Почему у нас нет интереса к фундаментальному событию новейшей истории
Расстрел Белого дома в октябре 1993 года, о котором по случаю 20-летия твердили все СМИ, снова сошёл с повестки дня. И хотя сказано было немало, трудно не признать: событие, на фундаменте которого построена новая Россия, до сих пор остаётся недоосмысленным.
Новгородский историк Дмитрий АСТАШКИН вернулся с конференции «Забытый октябрь? Россия в 1993 году», прошедшей в Париже. С ним разговор о том, сознательно или неосознанно замалчивается этот конфликт, как его воспринимают наши и иностранные историки и можно ли трагедию 1993 года считать пятном на российской Конституции.
— Дмитрий Юрьевич, в своём докладе вы сделали вывод, что расстрел Белого дома в октябре 1993 года до сих пор остаётся белым пятном в нашей новейшей истории. На ваш взгляд, почему так получается?
— В общих чертах о расстреле Белого дома знают все, однако подробности почти неизвестны. Мало кто может объяснить, что за люди находились по разные стороны баррикад, какие цели они преследовали. На мой взгляд, всё это происходит из-за того, что мы не читали книг об этом событии, не слушали о нем песен и почти не смотрели фильмов. Тема вымарывается из сознания. Все, что снято и написано по ней, можно пересчитать буквально за минуту. В ученом мире есть представление, что новейшая история — это сугубо область политологии, и изучать её стоит когда-нибудь потом, когда всё утрясется, откроются архивы, а пока — рановато.
— Вы говорите о недостаточном осмыслении событий 1993 года интеллигенцией, однако если вспомнить 1917 год, то ведь ни февраль, ни октябрь тоже не сразу получили отражения в художественной литературе.
— Если проводить параллели между 1917, 1991 и 1993 годами, можно найти определенную схожесть. События 1917 года действительно осмыслялись с какой-то паузой, и прежде всего из-за смуты в сознании. И февраль, и октябрь многими воспринимались лишь как этапы общей бури. Заказ государственный и интеллигентский на осмысление восстания большевиков случился намного позже. А первая художественная рефлексия была связана с гражданской войной. Точно так же и осмысление 1812 года случилось много позже, в романе «Война и мир», автор которого и родился-то только в 1828 году.
Я с надеждой смотрю в будущее, но на данный момент вижу, что даже вспышка интереса к событиям 93 года, обусловленная их 20-летием, погасла. Да, почти все каналы показали документальные фильмы. Но юбилей прошёл, и опять у нас эта тема выключена из общественной повестки. Я не ратую за то, чтобы сидеть и постоянно расчесывать болячки 1990-х годов. Но для развития страны стоит выработать какую-то официальную позицию, хотя бы на уровне единого учебника истории, политических спикеров, деятелей культуры.
— Такое невнимание к событиям 1993 года кажется ещё более странным, если учитывать, что в целом к 1990-м отношение у населения выработалось, и это вполне негативное отношение. Ну а что касается культуры, то именно эти годы принято считать расцветом русского рока.
— Да, но рокеры прошли мимо 1993 года. Хотя тут много хороших поводов для песен про борьбу с системой, анархию в головах, брата, идущего на брата. Много болевых точек, которые можно было обыграть, но промолчали. Кроме Шевчука, который написал всего одну песню «Правда на правду». Её лейтмотив — ощущение неопределенности, гражданской раздробленности: столкнулись два начала, и непонятно, кто прав, а кто виноват. Но вышла она лишь на диске «Рожденный в СССР» в 1997 году и не стала хитом…
— Но что всё-таки было причиной того, что молчали и молчим? Может, проблема в том, что в общественном сознании произошёл какой-то странный сдвиг в сторону истории? Мне, например, иногда кажется, что прошлое нас сегодняшних интересует больше, чем будущее. Только кто-то мечтает о сталинском СССР, а кто-то грезит о возвращении монархии. Дискуссии на тему «Как нам обустроить Россию» на каких-то иных началах почти не ведутся...
— Верно, сегодня мало кто себя чувствует двигателем истории, но многие — обманутыми и потерянными в этой истории. Отсюда и попытки найти опору в прошлом. Однако выявил этот разброд и шатания именно 1993 год. Потому что перед Белым домом были и портреты Сталина (Анпилов и его соратники), и изображения свастики (Баркашов), были анархисты, романтики, студенты… Кого только не было! И все по своим мотивам пришли защищать Белый дом. Эти люди хотели совершенно разного, но все они тогда ещё считали, что от них зависит будущее России. А вот Борис Ельцин представлял октябрь 1993 года как попытку сил реакции переиграть все достижения демократии назад, в коммунизм. Да только многие защитники Белого дома не звали ни в какой коммунизм, они звали каждый в свою Россию.
— Как иностранцы воспринимают эти события?
— Иностранные ученые лишены нашей болевой памяти, нашей рефлексии, они наблюдатели со стороны, поэтому и взгляд у них более спокойный, отстраненный. Расстрел Белого дома транслировался западными компаниями с крыш и из окон ближайших гостиниц в прямом эфире, и за границей смотрели на это бесстрастно, воспринимали как борьбу за демократию в России. Что касается докладов на конференции, они были достойными. Так, директор Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук, социолог Амандин Регамэ посвятила свой доклад слухам о снайперах. Это очень важная деталь, о которой говорить не принято. Однако у Белого дома действительно работали снайперы, и расстреливали они в том числе мирное население. По чьему приказу они действовали? Это до сих пор неизвестно.
— Мы говорим о том, что в обществе до сих пор не сформировано четкое понимание событий 1993 года, но и сами ходим вокруг да около. Может быть, стоит сказать, что те, кто расстреливал Белый дом, — преступники.
— Те, кто расстреливали, просто выполняли приказ командования. К тому же в 1994 году Дума амнистировала всех участников тех событий: правых и виноватых, защитников и штурмующих.
— Это-то как раз понятно, потому что если назвать их преступниками на государственном уровне, получится, что и государство на преступлении построено. А если не называть, нужно смириться, что честное осмысление тех событий невозможно?
— Оценку дать в любом случае очень сложно, потому что люди с обеих сторон считали себя правыми. И если бы защитники победили, они бы тоже считали себя вправе переписывать историю и кого-то сажать в узилища. Но это уже из серии «если бы».
На мой взгляд, расстрел Белого дома — это большая трагедия для всей страны. Кровавое пятно в нашей новейшей истории, которое не очень-то просто отстирать. Сам я сочувствую защитникам Белого дома. Но у нас в ментальности заложено сочувствовать тем, кого бьют. Мне жаль людей, которые стали безвинными жертвами насилия в центре столицы. Это, например, и наш земляк, родившийся в Чудовском районе, режиссер Александр Сидельников, который погиб от пули снайпера, снимая фильм о тех событиях. Жаль девочку, которая пришла в гости к подруге, мелькнула в окне, и ее застрелил снайпер. Вину за их гибель никто не взял и, скорее всего, не возьмет на себя. Вот это-то и есть главная трагедия, что в таких преступлениях не было и нет виноватых, даже официальные и неофициальные данные о погибших в этом конфликте разнятся. Так, по официальным, чуть более 120 погибших, а по неофициальным, которые, конечно, увеличивались согласно политическим целям и народной мифологии, около полутора тысяч.
— Скоро мы будем отмечать 20-летие Конституции России. В связи со всем только что сказанным дата эта представляется двусмысленной, потому что не связывать появление новой Конституции с событиями октября нельзя, а связывать — страшно.
— Конституция и выборы 1993 года — это попытка начать всё с белого листа. Вот, мол, раньше у нас была плохая Конституция, которая и привела к насилию, было не ясно, чья власть в стране. А теперь все будет понятно и без конфликтов. Конституция 1978 года действительно была спорной, в нее депутаты почти каждый день вносили массу поправок. Это делало ее менее эффективной, что президент радостно и подчеркивал. Однако, говоря о нашей сегодняшней Конституции, мы обязаны помнить и о предыдущей. Прежде всего для того, чтобы новая не повторила судьбу старой.
Фото из архива «НВ»
