помнят не только голод, но и цветное кино, бездонное небо...
Последние зимние месяцы в редакционной жизни — каждый год с военной отметиной. Годовщины освобождения Новгорода, снятия блокады Ленинграда и Сталинградской битвы следуют друг за другом — мимо разве пройдёшь?
В этом году было много написано об освобождении родного города, а после того как торжества и публикации отгремели, в редакцию позвонил Владимир КАРЯКИН, ныне — новгородец, а в прошлом — ленинградец из числа эвакуированных. На носу — 27 января, день снятия блокады Ленинграда, а Владимир Васильевич ещё с последней годовщины живёт с болью в душе. Тогда в одной из местных газет прочёл воспоминания пережившего блокаду пятилетнего мальчика. В публикации недвусмысленно сообщалось: никакой эвакуации детей в 1941 году из Ленинграда не было.
— Как же не было? Ведь меня и всю мою группу детсадовскую эвакуировали! Да и только нас разве? — возмущается Владимир Васильевич. И начинает рассказ.
Дорога на юг
Лето 1941 года в Ленинграде началось, как обычно, с выезда воспитанников детского сада № 2 на летний отдых на дачу. Ни первый день войны, ни другие приметы накатывающегося горя в памяти не сохранились. Только странная какая-то канава в форме бумеранга, выкопанная перед дачей. Что это? Детям объясняли, что канавы выкопали ребята из пионерлагеря, когда играли в войну. И только много лет спустя узналось, что и не канава это была вовсе, а укрытие от бомбежки для самой настоящей войны. Но тогда про настоящую-то, конечно, не очень думалось, и первые дни её, проведённые на даче, в памяти не отложились, сверкает в ней совсем другое вспоминание — как уезжали в город в предрассветных сумерках. Станция Сиверская вся была заполнена ребятишками с белыми повязками на руках. На повязках — имя, фамилия и номер детсада, чтобы не потерялись. Был среди этой толпы и выпускник детсада, восьмилетний Володя, с такой же белой повязкой. Вспоминая эти события 70 с лишком лет спустя, Владимир Васильевич прослезится.
В ленинградской хронике тех лет есть кадры, где детей по двое ведут мимо Нарвских ворот. Владимира Васильевича среди них, конечно, нет, но и он когда-то прошагал тот же путь — в другой колонне — на Витебский вокзал, чтобы уехать в Демянск, на юг области, откуда вскоре и двинутся фашистские войска.
Та эвакуация ленинградских детей на южное направление и до сих пор многим не даёт покоя: зачем, мол, было отправлять навстречу врагу? Эти и другие подобные вопросы, конечно, от силы заднего ума. А в 1941 году наступление фашистов ожидалось, напротив, с севера. Потому что северные соседи — финны, с которыми не так давно довелось повоевать, — были союзниками Германии.
«Ковырянные»
Владимир Васильевич по образованию инженер, но воспоминания в слова облекает творчески, словно художник или писатель. И между яркими деталями эвакуационного быта появляется небо (солнце уже зашло, голубое небо, в котором висели серебристые аэростаты заграждения, стало совсем прозрачным) и раскидистые черёмухи, на которые ребята забирались уже в эвакуации, чтобы заранее увидеть телегу, которая привезёт посылки от родителей (хоть и война на дворе, а это было время, когда деревья были большими!).
Кстати, о посылках. Уже устроившись в эвакуации в селе Гостево Кировского района, Володя Карякин получил две посылки от мамы из города, вокруг которого ещё не затянулась петля блокады. В первой были его тёплые вещи, во второй — школьные принадлежности, которые, как и наказала мама, затем были разделены на всех ребят. Посылка пришлась более чем кстати, очень скоро купить школьные тетради стало негде, и не будь маминого гостинца, начинать писать между строк старых брошюр первоклашкам пришлось бы гораздо раньше.
Детей из Ленинграда в Гостеве, коверкая слово «эвакуированные», называли «ковырянные», но всё, что могли предоставить сельские власти детям, было выполнено.
— Первый год своего хозяйства у нас не было, зато потом мы огород завели, — вспоминает Владимир Васильевич. — Тогда казалось, что эта огородная работа на всю жизнь отобьёт охоту ею заниматься. Ан нет, я теперь дела огородные люблю. Ещё мы местному фельдшеру собирали лекарственные травы — мать-и-мачеху, цветки василька. А потом и свиньи, корова появились. За ними ухаживали, конечно, взрослые, но нам доверяли свиней пасти. А ведь когда пасешь, возникает желание на ней прокатиться! Да только характер у свиней свинский: если сбросит, то обязательно в крапиву.
Впрочем, помимо учёбы и труда были и развлечения — кино. За три года в кино ребят водили три раза, в райцентр, расположенный в 10 километрах от деревни. И все фильмы запомнились: документальный «Ленинград в борьбе» — о блокаде, художественные — «Актриса» и «Главный марш».
За давностью лет, может, иногда и подумается: да было ли всё это? Но есть свидетельство — две черно-белые фотокарточки. На первой, датированной 1941 годом, дошколята сфотографировались со своей воспитательницей Ларисой Сергеевной Палеховой в Демянске, на второй — с ней же, но уже будучи школьниками в 1942 году, на фоне снопов гостевского льна. На обеих кто-то смеётся, кто-то щурится от солнца, кто-то насупился и смотрит серьёзно. А на обороте последней фотографии уже почти полностью стёршаяся надпись карандашом, где Лариса Сергеевна объясняет маме Володи, оставшейся в блокадном Ленинграде, почему нескольких детей из группы на снимке нет: их ещё из Демянска забрали родители.
Домой
В разрушенный Ленинград мама забрала Володю Карякина в июне 1944 года.
— Мама приехала и купила мне в городе костюм. Так получилось, что на вырост, а на самом деле просто не было костюма по размеру, — рассказывает Владимир Васильевич. — Ничего! Завернули брюки и рукава да поехали. В поезде нам сообщили, что союзники открыли второй фронт, а на следующий день по приезде мама повела меня в кино. Цветное! «Багдадский вор» называлось.
Отец Владимира Карякина, ушедший добровольцем на фронт еще в 1941 году, погиб, мама, пережившая блокаду, почти никогда не делилась своими воспоминаниями, но изучение истории всей Великой Отечественной войны, и особенно блокадного Ленинграда, прошло через всю жизнь Владимира Васильевича. В его доме и по сей день на столе — гора литературы. Прежде всего воспоминания эвакуированных жителей блокадного города и тех, кто этой эвакуацией руководил. В книгах — закладки, многочисленные пометки карандашом. Среди прочих и воспоминания отчима: Владимир Былинский с февраля по июнь 1942 года во время второй массовой эвакуации был начальником одного из ленинградских эвакопунктов.
— В статье, с которой мы разговор и начали, было написано, опять же по воспоминаниям ребёнка, что в один день, 3 апреля 1942 года, утонуло 18 машин с детьми, — возмущается рассказчик. — Ну, во-первых, я бы знал об этом от отчима. А во-вторых, сами подумайте, машины по Ладожскому озеру никогда не ездили кузов в кузов, всегда соблюдалась дистанция. И как вы думаете, если бы первый шофер пошел с машиной ко дну, восемнадцатый этого не заметил бы и тоже прямехонько в полынью двинул? Я не верю.
* * *
Историю нередко пытаются переписать, сознательно или по недомыслию. Мы прощаемся с Владимиром Васильевичем, в квартире звонко заливается его пёс, а хозяин напутствует:
— Никогда не верьте всему на слово, не доверяйте воспоминаниям одного человека. Даже моим воспоминаниям! (Смеётся). Проверяйте всё самостоятельно, хотя это и непросто.
Действительно, непросто. Я выхожу на мороз, плечо оттягивает сумка, в которой лежит данная Владимиром Карякиным почти 800-страничная «Оборона Ленинграда».
Из воспоминаний отчима:
«Вспоминается мне такой эпизод. Зима. Сильный мороз. Мне говорят, что меня ищет какой-то небольшой мальчик, который хочет разговаривать только с начальником эвакопункта. Я было растерялся. Решил, что приехал мой сын. Побежал бегом. Прихожу, смотрю: стоит мальчик. Зовут его Колей, ему 8 лет. У Коли, оказалось, умер папа в Ленинграде, потом умерла мать. «Я не мог её похоронить, — рассказал Коля, — не было у меня сил. Если бы было больше сил, я, наверное, похоронил бы. Оставил я её на квартире, сам собрал вещи, положил своё белье, пальто, понёс, но было тяжело нести. Тогда я снял эти вещи, оставил их, оставил на себе только осеннее и зимнее пальто, двое брюк, положил с собой пару белья, полотенце, мыло, нашёл 70 рублей денег и поехал на Финляндский вокзал. Там сел в поезд, доехал до Борисовой Гривы. Людей там кормили по карточкам, у меня их не было. Я был голодный. Двое суток ничего не ел. Одна тётенька в вагоне дала мне небольшой кусочек хлеба. Потом я сел на машину и приехал сюда. Меня дорогой научили, что как только приеду на пункт, так нужно разыскать начальника».
(…)
Я отправил мальчика в детский приемник, накормили его, прожил он у нас несколько дней, подправился немного и всё только говорил спасибо. Затем я отправил его в детский дом, выписал ему удостоверение, дал с собой продуктов... Этот случай имел для нас большое значение. Стоило только напомнить о нём нашим людям, как они сразу подбадривались, они представляли сразу этого маленького мальчика, так мужественно переносившего всё».
Фото Владимира БОГДАНОВА
и из архива Владимира КАРЯКИНА
