К истории военных поселений Новгородской губернии
(Продолжение. Начало в №№ от 2, 9, 23 и 30 августа, 6 и 20 сентября, 4 октября)
Холерный бунт в Старорусских поселениях начался 23 (11) июля 1831 года из-за двух не связанных, но схожих происшествий, когда крестьяне и поселяне заподозрили случайно встреченных офицеров в заражении местности ядом. Однако это достаточно условная точка отсчета. Никто сигнала к выступлению не подавал. Бунт вспыхнул спонтанно. «Случайные» офицеры всего лишь укладывались в мифическую концепцию причинности бунта: из-за холеры. А холера — от отравителей.
Дети Розенмейера
В действительности было сложнее, во всяком случае, разнообразнее. К примеру, по версии Ячменихина, «выступление 10-го военно-рабочего батальона было вызвано многочисленными злоупотреблениями командира батальона майора Розенмейера». При этом Ячменихин подчеркивает, что «многие военные поселяне не только не принимали участия в восстании, но и оказывали активное сопротивление восставшим. Так, например, в округе поселения карабинерного Барклая де Толли полка 40 поселян категорически отказались примкнуть к восставшим. По нашим подсчетам, за время восстания было убито, кроме офицеров и чиновников, 10 военных поселян и 10 нижних чинов; 78 поселян и 154 нижних чина получили ранения.
У правительства и руководства военными поселениями не было никаких иллюзий относительно причин восстания, названного позже холерным бунтом. Генерал-лейтенант Я.В. Захаржевский, возглавлявший следственную комиссию по делу участников восстания, в рапорте императору от 15 января 1832 г. отмечал: «Слухи однако сии (о холере. — К.Я.) едва ли бы произвели восстание, ежели бы не присоединилось к тому гнездившееся в сердцах поселян (ныне пахотных солдат) желание обратиться в прежний быт».
Самое время перейти непосредственно к рассказу о ходе бунта. Наиболее обстоятельное и точное, на мой взгляд, оно содержится в «Записках А.А. Эйлера», опубликованных в альманахе «Русский архив» (1880, № 2).
Записки основаны на воспоминаниях деда автора, генерал-лейтенанта Александра Эйлера, командира артиллерийских рот и военно-рабочих батальонов военных поселений Новгородской губернии. В принципе можно было бы просто опубликовать несколько страниц этих записок, но формат не позволяет. Поэтому мы ограничимся наиболее яркими фрагментами, разбив их на главки:
Начало и контрмеры
12 июля, после обеда, явился ко мне подполковник барон Розен и донес, что возвращавшиеся из Петербурга рабочие распространили по дороге, что выгнали холеру из столицы и что не худо и здесь за нее приняться; что ночью произошел в Старой Русе ужаснейший бунт, что генерала Мевеса, полицмейстера и многих докторов уже убили и что неистовство поселян дошло до высшей степени.
Узнав это, я тотчас с нарочными послал следующие повеления: 1) генералу Леонтьеву с 2-мя батальонами немедленно отправиться на подводах в Старую Русу и восстановить там порядок, а 4-м батальонам приказать также выступать вслед за ним туда же и поместить все войска бивуаками, в городе на площадях. 2) Генералу Томашевскому — отправить тотчас два карабинерных батальона в Устрику, в 20 верстах от Старой Русы и приказать им ожидать там моего приезда. 3) Батальон императора Австрийскаго полка послать немедленно на отправленных судах чрез Ильменское озеро, в Новгородское поселение, а с 3-мя остальными батальонами содержать порядок около лагеря при Княжем Дворе. 4) Батальонам, находящимся на карантинной линии, следовать форсированно к Старой Русе. 5) Подполковнику Баттому с 2-мя батальонами и 4-мя ротами удерживать порядок в Новгороде и около оного.
Сделав все эти распоряжения, я с нарочным донес подробно Государю и тотчас на почтовых лошадях отправился сам в Старую Русу, хотя совершенно находился тогда в болезненном состоянии от холерических припадков и молнии, ударившей в петлицу моей шляпы, во время смотра батальона 8-го егерского полка. В Медведе и Коростыне, поселяне, добровольно собравшись, встретили меня и просили взять с собою для усмирения бунтовщиков; я благодарил их за усердие и дал наставление им и батальонным командирам, а из Княжего Двора отправил батальон в Новгородское поселение, отдав нужные приказания генералу Томашевскому. В Устрике карабинерные батальоны были уже готовы, и я отправился с ними чрез все Старо-Pyccкиe бунтующие округи и по мере возможности, восстановив там порядок, расположил солдат.
Диспозиция
Надо сказать, Эйлер все-таки выдает желаемое за действительное. По Старой Руссе быстро распространился слух, что начальство умышленно распространяет холеру, чтобы отравить народ. Этот нелепый по своей сути слух был с энтузиазмом подхвачен солдатами именно военно-строительного батальона. Того самого, в котором бесчинствовал майор Розенмейер.
В батальон немедленно прибыл военный полицмейстер, майор Манджос. Однако его и слушать не стали, даже с дрожек сойти не дали: стащили силой и зверски убили. Но вернемся к рассказу генерала Эйлера:
13 июля в 6 часов утра, в новых домах поселенной роты, в одной версте от Старой Русы, я оцепил селение, поставил сильные караулы и только что собрался ехать в самый город, как явились ко мне генерал Леонтьев и голова с Магистратом и донесли, что в бунте участвовали все поселяне 7-ми округов, мещане и 10-й рабочий батальон, что в ночь с 11-го на 12 июля убито и изуродовано: генерал-майор Мевес, полицмейстер, все батальонные командиры и большая часть ротных командиров, офицеров, унтер-офицеров и медиков; что бунтовщики составили на городской площади судилище, в котором заставили участвовать и архимандрита в полном облачении; что пред оным допрашивали они своих жертв и самыми варварскими истязаниями вымогали у них сознание, что отравляли народ по приказанию главного начальства, чем и возбуждали всех к большему участию в бунте и к истреблению всех властей и даже помещиков; что по прибытии в город войск, судилище и бунтовщики разбежались и что хотя теперь восстановлено спокойствие, но едва ли надолго…
Я потребовал к себе от всех поселенных рот Старо-Русского округа депутатов, которые по мере возможности тотчас являлись. Я ругал их напропалую за происшедшее беспокойство, увещевал, давал наставления и, переписав их имена, объявил, что если и за сим что-либо произойдет, то они первые будут наказаны со всевозможною жестокостью. Угроза эта подействовала, и покуда я был в Старой Русе, во всех округах ее восстановленный порядок не был нарушен.
География бунта
15-го (27 июля по новому стилю. — Г.Р.) взбунтовались поселяне Коростынской волости, и когда генерал Томашевский хотел их усмирять, то солдаты не действовали; офицеры, выхватив у них ружья, защищали генерала и себя, между тем как нижние чины оставались равнодушными зрителями. Узнав об этом, я приказал отдать виновных под суд и тотчас прогнать эти два батальона в лагерь, чтобы не заразить их изменою своих карабинеров, которые исполняли свои обязанности в точности. Только один из них вздумал было проповедывать, что их отравляют, хотя не было ни одного умершего. Я, обличив его тут жe, без суда прогнал его сквозь строй, и строгость эта, употребленная вовремя, имела хорошее последствие: карабинеры остались верны присяге.
16-го (28) числа узнал я, что в Пскове тоже произошел бунт и что туда послан Государем генерал Микулин, который батальоны, следующие ко мне форсированно с карантинной линии и ожидаемые мною с величайшим нетерпением, повернул в Псков, что совершенно расстроило мои распоряжения, о чем немедленно я донес Государю.
17-го (29) я получил известие, что округи около Новгорода, в подражание другим, также взбунтовались и произвели подобные неистовства, а как в Старой Русе и округах ее было все спокойно, то я и решился следовать туда с карабинерами для восстановления порядка в местах столь близких к пребыванию Императорской Фамилии… Я прибыл с батальонами 20-го числа рано поутру в Новгород, который ожил, увидев вместо ожидаемых им с трепетом в тот день буйных поселян, войска, вступавшие в город с музыкою и песнями…
24 июля (5 августа) произошел в Старой Русе вторичный бунт, генерала Леонтьева, многих штаб- обер и унтер-офицеров убили и разграбили ящик с казенными деньгами — 44 000 рублей ассигнациями… Узнав о сем, я послал из Новгорода предписание, чтобы по прибытии моем в Старую Русу представлены бы мне были в целости все деньги, которые впрочем уже были разделены между поселянами, но они беспрекословно исполнили мое приказание и немедленно. Приехав туда 2 (14) августа, чрез 8 дней после покражи, я не успел выйти из коляски и войти в квартиру, как явились сами поселяне и сдали мне все похищенные ими деньги в целости…
Император послал в Старую Русу генерала Микулина с приказанием вывести оттуда ненадежные поселенные войска и 10-й рабочий батальон, отправив последний прямо в Кронштадт.
Последствия
Во все время бунта убито 2 генерала, 63 штаб и обер-офицера и 72 унтер-офицера и изувечено 88 штаб и обер-офицеров и 84 унтер-офицера… В половине августа собралась следственная комиссия и действовала не совсем правильно, предоставив допросы аудиторам наедине, а те за деньги оправдывали настоящих виновников и осуждали толпу… В это время, наблюдая за спокойствием, я сделал передвижение войск, чтобы в каждом округе кроме своего батальона был расположен и один резервный 4-й и 8-й дивизии, после чего и не было никаких беспокойств.
Итог расследования был таков, если верить публикации Александра Слезскинского: 83 бунтовщиков били кнутом и сослали на каторгу (наказание кнутом состояло из 9–45 ударов). 1 581 преступник был бит шпицрутенами, то есть прогнан сквозь строй (производилось от 500 до 4 000 ударов, самой жестокой порке был подвергнут 191 человек). 104 бунтовщика были пороты розгами, получив от 25 до 500 ударов. Экзекуция заняла три месяца.
Очевидец экзекуции художник Лаврентий Серяков, а в тот год — семилетний мальчишка, записал свои воспоминания: Я живо помню эти орудия казни. Кобыла — это доска длиннее человеческого роста, дюйма в 3 толщины и в пол-аршина ширины, на одном конце доски — вырезка для шеи, а по бокам — вырезки для рук. Когда преступника клали на кобылу, он обхватывал ее руками, и уже на другой стороне руки скручивались ремнем, шея притягивалась также ремнем, равно, как и ноги. Другим концом доска крепко врывалась в землю наискось, под углом. Эти заметки были опубликованы в сентябрьском выпуске альманаха «Русская старина» за 1875 год. Мы к ним еще обратимся…
