У последней черты-2

В ответ на просьбу новгородцев назвать условия капитуляции Иван III сказал: «Просили вы, чтоб вывода, позыва на суд и службы в Низовую землю не было, чтоб я в имения и отчины людские не вступался и чтоб суд был по старине, всем этим я вас, свою отчину, жалую». Послы поклонились и вышли. Но скоро нагнали их бояре и начали говорить: «Великий князь велел вам сказать: Великий Новгород должен дать нам волости и села, без того нам нельзя держать государства своего в Великом Новгороде». Послы отвечали: «Скажем об этом Новгороду». Новгород предложил две волости: Луки Великие и Ржеву Пустую; великий князь не взял; предложили десять волостей — не взяли и их; тогда послы сказали, чтоб сам великий князь назначил, сколько ему надобно волостей; Иоанн назначил половину волостей владычных и монастырских и все новоторжские, чьи бы ни были. Так описывает переговоры, происходившие уже 1 января 1478 года, историк Сергей Соловьев.

Торг дипломатов
Непосвященному может показаться, что между сторонами идет заурядный торг: новгородцы предлагают одни земли, князь просит другие. На самом деле в предложении Новгорода был скрытый вызов, поскольку Великие Луки уже контролировались Москвой через лояльных псковичей, а Ржева Пустая формально по договору 1436 года с Литвой принадлежала Новгороду, а до того 30 лет ею владела Литва. То есть это был крайне беспокойный удел, и, отдав его Ивану III, новгородцы, конечно, избавлялись бы от головной боли.
Однако Иван III легко понял их хитрость и отказался от этих уделов, потребовав относительно близкие к Москве новоторжские земли. Возможно, в его стратегических планах уже стояло покорение Твери, и Торжок должен был стать плацдармом для будущих боевых действий. Не исключено, что Торжок был нужен великому князю, чтоб не появился соблазн на него у Литвы, которая точно так же могла превратить его в плацдарм для борьбы с Москвой.
Впрочем, заявка на новоторжские земли была пустяковой по сравнению с требованием передать половину владычных и монастырских земель. Фактически это был ультиматум не столько Новгороду, сколько владыке Феофилу, чьи лавирование и двусмысленности изрядно надоели великому князю. Феофил отчетливо понимал, что в его положении торговаться можно лишь на каких-то эмоциональных, психологических началах, уповая на благодушие Ивана III. Ведь он при желании мог забрать и 100% церковных владений.
Услышав про половину, послы приуныли и мрачно ответили Ивану III: «Скажем про это Новгороду, господин». А сказать-то было непросто! Город, конечно, находился в тяжелом положении из-за дефицита продовольствия, наступивших холодов и — главное — из-за отсутствия единства между жителями: согласиться с москвичами или идти до конца? Как следует из Московского летописного свода, споры продолжались почти неделю.
6 января новгородцы вновь были у великого князя.
Они приняли и это условие! Единственно, сохраняя хоть какое-то подобие приличия, просили перераспределить «наряд» и не трогать бедные монастыри и, по возможности, милостиво отнестись к землям, принадлежавшим архиепископу. Иван III на это согласился. Половины владений были лишены шесть богатейших, ближайших к городу монастырей: Антоновский, Аркажский (его еще именуют Успенским, так как в Аркажах находился и Благовещенский монастырь), Благовещенский, Михайловский на Сковородке, Никольский на Нереве (в Мостищах), Юрьевский. У владыки изымалась треть земель. А в качестве довеска новгородцы подсунули Ивану III шесть сел, принадлежавших перешедшему к нему на службу князю Василию Гребенке. Своего рода пинок в спину воеводе, 20 лет служившему Новгороду верой и правдой. А с другой стороны — после его бегства земли все равно стояли ничьи, а время было не то, чтобы устраивать вокруг них торг: пусть великий князь забирает!
В этот же приезд состоялся большой разговор о том, какие налоги (дани) будут платить Москве новгородцы. Пожалуй, минимально корректируя земельную заявку великого князя и получив от него обещания, что выводить бояр в Низовские земли он не собирается, Феофил и Ко рассчитывали главную дискуссию развернуть вокруг дани. Их замысел оправдался.
Иван III назначил ее сравнительно невысокой — по полугривне с человека, если он не пашет, и столько же — с сохи. Здесь уточним, что новгородская соха есть штука особенная. Как разъяснилось в переговорах с князем, соха — это три обежи, а обежа — один человек на одной лошади пашет. А кто на трех лошадях пашет, тогда тоже — соха. По расчету Юрия Алексеева, приведенному в книге «К Москве хотим!», «на обежу высевалось три-четыре коробьи ржи и соответствующее количество овса, в среднеурожайный год она приносила валовой доход примерно в десять новгородских гривен. На соху приходилось тридцать гривен, из которых дань составляла одну шестидесятую часть. Если считать, что за вычетом расходов на потребление и семян для посева в распоряжении крестьянского хозяйства оставалось не более трети валового дохода, то и тогда размер дани не покажется слишком обременительным. Неудивительно, что смерды Новгородской земли отнюдь не выступали против новой власти, против подчинения единому Русскому государству». Только первый из названных выше пунктов таил в себе подвох: платить должен был каждый житель Новгородской земли.
За это, правда, великий князь разрешил новгородцам самостоятельно собирать налоги, оставив за собой право, если кто утаит хотя бы одну обежу, того казнить. Но привилегия была весьма сомнительная. В любой момент можно было прислать проверяющих и найти или придумать нарушения, устроив показательное судилище.

Приведение к присяге
Последним пунктом в переговорах стояло Ярославово Дворище, которое Иван III распорядился «очистить». Поскольку Ярославово Дворище сегодня идентифицируют как место проведения Большого городского веча (малое проходило на площадке у Софийского собора), можно подумать, что великий князь потребовал приготовить дворище к своему прибытию в Новгород. Ни Соловьев, ни Карамзин не пытаются как-то истолковать это «очистить».
Однако в Новгородской летописи говорится, что великий князь Ярослав жил на Торговой стороне близ реки Волхов, где ныне поставлена церковь каменная Николая-Чудотворца, его (это место. — Г.Р.) и доныне зовут Ярославово Дворище. Поэтому Иван III, скорее всего, придавал очистке дворища гораздо большее значение, чем просто наведение там порядка. В самостоятельном Новгороде князи останавливались по воле хозяев города на Рюриковом городище. Это была традиция, на которую кто-то меньше, а кто-то больше обращал внимание. Иван III придал ей значение огромное, потребовав себе внутригородское княжеское владение — резиденцию, превращенную новгородцами в место торговли и публичных споров. А когда получил, велел наместникам встать на своем дворе великого князя Ярослава. У нас как-то заостряют внимание только на том, что в 1478 году из Новгорода в Москву был вывезен вечевой колокол. Как видно, мероприятий по утверждению московских порядков было гораздо больше. И если эвакуация колокола была жестом чисто символическим, то устройство княжеской резиденции на Ярославовом Дворище (вскоре его станут называть в московских бумагах «Государев двор»), конфискация церковных земель, лишение налоговых льгот — отнюдь не номинальные акции. Эти акции утверждают фактическую власть великого князя над Великим Новгородом, необратимость совершаемого.
Хронологически установлено, что эти вопросы были решены 11—12 января 1478 года, и 12-го же в Новгород вместе с делегатами города отправился дьяк Андрей Одинец, чтобы показать совету господ список условий, на которых должен был крест целовать весь Великий Новгород. В летописном своде дьяк Андрей назван Одинцом, но это может и не быть фамилией мелкого служащего. Вполне вероятно, составитель свода указывал, что с делегатами поехал только один (Одинец) дьяк и больше никто, подчеркивая рутинность процедуры ознакомления и пренебрежение к новгородцам со стороны великого князя. Далее следует пометка, что отчина тот список слушала. Это как отчет: «ознакомлены».
13 января в ставку Ивана III прибыли для крестоцелования «владыка со многими боярами, житыми, купцами и принес присяжную запись; писал ее дьяк владычний, подписал владыка собственною рукою и печать свою приложил, приложили по печати и со всех пяти концов. В тот же день в стане целовали крест на этой записи многие бояре, житые и купцы перед боярами великокняжескими, которые заставили их также обещаться на словах не мстить псковичам за помощь их Москве, не мстить тем боярам и женам их и детям, которые служат великому князю, отказаться от пригородов, Двинской области и Заволочья. Присягнувши, новгородцы просили бояр, чтобы Иоанн сказал им всем вслух свое милостивое слово, и слово это было им сказано: «Даст Бог, вперед тебя, своего богомольца, и отчину нашу, Великий Новгород, хотим жаловать», читаем в соловьевской «Истории России».
В Московском летописном своде этому событию дан характерный комментарий: так и стал Новгород — Русская земля. Такого права (в летописи «позволения». — Г.Р.) на них не бывало ни у какого великого князя да ни у иного кого. Почему эта короткая ремарка представляется важно? Великокняжеский летописец смотрел на происходящее глазами современника, жившего в условиях острой междоусобной и международной борьбы. Он еще не оперировал такими понятиями, как «Россия», но уже был убежден, что собранные Москвой земли — это Русская земля. А Новгород к ней не принадлежал. Не потому, что там жили не русские люди, а потому что не подчинялись лидеру новой Русской земли — Москве. 13 января это препятствие было ликвидировано.
Хотя если быть точным, то следует назвать все-таки 15 января, когда в Великий Новгород приехал великокняжеский посол, князь Иван Патрикеев, и на дворе архиепископа в присутствии широкого круга созванных лучших людей города сказал им следующее: «Князь великий всея Руси Иван Васильевич, государь наш, тебе, своему богомольцу владыке, и своей отчине, Великому Новгороду, говорит так: ты, наш богомолец, и вся наша отчина, Великий Новгород, били челом нашим братьям, чтобы я пожаловал, смиловался, нелюбье с сердца отложил; и я, князь великий для братьев своих, пожаловал вас, нелюбье отложил. И ты бы, богомолец наш, и отчина наша, на чем добили нам челом, и грамоту записали, и крест целовали, то бы все исполняли; а мы вас вперед хотим жаловать по вашему исправлению к нам». Если подойти к процедуре с сегодняшними мерками, то получается, что подписанный Феофилом и представителями городской власти 13 января договор на второй день был обнародован и, следовательно, вступил в законную силу.

Вместо эпилога
После этого началось приведение к присяге на верность московскому государю всего городского населения Новгорода — от бояр до господских слуг. Все целовали крест. И продолжалось это три дня. В это же время назначенные великим князем наместниками князи Иван Оболенский-Стрига и его брат Ярослав въезжают на Ярославово Дворище как полновластные управители, поскольку приказано владыке новгородскому, кроме своего святительского суду, посадникам, тысяцким и всему Новгороду не вступаться ни во что без их ведома.
29 января наконец-то в город прибыл великий князь Иван III. Но совсем ненадолго, чтобы только послушать литургию в Софийском соборе и вновь вернуться в деревню Троица, куда пригласил на обед знатных новгородцев во главе с владыкой Феофилом, который «поднес ему в дар панагию, обложенную золотом и жемчугами, струфово яйцо, окованное серебром в виде кубка, чарку сердоликовую, хрустальную бочку, серебряную мису в 6 фунтов и 200 корабельников, или 400 червонцев», сообщает Карамзин. На следующий день в Новгороде начались аресты…