или Во что играют постояльцы Новгородского психоневрологического интерната
Арт-студия «Оптимисты» действует в Новгородском психоневрологическом интернате шесть лет. Её участники — постоянно проживающие в казённом доме пациенты. Начинали с песен и стихов, небольших сценок.
Осилив кукольные постановки, особых актёров потянуло на большую сцену. И как это бывает у любого самодеятельного театра, труппа пожелала замахнуться на… Нет, не на Вильяма Шекспира — на родного Николая Васильевича Гоголя. Переиначив классическую «Женитьбу», пьесу адаптировали для актёров, людей всё-таки не совсем здоровых.
Женихи и невеста
Представление назначено на полдень. Впрочем, в доме ветеранов, куда «Оптимисты» направились со своей новой постановкой, время — условность. В этих стенах не принято куда-то спешить. Пятнадцать минут до начала спектакля, а в зале до неприличия мало зрителей — меньше, чем самих артистов и сопровождающих их воспитателей. Пока публика не займёт свои места, актёры будут томиться в ожидании своего выхода в гримёрке за сценой.
Галина ДУБКО, руководитель театральной студии, осознавая, что так дело не годится, просит обежать комнаты и пригласить каждого индивидуально. «А то получится, как в прошлый раз: от силы пятнадцать человек соберутся», — сетует она.
Центральная роль нерешительного и вялого Подколёсина специально предназначена для флегматичного Вадика. Для образа дворянина ему потребовался махровый халат в клетку, взъерошенные на голове волосы и нарисованная чёрной краской борода. Не без удовольствия он подставляет свои щёки для грима.
Его партнёрша Ирина ХАЗОВА — дама чуть старше среднего возраста. Говорит тихо, передвигается медленно, периодически всплёскивает руками. Такой видится ей купеческая дочь, невеста Агафья Тихоновна.
Ирина — прима интернатовского театра. К титулу «народная артистка Великого Новгорода», которым её поощрила Галина Николаевна, относится очень серьёзно. Вообще, звания в театре дают от заслуженного артиста Сметанинской Мызы до… Впрочем, верхняя граница не определена.
— На репетиции иду, как на крыльях лечу. Театр здоровье даёт. А ещё радость и вдохновение. И поправляемся лучше, чем от лекарств, — рассказывает Ирина, не выходя из образа.
«А сфотографировать вас можно?» — интересуюсь, поскольку не каждый согласится афишировать своё нахождение в интернате. Ирина не против и принимает позу повыигрышнее. Актёры любят сниматься и для телевизионных сюжетов, и для газетных публикаций, тогда их родственники смогут увидеть, что у них всё нормально, они под присмотром.
Из студийцев больше всех волнуется сама Галина Николаевна. Форс-мажор! Серьёзно заболела одна из артисток, и теперь сваху изображать ей. Придётся работать на два фронта — играть и одновременно следить за своими подопечными. А некоторые без неё, словно дети малые.
Галина Дубко, конечно, — не Роберт Стуруа, называвший себя «бархатным диктатором», но что-то от знаменитого грузинского режиссёра в ней есть.
— Говорите ясно, чётко, громко, а не так, чтобы дальше двух метров от вас и не разобрать ничего. Коля, не забывай открывать рот и смотри, чтобы зубы не потерялись. И кто скажет, который час? — в её голосе чувствуется лёгкий мандраж.
Коля — пожилой мужчина, всю жизнь провёл в интернатах. Никогда не работал, родственников не осталось. Он с трудом ориентируется в незнакомом пространстве. Главные роли ему не дают, но небольшие выучить способен. Потрёпанный костюм морячка явно указывает на то, что ему выпало играть простодушного Жевакина.
«Золотая рыбка» Серёжи
Инициатором создания творческой мастерской стала Галина Николаевна. В общем-то, образовалось всё как-то само собой:
— Мне уже шестьдесят семь лет. Оказалась на пенсии, но представить себе, чтобы сидеть дома, не могла. Непонятно, что бы я тогда делала? Ну книжки люблю читать. И всё. Предложили устроиться воспитателем в интернат, а поскольку у меня педагогическое образование, я учитель немецкого языка, решила попробовать. Знаете, что подкупило? Здесь не надо писать бесконечные планы, как это происходит в детских садах и школах. Воспитанники — люди взрослые, методики работы с ними не придумали. Твори что хочешь. Помню, на каком-то празднике они одну песню с пяти раз начинали. По бумаге пытались читать, но ничего не видели. Задаю вопрос музыканту (он уже давно уволился): что же это происходит? А он в ответ: так это больные, чего с них взять. Я решила, у меня такого не случится. Будут учить.
Происходило это, вспоминает Дубко, не без сопротивления. Артисты-интернатовцы жаловались на неё медсёстрам, дескать, требует тексты учить наизусть. Правда, те, кто когда-то недовольны были, теперь за ней по пятам ходят — ролей ждут. Однако Галина Николаевна особо отмечает Ирину Хазову и молодого, подающего надежды Сергея АБРОСИМОВА. Настоящая сценическая одежда, позаимствованная из театра драмы, делает его модником XIX века:
— Это хорошо, что у нас театр есть. Не знаю, что бы мы без него делали. С ним себя чувствуешь нужным. Благодаря ему с представлениями выезжаем из интерната. Ставили сказки. В «Золотой рыбке» Ирина Хазова была бабкой, я — дедом.
— А сейчас вы кто? — спрашиваю.
— Друг жениха, Кочкарёв Сергей Фомич… Ой, Илья Фомич.
— Эх, забыл своё имя, — журит Галина Николаевна. — А вот мне любопытно, как бы вы вышли из нештатной ситуации, если я на сцене вдруг упаду? Голова уж сильно кружится.
— Скажу, что и слава Богу, теперь я со всем один справлюсь, — шутит Серёжа, не забывая, что он Кочкарёв, по произведению конкурент свахи, и такой поворот событий ему бы был выгоден.
— Молодец! — восклицает довольная импровизацией ученика Дубко. Но предупреждает: — Если мне совсем плохо станет, не забудьте врача вызвать.
Работа с душевнобольными актёрами требует от Галины Николаевны упорства и изрядной доли смекалки. Не возьмётся она за постановки со множеством ходов и выходов — запутаются. С лишними перемещениями перед зрителями тоже лучше не экспериментировать. Монологи усваиваются исключительно на слух — шпаргалки для страховки не допускаются. Принципиально.
— Читаю, а они за мной повторяют. Нужно, чтобы они сразу правильно усвоили интонацию своих героев. Потом уже будет не перебить. Важно, чтобы они научились слушать друг друга. Из-за приема сильных препаратов они могут «уплывать», а я хочу, чтобы они воспринимали речь соседа. И это они делают замечательно. Кстати, на постановку «Женитьбы» ушло три месяца. Провели 51 репетицию. Департамент социальной защиты тоже оценил нашу работу, обещал продвигать нас к участию в фестивалях, — рассказывает Дубко.
Войти в труппу «Оптимистов» может любой постоялец интерната. Однако любовь к Мельпомене овладевает далеко не всеми. Больше всего сторонятся её мужчины. Приглядывались к пациентам, переведённым из сгоревшего психоневрологического интерната Оксочи, но из 35 человек только один выразил охоту стать актёром.
Без занавеса
...Зрители подтягиваются: кто-то своим ходом, кто-то на инвалидных колясках. «Оптимистам» хочется признания, аплодисментов — не наигранных, настоящих. Без прелюдии и даже без подъёма занавеса, которого попросту нет, разворачивается действие. Суть хрестоматийного сочинения пересказывать не имеет смысла.
Концовка у спектакля счастливая. Дубко-сваха успокаивает Ирину-невесту: она обязательно найдёт ей подходящего жениха. Та смеётся. Значит, всё будет хорошо…
Фото автора и с сайта npni.ksvn.ru
