К истории военных поселений Новгородской губернии
(Продолжение. Начало в №№ от 2, 9, 23, 30 августа)
23 октября император Николай I отправил графа Алексея Аракчеева в отставку, упразднив должность начальника над военными поселениями.
Мы уже касались этого вопроса, отмечая, что отставка была опалой, но опалой весьма уважительной, так как граф получил множество подарков от царя и 50 тысяч рублей (баснословные деньги!) на лечение. Однако есть все основания полагать, что это всего лишь хорошая мина (со стороны Николая) при плохой игре.
Минкина и Жеребцов
Безусловно, Аракчееву припомнили показную жестокость при наказании виновников смерти его сожительницы Настасьи Минкиной. Жестокость эта не выходила за рамки общепринятой в отношении крепостных крестьян, но продемонстрирована была явно не своевременно. Вот как описывает некоторые малопонятные теперь детали этого события небезызвестный литератор Николай Греч в «Воспоминаниях старика» (1857):
Первым движением Аракчеева было отомстить несчастным, уличенным в преступлении (убийство Минкиной. — Г.Р.), невыносимым тиранством. Опасаясь, чтобы при ревизии этого дела в Сенате не открылось некоторых тайн его домашней жизни, он приказал новгородскому гражданскому губернатору Жеребцову повесть дело так, чтоб оно решено было уголовною палатою без переноса в Сенат. Преступников было более девяти (двадцать шесть), и поэтому непременно следовало представить процесс Сенату. Что же сделал подлец губернатор? Разделил подсудимых на три категории, каждую не более девяти человек, составил из одного дела три и ускользнул от ревизии Сената.
Между тем воцарился Николай. Вышел милостивый манифест, по которому смягчались казни, еще не исполненные. Полученного в Новгородском губернском правлении манифеста не объявляли, и приговор, жестокий, варварский, исполнили. Николай Павлович ужаснулся, но дело было так искусно облечено во все законные формы, что не к чему было придраться. К тому и не хотели срамить памяти Государя, лишь только умершего, но чрез полгода воспользовались беспорядками в Новгородской губернии, при проходе гвардии в Москву на коронацию, и выгнали Жеребцова. Аракчеев барахтался еще несколько времени, как утопающий, но его солнце закатилось навеки.
Добавлю сюда, что смертная казнь крепостных в России тогда была под запретом. Только — каторга. Аракчеев же перед отправкой на каторгу устроил показательную порку этим 26 человекам, прямо или косвенно причастным к преступлению. В результате непосредственный убийца Василий Антонов и его сестра Прасковья, за которую он вступился перед Минкиной, были забиты до смерти.
Клейнмихель и Дибич
Что касается Греча, тот был крайне неприязненно настроен к Аракчееву, не признавая за ним никаких положительных качеств. Забегая вперед, приведу из того же текста показательный фрагмент:
Когда в 1831 году вспыхнул бунт в поселенных войсках, он испугался и приехал из Грузина в Новгород. Не знаю, какая скотина был тогда новгородским губернатором (помнится, осёл Демпфер). Он приказал объявить графу, что он присутствием своим в Новегороде мутит народ, и велел ему ехать обратно в Грузино.
В это время приехал в Новгород по повелению Государя граф А.Ф. Орлов. Узнав о поступке губернатора, он призвал его к себе, спросил, по какому праву он выгоняет председателя Государственного совета, когда не смеет без причины выслать из города и отставного солдата, надел александровскую ленту и поехал к падшему вельможе.
Аракчеев был приведен в восхищение этим вниманием. «Ваше посещение, граф, — сказал он Орлову, — было для меня тем приятнее, что я никогда не видал вас у себя в передней... Нынешние происшествия огорчительны. Жалею только, что нет здесь Петра Андреевича (Клейнмихеля): он мог бы насладиться зрелищем плодов своих усердных трудов!». Так негодяи сваливали друг на друга вину в этих подвигах!
Клейнмихель некогда ходил в любимцах у Аракчеева. Для него граф выхлопотал у императора Александра генеральский чин. Однако, сменив Аракчеева во главе поселений, Клейнмихель обильно поливал грязью своего благодетеля. Не исключаю и причастность Клейнмихеля к интриге против Аракчеева. В частности, он в нарушение субординации (то есть в обход Аракчеева) писал начальнику Главного штаба генерал-адъютанту Ивану Дибичу еще 16 сентября 1826 года:
Обращаясь к переходу поселенных войск в состав армии, я думаю, что каждую поселенную дивизию должно переводить в начальство армии в то время, когда она уже совершенно устроена и находилась в таком положении, чтоб начальству армии оставалось только, не заводя ничего нового, иметь наблюдение за поддержанием настоящего устройства… Я полагаю, подчинение поселенных войск до надлежащего устройства двум разным начальствам будет началом к разным неисправностям, тогда как все должно клониться к единому. Управление сие затруднит начальство Главного штаба, не принося существенной пользы самому управлению, и приведет к непрерывным со штабом военных поселений справкам (согласованиям. — Г.Р.).
Но доводы Клейнмихеля услышаны не были. 30 сентября император постановил: Штаб военных поселений с его начальником и Экономический комитет присоединяю к Главному моему штабу под начальство ваше (Дибича. — Г.Р.), оставляя управление сих частей на точном основании их образования, конфирмованного Государем Императором Александром Павловичем. Был найден компромисс, которого Клейнмихель особенно боялся. И скоро выяснилось — не зря.
И еще. Упомянутый выше новгородский губернатор Жеребцов тоже был «пунктом обвинения» против графа. Известный русский историк Александр Кизеветтер в книге «Император Александр I и Аракчеев» (1911) описывает историю восхождения Жеребцова:
Перед окончательным укреплением фавора Аракчеева при Александре в Новгороде губернаторствовал Павел Иванович Сумароков, отличавшийся строгой честностью. При подрядах и рекрутских наборах он относился ко всем помещикам губернии с полным беспристрастием. На этой-то почве между ним и грузинским владельцем не замедлили возникнуть неприятности, ибо Аракчеев никак не мог примириться с тем, что его трактуют совершенно так же, как и других землевладельцев, не делая ему никаких поноровок. Тогда Аракчеев начал совершенно ложно обвинять Сумарокова перед государем в пьянстве, и Сумароков был отставлен от службы и впал в большую бедность. А на пост новгородского губернатора Аракчеев посадил своего дальнего родственника Жеребцова, который во всем угождал своему покровителю.
Итак, Минкина, Жеребцов, оболганный Сумароков, опубликованная переписка с императором Александром. Этого было достаточно, чтобы Николай I понял, что держать на службе неуправляемого графа нельзя. К тому же Аракчееву 4 октября 1826 года исполнилось 57 лет. Довольно послужил!
Николай I и Аракчеев
Следует напомнить, что через неделю после отставки Аракчеева, 30 октября, Николай издал указ, которым предписывалось округи военного поселения 2-й и 3-й гренадерских дивизий, получив первоначальную степень устройства, требуют, подобно 1-й поселенной гренадерской дивизии, соединения в сих округах действующих батальонов полков с поселенными для окончательного устройства.
Что это значило? Начало реформирования военных поселений, которое и привело, по сути дела, к эскалации напряженности. 19 ноября выходит «Положение о полном составе поселенного пешего полка и его обязанностях».
По положению, дивизии (в Старой Руссе — это 2-я и 3-я гренадерские) преобразовали в полки, включив в каждый по два кадровых, резервный и поселенный батальоны. Причем поселяне освобождались от строевой службы (этим занимались резервисты), но численный состав их батальона вырастал вдвое. Логика заключалась в сосредоточении поселенцев на сельхозработах.
Им поручалось развитие собственных хозяйств, чтобы обеспечивать продовольствием не только домочадцев, но и других постояльцев из дивизии, поставлять продукты в поселенческие магазины и на склады. Кроме того, поселенцы отвечали за благоустройство территорий поселений. По нашим представлениям, четвертый батальон каждого полка превращался в подразделение хозобслуги.
Новому императору, испуганному бунтом декабристов при восшествии на престол, казалось, что такой реформой он возьмет под контроль чисто военные части поселений и обеспечит их экономическое развитие за счет отстранения от военной службы приписанных к армии хозяев-поселенцев, которые составляли значительную и нестабильную в плане политического настроя массу. Поначалу все шло гладко. По крайней мере, по отчетам.
Когда реорганизация округов Новгородского военного поселения была завершена, императору доложили, что к концу 1827 года на собственное продовольственное обеспечение в 1-й гренадерской дивизии были поставлены 80% поселян-хозяев и 36,2% личного состава действующих и резервных батальонов; во 2-й гренадерской и гренадерской артиллерийской (бывшая 3-я) дивизиях — 98% хозяев и 90% кадрового военного состава.
Заявка на кризис
В Старой Руссе, где была размещена 2-я гренадерская дивизия, реформа вроде бы дала отличный результат. Однако время показало, что это достижение принадлежит сохранившейся инерции деятельности по установленной Аракчеевым системе. Чем дальше, тем сила инерции становилась меньше. К тому же, давая поселениям хозяйскую самостоятельность, император отказывал им в самостоятельности финансовой. Всё нужно было согласовывать в Петербурге! Это — во-первых.
Во-вторых, стали сокращаться государственные ассигнования в бюджет военных поселений. Вместо этого начались отчисления на содержание самих себя из жалования солдат и офицеров, появились новые налоги. Как итог: кривая экономического роста резко пошла вниз. Если за первую пятилетку (1822—1826) валовой продукт территорий, получивших статус военных, увеличился в полтора раза, то вторая (1827—1831) дала на окрепшей базе прибавку всего в 11%.
Деградация проекта была заложена в самом характере так называемых реформ. Их целью было — подчинить поселенческие войска Главному штабу российской армии в военном аспекте, но сохранить независимость снабжения поселенческих войск от бюджета, то есть оставить их на самообеспечении.
Как уже сказано, это самообеспечение даже в Новгородской губернии, где размещались поселения пехотных войск, сдерживалось налоговым прессом. А что говорить о кавалерийских частях, поселенных на юге России?
Они должны были кормить и размещать на постой не только себя, но и лошадей.
(Продолжение следует).
