Среда, 17 июля 2024

У последней черты

{mosimage}Как архиепископ и его окружение сдавали Новгород

14 декабря 1477 года делегация, как всегда с владыкой Феофилом во главе, снова была в ставке великого князя. Семь дней новгородцы думали над требованием Ивана III: вечу не быть, посаднику не быть, — вполне вероятно, что они надеялись на ослабление блокады, поскольку пришло известие о нападении казанских татар на Вятку.

Нельзя исключать, что между татарским набегом и затяжными (по инициативе Феофила) переговорами была связь. Новгород пытался выиграть время, чтобы Иван III узнал и беспокоился о случившемся в Вятке. Что же и почему там произошло?

Типографская летопись сообщает, что той же зимой, когда князь великий в Новгороде был, пришел царь казанский на Вятку и множество людей по селам в полон взял, а иных изрубил. Города же он ни единого не взял, и много татар под Вяткой было убито. Загадку смелости татар разъясняет Независимый летописный свод: Когда великий князь был в Новгороде, пришло ложное известие в Казань, что великий князь не взял Новгорода, и побили его новгородцы, и он убежал только с четырьмя людьми раненый. И казанский царь послал свое войско на Вятку. То есть мы не можем исключать, что дезинформация в Казань была поставлена из Новгорода и послужила причиной спешного похода татар. Однако потом к царю пришло правильное известие, что великий князь взял Новгород и посадил своих наместников. И казанский царь послал к своему войску и велел быстро возвращаться, а они, услышав об этом, так быстро бежали, что даже еду, которую варили в котлах, побросали. Иными словами, от Казани новгородцы помощи не дождались…

Ливония не поможет
Призрачный шанс на спасение от расправы дала новгородцам Ливония. В том же Независимом летописном своде сказано: Когда великий князь был в Новгороде, в Псков пришло известие, что немцы хотят напасть на Псков, и жители послали к великому князю. Вряд ли новгородцы здесь могли повлиять на развитие ситуации в свою пользу, то есть инспирировать угрозу со стороны ливонцев.
Дело обстояло гораздо проще. С Ливонией у Пскова был мирный договор на 20 лет, заключенный при содействии князя Холмского в 1474 году с рижским архиепископом, который одновременно являлся главой Ливонского ордена. Но осенью 1477 года, читаем в Сокращенной псковской летописи, орденмейстер лифляндский с рыцарями отняли у Рижского архиепископа Сильвестра верховную власть над Орденом. Проще говоря, в Ливонии вспыхнула междоусобица, следствием которой стали опасения псковичей, что договор будет новой орденской властью разорван.
Иван III, надо полагать, не придал особого значения этой угрозе. В Независимом летописном своде указано, что он позволил желающим идти на немцев. И, пойдя, воины великого князя много повоевали. И пришел против них магистр с воинами, и бились. И Бог помог воинам великого князя, и много немцев убили, много в плен взяли и вернулись. У великого князя было под Новгородом такое большое войско, что он (напомним) мог себе разрешить отпустить часть ратников на заготовку продовольствия, а часть послать в Псков. Конечно, будь казанская и ливонская угрозы серьезными и долгосрочными, события развивались бы для новгородцев, возможно, по-другому. Но здесь они не привели к ослаблению военной мощи Ивана III.
Вот почему 14 декабря «владыка с посадниками явился (к Ивану III. — Г.Р.) и объявил, что вечевой колокол и посадника новгородцы отложили, только бы государь не выводил их, в вотчины их, земли, воды и в имущества не вступался, позывы отложил и службы им в Низовую землю не наряжал. Великий князь всем этим их пожаловал», пишет Сергей Соловьев. Здесь все, что называется, отдано на откуп историкам: как хочешь, так и оценивай поведение Ивана III.

Без крестоцелования
Недоброжелатели могут обвинить его в отсутствии твердости и решимости довести замысел по уничтожению новгородской самостоятельности до конца. Сторонники великого князя логично возразят, что не пройдет двух лет, и он начнет высылать зажиточных новгородцев в Москву, Кострому, Ярославль, конфискуя их землю и имущество. Дескать, таков был хитрый ход Ивана III: он не хотел разрушений и крови в Новгороде, потому временно уступил.
Как ни странно, но в данном случае верны обе точки зрения. В конце 1477 года Москва все еще смотрела на Новгород как на субъект «великокняжеской федерации», отчетливо не представляя, каким должен быть баланс между самостоятельностью и несвободой его поведения. Инерция того, что более 500 лет Новгород жил по своим законам, и законы эти последовательно признавали Киев, Владимир, Золотая Орда, Москва, действовала очень сильно. Легко упростить тему и сказать, как это сделал Карамзин, «Новгород покорился Иоанну». Но будет ли это верно? Да, покорился, но не как покоряются завоевателю, а как подчиняются более сильному и умному партнеру.
Именно это и было нужно Ивану III в декабре 1477 года. И не случайно, не из гуманистических соображений, например, он в одночасье принял на военную службу новгородского князя-воеводу Василия Гребенку, когда тот сложил с себя чин воеводы, видя, что новгородцы не собираются брать в руки оружие. Иван III смотрел на приготовления князя Гребенки к обороне Новгорода как на обязательные и законные для служилого князя, соблюдавшего договор с администрацией. А та, в свою очередь, имела в глазах великого князя полное право нанять Гребенку с целью своей защиты. Потому Иван III не видел в новгородском князе-воеводе врага, но видел честного и умелого профессионала.
Между тем новгородцы приободрились, получив от великого князя обещания не высылать людей, не отнимать земли, не посылать на военную службу «на Низ». Псковская вторая летопись сообщает: И поцеловал крест владыка Феофил, посадники, тысяцкие и весь Великий Новгород: старейшие люди и младшие (важные и простые. — Г.Р.), от мала и до велика, — на всем добре и всей воле князя великого, что не быть в Великом Новгороде ни посаднику, ни тысяцкому, ни вечу. А вечевой (в летописи: «вечный», — что симптоматично. — Г.Р.) колокол свезти на Москву.
Что любопытно, в этом крестоцеловании тоже могла быть заключена хитрость новгородских переговорщиков, ибо Московский летописный свод обращает особое внимание на их предложение, чтобы и Иван III тоже крест поцеловал. Новгородцы надеялись, что великий князь заключит с ними очередной договор по традиционной процедуре. Однако Иван III на эту уловку не клюнул, заявив: «Не быть моему целованию!». Запретил он сделать это и боярам, и будущему наместнику в Новгороде, давая понять, что отношения между Москвой и Новгородом уже вступают в силу и это будут отношения между хозяином и холопом.
Следует оговориться, в ХV веке «холоп» не было уничижающим словом, а означало лишь зависимость одного правителя (или территории) от другого. Причем эта зависимость могла быть как реальной (такую устанавливал для Новгорода Иван III), так и ложной. Например, ордынский хан Шии-Ахмет самонадеянно называл Ивана III своим холопом в переписке с великим литовским князем еще в начале ХVI века. Понятно, что никакой зависимости от Орды мы уже не испытывали, но ордынский правитель таким способом пытался внушить Литве, что он сильнее, чем там думают, и звал литовцев вместе с ним принять участие в завоевании Крыма (дружественного  непокорному ханскому «холопу» Ивану III).
Кстати, из этого так ничего и не получилось, в 1502 году Шии-Ахмет был разгромлен воинами Крымского ханства и Ногайской Орды (тоже союзник Москвы) в битве на Перекопе. После этого сражения Большая Орда окончательно исчезла с политической карты Руси…

13 дней декабря
Итак, Иван III отказался целовать крест новгородцам, как это было во все предыдущие случаи заключения договоров князей с Новгородом. Это смутило владыку Феофила, и он попросил у великого князя… несколько дней на раздумье, чтобы посоветоваться с горожанами. И получил резкий, однозначный отказ.
Сергей Соловьев в своей «Истории» пишет, что Иван III вообще велел не отпускать делегатов в Новгород: «Прошло тринадцать дней, прошел праздник Рождества Христова (25 декабря. — Г.Р.), владыка с посадниками все жил в стане московском». Николай Карамзин в своей «Истории» настаивает на том, что владыка с товарищами «просили опасной грамоты: и той им не дали», но в Новгород вернулись и сообщили вечу об отказе Ивана III целовать крест.
Карамзинская версия более правдоподобна, поскольку объясняет, почему так долго (до 29 декабря) никаких подвижек в московско-новгородском конфликте не было. Стороны просто стояли и смотрели друг на друга. Понятно, почему просто стоял великий князь: он терпеливо ждал коленопреклоненных правителей Новгорода. А там кипели страсти: биться или не биться?! По мнению Карамзина (и это никто не оспаривает), верх взяли сторонники мирного решения судьбы Новгорода. Послы с Феофилом во главе 29 декабря в шестой раз поехали к великому князю и сказали: «Если государь нас не жалует, креста не целует и опасной грамоты не дает, пусть объявит сам свою волю». Добавим, к этому времени Новгород уже остался без военачальника, поскольку князь Василий Гребенка, видя, что воевать горожане не хотят и не могут (уже голод начинался среди населения), перешел в стан Ивана III.
Далее уместно, не пересказывая, предоставить слово классику. Сергей Соловьев описывает происходившее в ставке великого князя после 29 декабря 1477 года. «Иоанн велел им войти к себе и сказал: «Просили вы, чтоб вывода, позыва на суд и службы в Низовую землю не было, чтоб я в имения и отчины людские не вступался и чтоб суд был по старине, всем этим я вас, свою отчину, жалую». Послы поклонились и вышли. Но скоро нагнали их бояре и начали говорить: «Великий князь велел вам сказать: Великий Новгород должен дать нам волости и села, без того нам нельзя держать государства своего в Великом Новгороде». Послы отвечали: «Скажем об этом Новгороду». Новгород предложил две волости: Луки Великие и Ржеву Пустую; великий князь не взял; предложили десять волостей — не взяли и их; тогда послы сказали, чтоб сам великий князь назначил, сколько ему надобно волостей; Иоанн назначил половину волостей владычных и монастырских и все новоторжские, чьи бы ни были. Новгородцы согласились, но просили, чтоб половина монастырских волостей была взята только у шести богатых монастырей, у остальных же, бедных, малоземельных, не брать. Великий князь исполнил их просьбу; пожаловал и владыку: вместо половины волостей взял у него только десять. Затем начались переговоры о дани: сначала великий князь хотел брать по полугривне с обжи: новгородскую обжу составлял один человек, пашущий на одной лошади; три обжи составляли соху; пашущий на трех лошадях и сам-третей составлял также соху. Но владыка от всего города стал бить челом, чтоб великий князь смиловался, брал бы по семи денег с трех обжей один раз в год; Иоанн согласился брать однажды в год по полугривне с сохи со всех волостей новгородских, на Двине и в Заволочье, на всяком, кто пашет землю, на ключниках, старостах и холопях одерноватых». Важно то, что Иван III согласился доверить опись налогооблагаемого имущества и сбор налогов (дани) новгородцам, выразив им таким образом свое доверие и добрую волю. Однако позже уравновесил либерализм этого жеста назначением в Новгород не одного, а трех наместников (об этом позже).

Вместо эпилога

Переговоры продолжались шесть дней. По их окончании Иван III распорядился «очистить» Ярославово Дворище. Напомню, это было место проведения Большого городского веча (малое проходило на площадке у Софийского собора). Можно подумать, что великий князь потребовал приготовить Ярославово Дворище к своему прибытию в Новгород. Ни Соловьев, ни Карамзин не пытаются как-то истолковать это «очистить». А понимать нужно так, что уничтожались атрибуты вечевой власти. Колокол, пожалуй, был самым крупным и символичным среди них, но, видимо, имелись и другие, от которых Иван III потребовал избавиться.
На Ярославовом Дворище он так и не появился. Только в Софийском соборе — на литургии 29 января 1478 года. К этому сроку всё с новгородцами уже было решено.
 
Геннадий РЯВКИН