В многотомной научной и художественной литературе о Иване Грозном, что бы ни происходило при нем в России, объяснения ищут в натуре царя. Причем, как правило, нам рисуют человека крайне неуравновешенного, склонного к непродуманным решениям и жестокости. Особенно привлекает последнее качество.
Как ни тривиально это звучит сегодня, но скажу: рассматривать поведение любого человека нужно в контексте того времени, в котором он жил. И тогда Иван Грозный предстает не таким уж грозным и кровожадным. Конечно, попытка опровергнуть миф о патологической тирании встретит широкое несогласие. Однако позволю себе две, хотя и очень пространные цитаты.
Времена и нравы
Историк Сергей Кара-Мурза, занимающийся изучением природы репрессий в нашей стране в своем исследовании «Советская цивилизация: от начала до наших дней» (2008), указывает про Ивана Грозного: «За 35 лет его правления было казнено от 3 до 4 тыс. человек. В те же годы в Париже за одну ночь (Варфоломеевскую, 23 августа 1572 года. — Г.Р.) было казнено, по разным данным, от 4 до 12 тыс. человек, а в Голландии за короткий срок около 100 тысяч. Однако по ряду причин в общественном сознании был создан образ Ивана IV как кровожадного зверя, а в действиях французского и испанского королей не видят ничего необычного. Поразительно, что из массового сознания это перешло в учебники истории, даже фундаментальные… Иногда встречаются возражения против такого сравнения Ивана Грозного с европейскими монархами, основанные на том, что во времена Ивана Грозного произошли жестокие расправы с жителями мятежного Новгорода и другие подобные репрессии. Я считаю, что эти доводы неосновательны, поскольку казни и подавление мятежей — разные категории».
Почти то же самое читаем у Вадима Кожинова в книге «История Руси и русского слова» (1997): «В нашей истории существуют порой совершенно потрясающие мифы. Вот, например, что Иван Грозный был чудовищным палачом, который уничтожил гигантское количество людей. Достаточно просто заглянуть в элементарную историю его современников во Франции, Испании, Англии, чтобы обнаружить, что при королях, которые правили одновременно с Грозным, было уничтожено в сто раз больше людей, чем в России… В Англии в конце XV века был принят закон о бродяжничестве, по которому человек, если он третий раз задержан где-нибудь на дороге и выясняется, что у него нет своего дома, вешается. Чудовищный закон. А когда начались так называемые огораживания, когда выяснилось, что в Англии совершенно невыгодно сеять хлеб, гораздо дешевле покупать его во Франции, а здесь, на этих землях, выращивать овец, то крестьян принялись сгонять и поля превращать в овечьи пастбища. Естественно, образовалось огромное количество бродяг. Вместо того, чтобы попытаться их как-то трудоустроить, людей просто повесили: цифры казненных просто ошеломляющие — было повешено 72 тысячи бродяг и нищих». Короче говоря, каковы были времена, таковы были и нравы.
Впрочем, справедливости ради следует указать, когда речь идет о казненных Иваном Грозным нескольких тысячах человек, имеются в виду, разумеется, не безымянные бродяги, но люди известные, с положением. Усугубляет ли это вину царя? Давайте разберемся на примере ключевых в правление Ивана Грозного 1563—1564 годах. Для нас это тем более интересно, что, на мой взгляд, именно в данный период начали формироваться предпосылки к будущим драматическим событиям в Новгороде.
Никто не хотел воевать
Итак, коротко: 1563 год начинается для царя весьма благоприятно. В Ливонской войне одержана важная победа — в январе взят Полоцк. По словам Карамзина, «Сигизмунд (король Польши и Литвы. — Г.Р.) и паны его были в страхе: многолюдный, укрепленный Полоцк считался главною твердыней Литвы». Эта победа умерила пыл поляков в борьбе за Ливонию и перевела военные действия в локальный формат: русские «малочисленными отрядами довершали завоевание Полоцкой области» (Карамзин). А Роберт Випер в академическом труде «Иван Грозный» (1944) уточняет: «В 1563 г. Иван IV был на верху могущества. Он владел выходом к морю и восточной половиной Ливонии, обеспечив себе торговую и военную дорогу по Западной Двине. Высоко стоит в это время его военно-организационная слава и популярность».
Однако не все так просто и складно. Еще на пути к Полоцку царь узнает, что боярин Борис Колычев из окружения князя Владимира Старицкого перебежал к полякам и выдал им планы русских относительно Полоцка. Царь на это, кажется, не обратил внимания. Может быть, потому что предательство не отразилось на ходе операции. Но после взятия города к нему поступает еще один донос — от дьяка Савлука (тоже из свиты князя Старицкого), что княгиня Евфросинья и сын ее, князь Владимир, многие неправды к царю чинят.
Началось следствие по делу двоюродного брата царя. Вроде бы, зачем? Ведь проще убить его без всякого суда. Но Иван Грозный не только не убивает подозреваемого бессудно, но и сам не судит, опасаясь быть пристрастным. Как с упреком пишет Курбский: перед отцом своим богомольцем Макарием- митрополитом и перед владыками и перед освященным собором царь княгине Ефросинье и князю Владимиру непроверенное и неправды известил (предъявил. — Г.Р.) и отцу своему Макарию-митрополиту и архиепископам гнев свой отдал, то есть поручил разобраться в обвинениях против Старицкого. За что же упрекать? Ведь митрополит в итоге просил царя простить князя.
Между тем, пока шло следствие, в Литву сбежал князь Андрей Курбский, в недавнем прошлом верный соратник и друг Ивана Грозного. Почему? Потому что ему и Алексею Адашеву царь давно слал упреки в нежелании активно воевать в Ливонии. Князь испугался, что станет жертвой репрессий?
Здесь следует обратить внимание, что Курбский был не первым беглецом из стана русских военачальников. В 1561 году в Литву пытался уйти князь Василий Глинский, в 1562-м — пытались князи Иван Вельский, Михаил и Александр Воротынские; сбежал Дмитрий Вишневецкий; в 1563-м — попытка была у Дмитрия Адашева; сбежал Колычев. Из всех перечисленных казнен был только Адашев, поскольку хотел не просто перейти к Сигизмунду, но и сдать ему крепость Стародуб. Остальных царь простил. Причем Вельского и Воротынского — под поручительство бояр. А поручителей было, например, у Александра Воротынского более сотни. Определенно, в Москве формировалась партия противников ливонской политики царя.
Почему же они не хотели воевать за выход к Балтике? Наша история «объясняет» такое их поведение расправами, которые царь чинил со своим окружением! То есть причину (предательство) выдают за следствие (казни). И наоборот. Феноменально!
Но вернемся к вопросу о великих изменных делах Владимира Стариц- кого. Дело князя завершается вполне мирно. Иван Грозный удаляет его из Кремля и отбирает наследный, хотя и бедный удел: произвёл с князем Владимиром мену землями. Вместо Вышгорода на реке Протве и четырёх сёл в Можайском уезде Владимиру был дан город Романов на Волге, с уездом, но без Пошехонья и Борисоглебской рыбной слободы, сообщает Никоновская летопись. Из предосторожности царь отодвинул владения Старицкого подальше от западных границ, чтоб не было соблазна присоединить их к Литве.
Кроме того, царь разжаловал Старицкого: из председателей он превратился в рядового члена опекунского совета. А еще сменил все окружение князя. Но не казнил его бояр, дворян и слуг, а принял на службу… царскую. Своих же людей поставил вокруг Старицкого. Понятно, чтоб приглядывали. Потому что обвинения, в которые не захотели поверить ни царь, ни митрополит, все-таки указывали, что князь метит в правители России. В чем ему поддержку обещает Сигизмунд при условии, что получит за это Новгород и Псков.
Было ли это правдой? Теперь не докажет никто. Но 5 декабря 1563 года в Москву приехали послы битого под Полоцком Сигизмунда и потребовали отдать им те самые Новгород и Псков! С чего вдруг такая наглость, ведь они были «в страхе» после падения Полоцка? А с того, что поляки знали о кремлевской оппозиции.
Неведение владыки Пимена
И вот в разгар этих противоречивых и подозрительных событий следует смерть митрополита Макария, приведшая к обострению интриг и политической борьбы в окружении Ивана Грозного. В эту интригу неосторожно ввязался новгородский владыка Пимен. Собственно обстоятельства и резоны, почему он должен был участвовать в борьбе за митрополичье место, мы уже объясняли. Но когда Пимен понял (или до него довели), что Иван Грозный желает видеть его преемником Макария, то слишком усилил активность.
Собственно, в этом не было бы ничего предосудительного, но московская партия явно не желала видеть новгородца на митрополии. В 1564 году Пимена «прокатили», двинув на митрополию Афанасия, что был Андрей протопоп Благовещенской, то есть личного духовника царя протопопа Андрея, получившего имя митрополита Афанасия. Двух лет не прошло, а уже Афанасий- митрополит оставил митрополию и сошел жить к Михайлову Чуду (в Чудов монастырь, якобы из-за тяжелой болезни, но проболел он еще девять лет. — Г.Р.). На его место поставлен был в митрополиты Филипп Колычев, что был на Соловках игуменом. Об этом лаконично сообщает Никоновская летопись. В ней нет и намека на то, что Пимен и Филипп враждовали. Это с подачи Курбского новгородец стал мучителем и гонителем на Филиппа.
На деле же как раз московские противники царя делали все, чтобы не дать Пимену приблизиться к Ивану Грозному. Они видели во владыке, отличавшемся, по словам Курбского, чистым и суровым нравом, такого же верного слугу царю и державе, каким был Макарий. А учитывая набожность государя, следовало предполагать, что Пимен будет влиятельным советником. Вот тогда-то и стала все чаще появляться в обороте московских новостей версия о том, что в Новгороде зреет заговор, что новгородцы опять хотят перейти в подданство Литве-Польше.
Очень кстати здесь пришлась и «Повесть о новгородском белом клобуке», авторство которой иногда приписывают Пимену, подчас — Ивану Грозному, но нужна она была именно тем, кто хотел поссорить Новгород с царем. Нужна по той причине, что человек, сочинивший повесть, хотел казаться новгородцем больше любого новгородца. И при этом категорично и авторитарно проповедовал в повести якобы пришедшую из Новгорода идею о Москве как третьем Риме и идею о богоизбранстве новгородских владык. Такая, мягко говоря, нескромность была очевидна, и достаточно было только акцентировать внимание царя на данном обстоятельстве.
А сделать это в невыгодном для Пимена свете было очень легко, потому что, во-первых, главный герой повести владыка Василий Калика, якобы избранный константинопольским патриархом в свои духовные наследники, был по отношению к московским князям явным сепаратистом. Во-вторых, совсем просто устанавливалось, что сказание о новгородском белом клобуке основано на лжи. Василий Калика владычествовал в Новгороде и Пскове с 1330 года и умер, заразившись чумой во время визита в Псков, в 1352 году. По этой простой причине он никак не мог получить клобук от патриарха Филофея, потому что последний стал патриархом только в 1353 (!) году, то есть после смерти новгородского владыки.
Вместо эпилога
Тем временем «за успехом, одержанным под личным командованием царя, последовали в начале 1564 г. неудачи его воевод. Грозный выработал широкий план наступления в глубь Литвы. Завоеватель Дерпта, Шуйский, должен был двинуться из Полоцка, Серебряные-Оболенские — из Вязьмы и, соединившись вместе, идти на Минск и Новогрудок. Но Шуйский шел «оплошася небрежно», доспехи везли в санях. На него внезапно напал у В тебска Радзивил и разбил его при Уле; другой отряд потерпел поражение при Орше» (Роберт Випер). Естественной, хотя и кровавой была реакция царя на эти поражения. Один за другим казнены князи-воеводы Михаил Репнин, Юрий Кашин, Дмитрий Овчина-Оболенский, Иван и Никита Шереметевы. Всех их с большей или меньшей долей справедливости Иван Грозный обвинил в измене.
Времена и нравы
Историк Сергей Кара-Мурза, занимающийся изучением природы репрессий в нашей стране в своем исследовании «Советская цивилизация: от начала до наших дней» (2008), указывает про Ивана Грозного: «За 35 лет его правления было казнено от 3 до 4 тыс. человек. В те же годы в Париже за одну ночь (Варфоломеевскую, 23 августа 1572 года. — Г.Р.) было казнено, по разным данным, от 4 до 12 тыс. человек, а в Голландии за короткий срок около 100 тысяч. Однако по ряду причин в общественном сознании был создан образ Ивана IV как кровожадного зверя, а в действиях французского и испанского королей не видят ничего необычного. Поразительно, что из массового сознания это перешло в учебники истории, даже фундаментальные… Иногда встречаются возражения против такого сравнения Ивана Грозного с европейскими монархами, основанные на том, что во времена Ивана Грозного произошли жестокие расправы с жителями мятежного Новгорода и другие подобные репрессии. Я считаю, что эти доводы неосновательны, поскольку казни и подавление мятежей — разные категории».
Почти то же самое читаем у Вадима Кожинова в книге «История Руси и русского слова» (1997): «В нашей истории существуют порой совершенно потрясающие мифы. Вот, например, что Иван Грозный был чудовищным палачом, который уничтожил гигантское количество людей. Достаточно просто заглянуть в элементарную историю его современников во Франции, Испании, Англии, чтобы обнаружить, что при королях, которые правили одновременно с Грозным, было уничтожено в сто раз больше людей, чем в России… В Англии в конце XV века был принят закон о бродяжничестве, по которому человек, если он третий раз задержан где-нибудь на дороге и выясняется, что у него нет своего дома, вешается. Чудовищный закон. А когда начались так называемые огораживания, когда выяснилось, что в Англии совершенно невыгодно сеять хлеб, гораздо дешевле покупать его во Франции, а здесь, на этих землях, выращивать овец, то крестьян принялись сгонять и поля превращать в овечьи пастбища. Естественно, образовалось огромное количество бродяг. Вместо того, чтобы попытаться их как-то трудоустроить, людей просто повесили: цифры казненных просто ошеломляющие — было повешено 72 тысячи бродяг и нищих». Короче говоря, каковы были времена, таковы были и нравы.
Впрочем, справедливости ради следует указать, когда речь идет о казненных Иваном Грозным нескольких тысячах человек, имеются в виду, разумеется, не безымянные бродяги, но люди известные, с положением. Усугубляет ли это вину царя? Давайте разберемся на примере ключевых в правление Ивана Грозного 1563—1564 годах. Для нас это тем более интересно, что, на мой взгляд, именно в данный период начали формироваться предпосылки к будущим драматическим событиям в Новгороде.
Никто не хотел воевать
Итак, коротко: 1563 год начинается для царя весьма благоприятно. В Ливонской войне одержана важная победа — в январе взят Полоцк. По словам Карамзина, «Сигизмунд (король Польши и Литвы. — Г.Р.) и паны его были в страхе: многолюдный, укрепленный Полоцк считался главною твердыней Литвы». Эта победа умерила пыл поляков в борьбе за Ливонию и перевела военные действия в локальный формат: русские «малочисленными отрядами довершали завоевание Полоцкой области» (Карамзин). А Роберт Випер в академическом труде «Иван Грозный» (1944) уточняет: «В 1563 г. Иван IV был на верху могущества. Он владел выходом к морю и восточной половиной Ливонии, обеспечив себе торговую и военную дорогу по Западной Двине. Высоко стоит в это время его военно-организационная слава и популярность».
Однако не все так просто и складно. Еще на пути к Полоцку царь узнает, что боярин Борис Колычев из окружения князя Владимира Старицкого перебежал к полякам и выдал им планы русских относительно Полоцка. Царь на это, кажется, не обратил внимания. Может быть, потому что предательство не отразилось на ходе операции. Но после взятия города к нему поступает еще один донос — от дьяка Савлука (тоже из свиты князя Старицкого), что княгиня Евфросинья и сын ее, князь Владимир, многие неправды к царю чинят.
Началось следствие по делу двоюродного брата царя. Вроде бы, зачем? Ведь проще убить его без всякого суда. Но Иван Грозный не только не убивает подозреваемого бессудно, но и сам не судит, опасаясь быть пристрастным. Как с упреком пишет Курбский: перед отцом своим богомольцем Макарием- митрополитом и перед владыками и перед освященным собором царь княгине Ефросинье и князю Владимиру непроверенное и неправды известил (предъявил. — Г.Р.) и отцу своему Макарию-митрополиту и архиепископам гнев свой отдал, то есть поручил разобраться в обвинениях против Старицкого. За что же упрекать? Ведь митрополит в итоге просил царя простить князя.
Между тем, пока шло следствие, в Литву сбежал князь Андрей Курбский, в недавнем прошлом верный соратник и друг Ивана Грозного. Почему? Потому что ему и Алексею Адашеву царь давно слал упреки в нежелании активно воевать в Ливонии. Князь испугался, что станет жертвой репрессий?
Здесь следует обратить внимание, что Курбский был не первым беглецом из стана русских военачальников. В 1561 году в Литву пытался уйти князь Василий Глинский, в 1562-м — пытались князи Иван Вельский, Михаил и Александр Воротынские; сбежал Дмитрий Вишневецкий; в 1563-м — попытка была у Дмитрия Адашева; сбежал Колычев. Из всех перечисленных казнен был только Адашев, поскольку хотел не просто перейти к Сигизмунду, но и сдать ему крепость Стародуб. Остальных царь простил. Причем Вельского и Воротынского — под поручительство бояр. А поручителей было, например, у Александра Воротынского более сотни. Определенно, в Москве формировалась партия противников ливонской политики царя.
Почему же они не хотели воевать за выход к Балтике? Наша история «объясняет» такое их поведение расправами, которые царь чинил со своим окружением! То есть причину (предательство) выдают за следствие (казни). И наоборот. Феноменально!
Но вернемся к вопросу о великих изменных делах Владимира Стариц- кого. Дело князя завершается вполне мирно. Иван Грозный удаляет его из Кремля и отбирает наследный, хотя и бедный удел: произвёл с князем Владимиром мену землями. Вместо Вышгорода на реке Протве и четырёх сёл в Можайском уезде Владимиру был дан город Романов на Волге, с уездом, но без Пошехонья и Борисоглебской рыбной слободы, сообщает Никоновская летопись. Из предосторожности царь отодвинул владения Старицкого подальше от западных границ, чтоб не было соблазна присоединить их к Литве.
Кроме того, царь разжаловал Старицкого: из председателей он превратился в рядового члена опекунского совета. А еще сменил все окружение князя. Но не казнил его бояр, дворян и слуг, а принял на службу… царскую. Своих же людей поставил вокруг Старицкого. Понятно, чтоб приглядывали. Потому что обвинения, в которые не захотели поверить ни царь, ни митрополит, все-таки указывали, что князь метит в правители России. В чем ему поддержку обещает Сигизмунд при условии, что получит за это Новгород и Псков.
Было ли это правдой? Теперь не докажет никто. Но 5 декабря 1563 года в Москву приехали послы битого под Полоцком Сигизмунда и потребовали отдать им те самые Новгород и Псков! С чего вдруг такая наглость, ведь они были «в страхе» после падения Полоцка? А с того, что поляки знали о кремлевской оппозиции.
Неведение владыки Пимена
И вот в разгар этих противоречивых и подозрительных событий следует смерть митрополита Макария, приведшая к обострению интриг и политической борьбы в окружении Ивана Грозного. В эту интригу неосторожно ввязался новгородский владыка Пимен. Собственно обстоятельства и резоны, почему он должен был участвовать в борьбе за митрополичье место, мы уже объясняли. Но когда Пимен понял (или до него довели), что Иван Грозный желает видеть его преемником Макария, то слишком усилил активность.
Собственно, в этом не было бы ничего предосудительного, но московская партия явно не желала видеть новгородца на митрополии. В 1564 году Пимена «прокатили», двинув на митрополию Афанасия, что был Андрей протопоп Благовещенской, то есть личного духовника царя протопопа Андрея, получившего имя митрополита Афанасия. Двух лет не прошло, а уже Афанасий- митрополит оставил митрополию и сошел жить к Михайлову Чуду (в Чудов монастырь, якобы из-за тяжелой болезни, но проболел он еще девять лет. — Г.Р.). На его место поставлен был в митрополиты Филипп Колычев, что был на Соловках игуменом. Об этом лаконично сообщает Никоновская летопись. В ней нет и намека на то, что Пимен и Филипп враждовали. Это с подачи Курбского новгородец стал мучителем и гонителем на Филиппа.
На деле же как раз московские противники царя делали все, чтобы не дать Пимену приблизиться к Ивану Грозному. Они видели во владыке, отличавшемся, по словам Курбского, чистым и суровым нравом, такого же верного слугу царю и державе, каким был Макарий. А учитывая набожность государя, следовало предполагать, что Пимен будет влиятельным советником. Вот тогда-то и стала все чаще появляться в обороте московских новостей версия о том, что в Новгороде зреет заговор, что новгородцы опять хотят перейти в подданство Литве-Польше.
Очень кстати здесь пришлась и «Повесть о новгородском белом клобуке», авторство которой иногда приписывают Пимену, подчас — Ивану Грозному, но нужна она была именно тем, кто хотел поссорить Новгород с царем. Нужна по той причине, что человек, сочинивший повесть, хотел казаться новгородцем больше любого новгородца. И при этом категорично и авторитарно проповедовал в повести якобы пришедшую из Новгорода идею о Москве как третьем Риме и идею о богоизбранстве новгородских владык. Такая, мягко говоря, нескромность была очевидна, и достаточно было только акцентировать внимание царя на данном обстоятельстве.
А сделать это в невыгодном для Пимена свете было очень легко, потому что, во-первых, главный герой повести владыка Василий Калика, якобы избранный константинопольским патриархом в свои духовные наследники, был по отношению к московским князям явным сепаратистом. Во-вторых, совсем просто устанавливалось, что сказание о новгородском белом клобуке основано на лжи. Василий Калика владычествовал в Новгороде и Пскове с 1330 года и умер, заразившись чумой во время визита в Псков, в 1352 году. По этой простой причине он никак не мог получить клобук от патриарха Филофея, потому что последний стал патриархом только в 1353 (!) году, то есть после смерти новгородского владыки.
Вместо эпилога
Тем временем «за успехом, одержанным под личным командованием царя, последовали в начале 1564 г. неудачи его воевод. Грозный выработал широкий план наступления в глубь Литвы. Завоеватель Дерпта, Шуйский, должен был двинуться из Полоцка, Серебряные-Оболенские — из Вязьмы и, соединившись вместе, идти на Минск и Новогрудок. Но Шуйский шел «оплошася небрежно», доспехи везли в санях. На него внезапно напал у В тебска Радзивил и разбил его при Уле; другой отряд потерпел поражение при Орше» (Роберт Випер). Естественной, хотя и кровавой была реакция царя на эти поражения. Один за другим казнены князи-воеводы Михаил Репнин, Юрий Кашин, Дмитрий Овчина-Оболенский, Иван и Никита Шереметевы. Всех их с большей или меньшей долей справедливости Иван Грозный обвинил в измене.
Геннадий РЯВКИН
