении Новгорода Иваном Грозным» впервые появилась именно в этой летописи.
Нет повести печальнее
Ранее эта повесть (оригинальное название «О приходе царя и великого князя Иоанна Васильевича и како казнил Великий Новъгород, еже оприщина и разгром имянуется»), видимо, существовала в отдельных списках, что обязывало рассматривать произведение в лучшем случае как публицистическое. А летописи о новгородском разгроме говорили очень лаконично.
Например, Сокращенная псковская летопись (Псков-то уж по всем статьям стоял рядом с Новгородом на экзекуцию): Царь Иван Васильевич после жестокого наказания новгородцев приезжал из Новагорода и во Псков с намерением подвергнуть и сей город такой же участи, почитая его в согласном с Новгородом заговоре. Но псковичи навстречу ему каждый пред своим домом выставили по обе стороны улиц столы с хлебом-солью и тем отвратили гнев его. Однако ж при выходе из города он попустил войскам своим ограбить граждан, монастыри и церкви, запретив только касаться духовных лиц. О том, что происходило непосредственно в Новгороде, — ни слова. Пискаревский летописец: Ходил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич в Новгород с гневом и многих людей в Новгородской области казнил многими различными казнями: мечем, огнем и водою. И в полон велел брать и грабить всякое сокровище и божество: образы и книги, и колокола, и всякое церковное строение. И оттуда пошел в Псков… Краткий летописец ХVII века: Государь царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич собрал все свое воинство и пошел на Великий Новгород, и там многое множество людей новгородских побил и богатства много взял.
Но вернемся к нашему рассказу. С водворением в Новгородскую Уваровскую летопись «Повесть о разорении» обретает признаки документа. Подчеркну, всего лишь признаки, что игнорируется историками, которые принимают сказанное автором повести и повторенное составителями Уваровской летописи как факт. Хотя серьезные ученые (например, Пушкинского дома) давно уже дали определение: «Повесть о разорении Новгорода Иваном Грозным» следует «датировать 80—90-ми гг. XVI в. Ее автор мог быть очевидцем события или писать со слов очевидца».
Собственно, добавить к этой информации что-либо более конкретное, чем сказано в летописи, никто из историков не может. Поэтому все вот уже 200 лет повторяют на один лад это летописно-литературное известие о Петре-волынце. Разумеется, каждый дополняет его своими соображениями. Например, Николай Костомаров в четырехтомной «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» указывает, что «бродяга, родом волынец, наказанный за что-то в Новгороде, вздумал разом и отомстить новгородцам и угодить Ивану. Он написал письмо, как будто от архиепископа Пимена и многих новгородцев к Сигизмунду-Августу, спрятал это письмо в Софийской церкви за образ Богородицы, а сам убежал в Москву и донес государю, что архиепископ со множеством духовных и мирских людей отдается литовскому государю. Царь с жадностью ухватился за этот донос и тотчас отправил в Новгород искать указанных грамот». Повторяю несколько раз сказанное другими историками только для того, чтобы зафиксировать приверженность почти всех к показу низменных мотивов Ивана Грозного при разорении Новгорода — неуправляемая ярость, подозрительность, патологическая жестокость, внушаемость.
От Твери до Нарвы
Между тем, на произошедшее следует взглянуть иногда проще и шире и задаться таким вопросом: если царь подозревал в измене новгородцев, зачем ему в большей или меньшей степени нужно было то же самое (погромы, казни, грабежи) совершать в Твери, Пскове и Нарве в период «новгородского похода»?
Действительно, якобы поверив доносу бродяги, Иван Грозный с опричным войском до 15 000 бойцов (хотя опричников в лучшие для них годы не было более 6000) выступил на Новгород. Далее его путь отслеживается по разным источникам. И пусть не к любому можно относиться одинаково доверчиво, мы не станем комментировать их слабости. Нас интересует тенденция. Итак, уже упоминавшийся нами «Синодик опальных»: На заказе от Москвы отделаны (убиты. — Г.Р.) 6 человек. В Клине — Иона каменщик. Псковичи с женами и детьми на Медне — 190 человек. В Торжке сожжен серебреник... Псковичи с женами и с детьми — 30 человек. Здесь же: По Малютине сказке в новгородской посылке Малюта отделал 1490 человек ручным усечением, и из пищалей (то есть расстреляны. — Г.Р.) отделано 15 человек.
Альберт Шлихтинг в «Кратком сказании» пишет о Торжке и Твери: В этих городах он (Иван Грозный. — Г.Р.) проявил то же самое тиранство, как и в Новгороде. Пленных поляков, которые после взятия Полоцка были уведены сюда, он рассек на куски приблизительно в количестве 500.
Иоганн Таубе и Элерт Крузе «Послание к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому»: Когда он прибыл в известный большой город Тверь, остановился в монастыре и приказал своим войскам обложить весь город… Затем приказал он ограбить догола тверского епископа, монахов и всех духовных. Кроме того, они вешали женщин, мужчин и детей, сжигали их на огне, мучили клещами и иными способами, чтобы узнать, где были их деньги и добро. В общем, более 90 000 было задушено и в три раза больше умерло затем с голоду. И так далее.
Генрих Штаден, «Записки о Московии»: К Нарве и к шведской границе — к Ладожскому озеру — он отправил начальных и воинских людей и приказал забирать у русских и уничтожать все их имущество: и многое было брошено в воду, а многое сожжено. В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чем подобном и не слыхивали на Руси.
Джером Горсей, «Путешествия»: Он пришел в Нарву, захватил всю казну и товары, убил и ограбил мужчин, женщин и детей, отдав город на окончательное разграбление своей армии татар. После этого он пошел в Псков, где хотел учинить то же самое...
Пискаревский летописец: Пошел в Псков и хотел то же творить (что и в Новгороде. — Г.Р.) — казнить и грабить. Но убив игумена Корнилия Печерского да келаря, пришел к Николе-юродивому. И сказал ему Никола: «Не замай нас и не пребудет тебе за нас! Пойди, милостивый, быстрее от нас прочь!». И в то время пал головной аргамак (главная лошадь в царском эскорте. — Г.Р.). И князь велики ушел скоро, немного зла сотворив. Как видим из этих весьма пространных, но и ярких фрагментов, погромы в Твери и Нарве можно ставить в один ряд с новгородским. Если безоговорочно верить всему, что написано современниками Ивана Грозного.
Геннадий РЯВКИН
