Из книги Геннадия РЯВКИНА «Апостолы и отступники»
Апостола Павла 2-е послание к коринфянам, 5:17
30 сентября 1927 года, Москва
1
Сталин перебирал в памяти свои давние и новые мысли. Сколько ни убеждай себя (других-то проще: им важно не говорить всё), так или иначе приходишь к выводу: вера, царь, отечество (или православие, самодержавие, народность) — действительно цементирующая страну идея. Какая вера? Нельзя было большевикам играть с огнем, то есть ссориться с Церковью. Самое правильное, что нужно было сделать: вытеснить Церковь, подменить Партией, а прежнего Бога — новым.
Второе удалось раньше. Бог уже лежит в гробу хрустальном на кремлевской площади. Не торопится воскресать. В Швейцарии было лучше, удобнее строить на бумаге Храм Новой Веры. В России... В России только видимость была, что немецкие и американские сребреники помогут и спасут. Только видимость.
Сталин помнил ледяную тишину, когда Ленин, он, Троцкий, Бонч и, кажется, Бухарин — нет, Зиновьев — сидели в задней за кабинетом Старика комнатушке после какого-то горячего заседания. Было это скоро после смерти Свердлова. О чем-то говорили, чтобы занять время. Ленин вдруг встал, подошел к окну, открыл форточку и говорит:
— Если широкая публика узнает про те деньги, нас всех разорвут и куски побросают в окно... Даже до фонаря не станут тащить.
Все молчали...
— Зря вы, Владимир Ильич, — наконец откликнулся Троцкий, видимо, посвященный в мысли Ленина. — Во-первых, обычная революционная практика. А во-вторых, никто не узнает. Никогда!
Ленин обернулся и укоризненно посмотрел на него. Потом произнес:
— Мне Надя днями рассказала. Иду, говорит, по Петербургской стороне и слышу, как какие-то домохозяйки толкуют: «И что с этим Лениным, приехавшим из Германии, делать? В колодези его, что ли, утопить?». Так что выбор, Лев Давыдович, пока остается...
Сталин понял, что речь идет о немецких миллионах, что везли через Швецию люди Красина и Ганецкого. Он в детали посвящен не был. Троцкий знал. Зато Зиновьев сказал Сталину, что в поезде, когда они ехали через Германию в Питер, Ленин первые сутки был очень подавлен. И все время повторял: «Мы едем прямо в тюрьму... Нас с вокзала тотчас повезут в Петропавловку». Потом взял себя в руки.
2
...Про свою капитуляцию по первому пункту (подменить Церковь Партией) Сталин вновь и вновь вспоминал с тяжелым сердцем. Это произошло в конце апреля 1922 года, когда по приказу Троцкого трибунал в Шуе приговорил к расстрелу четверых священников и еще двадцати нарезал приличные срока и путешествие на Соловки. За то, что «в Шуе 15 Марта в связи с изъятием церковных ценностей под влиянием попов, монархистов и с.-р. возбужденной толпой было произведено нападение на милицию и взвод красноармейцев. Часть красноармейцев была разоружена демонстрацией. Из пулеметов и винтовок частями ЧОН и красноармейцами 146 полка толпа была разогнана в результате 5 убитых и 15 раненых зарегистрировано больницей. Из них убит Помотделения Красных Кавалеров красноармеец. В 11 с половиной часов 15 Марта на этой же почве встали 2 фабрики».* (*Центральный архив ФСБ, фонд 1, опись 6, дело 11. Красноармеец, принятый за убитого, как выяснилось 19 марта, был легко ранен и сам обратился в больницу.Такая шифровка пришла утром 18 марта от секретаря Иваново-Вознесенского губкома Ивана Короткова в ЦК).
Политбюро 16 марта решало вопрос об изъятии церковных ценностей. Сталин и Молотов были против начала кампании, Каменев с Зиновьевым под давлением этого фигляра Радека, приглашенного как доверенное лицо Троцкого, колебались. В итоге Сталин настоял на такой формулировке:
«Опросив товарищей, имевших отношение к делу изъятия ценностей из церквей, политбюро пришло к заключению, что дело организации изъятия церковных ценностей еще не подготовлено и требует отсрочки, по крайней мере, в некоторых местах. Политбюро поручает т. Сапронову запросить мнение т. Троцкого об организации комиссии, ее состава и дальнейшей работы. После переговоров с т. Троцким провести через ЦК ПОМГОЛ создание центральной комиссии под председательством т. Калинина».* (*Из протокола № 113 заседания Политбюро ЦК РКП(б), п. 12 от 16 марта 1922 г. Архив Президента РФ, ф. 3, оп. 60, д. 23.)
«Товарищи, имевшие отношение к делу» — это Винокуров, Красиков, Лебедев и Сапронов. Четверо из 25, кто по записке Исаака Зеленского, первого секретаря МК РКП(б), должен был поддержать комиссию по изъятию в печати и на митингах. Был в списке и Лейба. Четвертым (после Галкина, Крыленко и Калинина), но в действительности всем верховодил.
Исаак был готов начать хоть завтра. Правда, в записке на имя Молотова написал «осторожно»: «С 19-го начинается компания по изъятию ценностей в Москве. Комиссия по изъятию церк. ценностей постановила провести эту работу в срочном порядке в Москве».** (**Там же.)
3
Сталин перед политбюро посмотрел протокол московской комиссии по изъятию церковных ценностей, заседавшей 14 марта. Хоть и собрались они начать дело 19-го, фактически ничего не было готово, кроме «тары для мелких вещей и 100 ящиков для крупных предметов». Да и то — в Гохране! Собирались одолжить и попросить еще 750 ящиков «изыскать»! И остальное было в таком же виде: «Поручить комиссии в 4-дневный срок разработать технический план работы по изъятию церковных ценностей», «есть возможность изготовить всегда тару в достаточном количестве», «предложить технической подкомиссии в 4-дневный срок нанести на карту все московские церкви с отметкой о настроении верующих», «выкуп церковной утвари хлебом и продовольствием ни в коем случае не допускается, в исключительных случаях допускается обмен на равноценный товар. Порядок обмена установить особой инструкцией, которую поручить выработать т. Винокурову и Красикову».
Он срочно поручил секретариату запросить тех, кто уже начал изъятие. И как прорвало: телеграммы пошли со всех сторон.
Особенно удивило Сталина, что вопрос № 3 «О наблюдении за общественным спокойствием при изъятии ценностей» был вообще снят с повестки дня заседания. Причем по предложению Медведя, начальника Московского губернского ГПУ, которого Сталин прочил в председатели комиссии. Он вызвал чекиста вечером того же дня, 18 марта:
— Филипп, скажи, почему ты снял вопрос о безопасности с обсуждения на заседании?
Явно не ожидавший такого начала, любимец Дзержинского (рекомендовал 19-летнего Медведя в партию и помогал устроиться чертежником-землемером в Варшавский магистрат) ответил:
— Я им объяснил, товарищ Сталин, что к изъятиям в бедных церквах подлежит подходить с особой осторожностью и изымать только лишь абсолютные излишки. Это не должно вызвать волнений. И еще я настоял, чтобы дарохранительницу, дароносицу, венцы для свадьбы, чаши, дискосы, звездицы, ложки и копье, которые нужны для соблюдения обрядов, не трогали.
— Ай-вай, Филипп! Очень умный начальник! — съязвил Сталин. — Ты это сказал и прихожанам тоже? А декрет ВЦИК помнишь? Там сказано: «Фактическое изъятие по описям драгоценных вещей производить с обязательным участием представителей групп верующих, в пользование коих указанное имущество было передано». И всё, значит, пройдет спокойно?
— Нет, конечно. Но ведь в комиссиях будут наши...
— Так ты уверен теперь, что комиссия не будет участвовать в беспорядках?
— Не понял, товарищ Сталин.
— Я вижу, что не понимаешь. Люди о твоей предусмотрительности ничего не знают. Церковные, я думаю, тоже не в курсе... Вот Сапронов пишет... В политбюро, между прочим... Пишет: «В Петрограде Вениамин угрожает призвать верующих сопротивляться изъятию попытки комиссии приступить учету ценностей Казанском Троицком соборах встретили организованное сопротивление. Удастся изъять только вооруженной силой. Есть эксцесы и других местах»...*** (***Там же. Сапронов Тимофей Владимирович (1887—1937) — член левой оппозиции. В 1922—1923 — член ЦК РКП(б). С 1921 — заместитель председателя ВСНХ, член Президиума и секретарь ВЦИК (до 1924), председатель Малого Совнаркома. В 1928 — сослан в Крым.)
— Предупредим.
— Филипп Демьянович, тебе сколько лет?
— 31 год.
— 14 лет в партии, две ссылки! А ума не набрался... Может, тебя Лейба с Исааком инструктируют?
— Никак нет, товарищ Сталин. Вы же знаете, что я вам...
Сталин раздраженно махнул рукой:
— Молчи уж...
И бросил через стол кипу расшифрованных телеграмм, штук 8—10:
— Это только вчера и сегодня пришли... Видел?
Медведь взял в руки шифрограммы:
— Еще нет.
— Читай вслух!
— Попытка приступить к фактическому изъятию ценностей из Смоленского собора не имела успеха. Толпа верующих день и ночь находится в соборе и не допускает комиссию к работе...
— Это откуда?
— Смоленский губисполком. От Булатова в ГПУ и во ВЦИК...
— А ты не видел... Читай дальше!
— На ваш номер 1561/ш сообщаем, что была трехдневная забастовка на экономической почве и волнения среди рабочих в связи с изъятием церковной ценности. Секретарь Калужского губкома РКП(б) Артемов...
— Вот! Политбюро проводит опрос на местах, и получает очень тревожные сигналы. А вы считаете, что все пройдет спокойно... Знаешь, что Троцкий про вас сказал? «Если в Москве пройдёт хорошо, то в провинции вопрос решится сам собой», — он сказал. А если не хорошо? Ответят те, кто хорошо не обеспечил!
— Ошибку понял, товарищ Сталин!
— Нужно не только понимать, а исправлять. Вы с каких церквей хотите начать?
Медведь закатил глаза и стал по памяти перечислять:
— Скорбященский монастырь, храм Ивана Предтечи, храм Георгия святого, храм Николая чудотворца, Валаамское подворье. Вроде всё...
— Вроде все! И не Ивана, а Иоанна Предтечи... А Скорбященский монастырь ведь упразднен еще в 18-м году. Нет?
— Закрыт, товарищ Сталин! Там наши конники квартируют!
— И что же вы там хотите изъять? Коней? Упряжь?
— Посмотреть на всякий случай не мешает, товарищ Сталин. Там же монашки еще живут частью... Бывшие. Мы тогда ничего ж почти не брали...
4
Сталин посмотрел на Медведя, подняв брови. Тот уже был спокоен.
— Ну-ну, — сказал Сталин. — А Валаамское подворье? Ты знаешь, что это такое?
— Монастырь на Тверской заставе. С ним мы в 18-м хорошо поработали: купол без креста, часовню замуровали — не войти, звонницу закрыли. Но монахи не уезжают! Там есть что взять, наш человек доложил. Монахов там человек 30, не более...
И опять Сталин пристально посмотрел на Медведя. Не такой уж он дурачок, как может первоначально показаться. Чутье есть, «наш человек».
А патриарх Тихон это подворье привечает неспроста: в ноябре (1921 года. — Г.Р.) там воззвание свое к пастве зачитывал, возмущаясь, что «открываются царские врата во время, когда не следует; молитвы, которые положено читать тайно, читаются вслух, произносятся возгласы, не указанные в служебнике». И сделал ведь полуразрушенный монастырь местом «утешения всем скорбящим и обремененным».* (*Из указа патриарха Тихона № 1575 от 4(17) ноября 1921 года. ГАРФ, ф. 550, оп. 1, № 152.)
— А как там оказался волынский епископ? Фаддей его, кажется, зовут, — будто только сейчас вспомнив, спросил Сталин. — Ведь Волынская ЧК постановила «выслать его в административном порядке с правом жительства только в одной из центральных северных губерний РСФСР и Западной Сибири со взятием подписки о регистрации в органах ЧК». Или я что-то путаю?
— Тихон-патриарх его привечает, — подтвердил Медведь. — Но мы это знаем. Знаем, что Фаддей воззвание митрополита Агафангела напечатал, контрреволюционное. Недолго ему осталось мутить народ...
— Ну-ну, — опять произнес Сталин.
Медведь положительно вызывал в нем симпатию. Молодой, конечно, еще, но схватывает на лету. Цепкий, сметливый.
Как оказалось, с Валаамским подворьем Медведь не ошибся. Взяли там больше пяти пудов серебра. И Фаддея забрали — в Бутырку. Правда, не обошлось без нелепостей: районным надзирателем 17-го участка милиции был арестован уполномоченный комиссии по изъятию церковных ценностей. Пришлось Медведю вмешаться и посадить надзирателя под арест...
Да, упустил он тогда инициативу: сил не хватало, поддержки, времени. Готовили съезд. Тезисы писал Троцкий, Ленин готовил доклад. Не до церквей было. Ленин очень беспокоился не только насчет схватки с Лейбой, но и вообще. Даже по телефону — не сдержался как-то — сказал Сталину:
— Иосиф, оставьте на время свою религию и попов. Не тот момент. Мы от народа, благодаря нашей правильной политике, получили, если сказать по-нэповски, — векселя, но сроки на этих векселях не написаны, и когда они будут предъявлены ко взысканию, этого не узнаешь. Вот в чем опасность, вот какова особенность... Кое-какие успехи у нас за этот год есть, но они ничтожны. Главное, что нет сознания и убеждения, что сейчас у нас даже у ответственнейшего коммуниста умения меньше, чем у любого старого приказчика... Увы нам, сейчас всех позиций не удержать, мы отступаем, потому что у нас достаточно завоевано, чтобы удержать за собой нужные позиции.* (*Владимир Ленин. Политический отчет XI съезду РКП (б). ПСС, т. 45. «О международном и внутреннем положении Советской республики».)
5
Легче было бы с Бухарчиком. Зиновьев с Каменевым меньше тогда шугались бы Лейбиных наскоков: «Мы должны всё делать быстро и тайно! Необходимо образовать в Москве секретную ударную комиссию и начать уже в марте. Комиссия эта совершенно секретная, а формальное изъятие в Москве пусть идет непосредственно от ЦК ПомГола!».** (**Из записки Троцкого Ленину. 11 марта 1922 года. Архив Президента РФ, ф. 3, оп. 1, д. 263.) Вот на них менжа и напала.
Бухарчик дергался то влево, то вправо. То Троцкому потрафит: «С точки зрения большого по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».
То с кулачками на него: «Политика военного коммунизма не только не была, но и по существу дела не могла быть политикой, направленной на развитие производительных сил, ибо ее основным лозунгом было немедленное получение продукта, хотя бы ценой подрыва производительных сил».*** (***Николай Бухарин. «Экономика переходного периода» (1920) и «Новый курс экономической политики» (1921)).
Правильно Лейба про него говорил: «Он всегда должен опираться на кого-то, состоять при ком-либо, прилипнуть к кому-нибудь. С него нельзя спускать глаз, иначе он незаметно для себя подпадет под прямо противоположное влияние, как другие люди попадают под автомобиль».**** (****Лев Троцкий. «Моя жизнь», гл. 22 «В Нью-Йорке»).
Но Ленин прилепил Бухарчика куда надо. И Бухарин третий год составлял с Преображенским «Азбуку коммунизма», старался: «Некоторые плохонькие коммунисты рассуждают так: «мне религия не мешает быть коммунистом — я одинаково верю и в Бога, и в коммунизм. Моя вера в Бога не мешает мне бороться за дело пролетарской революции». Такое рассуждение в корне неверно. Религия и коммунизм несовместимы ни теоретически, ни практически... С религиозными предрассудками серьезнейшая борьба должна вестись особенно сильно именно теперь, когда церковь выступает в качестве контрреволюционной организации, стремящейся использовать свое религиозное влияние на массы для вовлечения этих масс в политическую борьбу с диктатурой пролетариата».***** (*****Бухарин Н.И., Преображенский Е.А. «Азбука коммунизма». 1919.)
Надо его вытаскивать из кандидатов в политбюро. Он и сам обижается, да не знает, кому пожаловаться. Кто верх возьмет?
6
Когда Калинин 26 апреля — на следующий день после расстрельного приговора шуйской четверке — телеграммой «Вне всякой очереди» от имени Президиума ВЦИК попросил политбюро приостановить казнь, Троцкий впал в ярость, потребовав наказать председателя ВЦИК, который не выполняет предыдущее решение политбюро, за недисциплинированность.
— Он обязан подписывать! Христосик нашелся! Веры нет или почти нет. Во всяком случае, нет никакого уважения к церковной иерархии, никакого доверия к магической силе обрядности. Но, оказывается, и у нас нет активной воли порвать со всем этим! Против моего окна церковь. Из десяти прохожих (считая всех, в том числе детей), по крайней мере, семь, если не восемь, крестятся, проходя мимо. А проходит много красноармейцев, много молодежи! — кричал Троцкий на политбюро. — Религиозности в русском рабочем классе почти нет совершенно. Да ее и не было никогда по-настоящему. Православная церковь была бытовым обрядом и казенной организацией. Широкая масса не потому не поддается антирелигиозной пропаганде, что у нее духовная связь с религией, а наоборот, потому, что идейной-то связи и нет, а есть бесформенная, косная, бытовая. И в том числе связь уличного зеваки, который не прочь при случае принять участие в процессии или торжественном богослужении, послушать пение, помахать руками. Значит, эту нитку надо рвать, жечь без пощады. А мы цацкаемся с четырьмя попами...* (*Лев Троцкий. «Водка, церковь и кинематограф». «Правда», 12 июля 1923 года).
Политбюро осудило поведение Калинина, пригрозило взысканием и утвердило расстрельный приговор Ревтрибунала.
Через год Калинин прислал письмо лично Сталину:
...Ни соответствующие указания ВЦИК, ни ряд инструкций 5-го отдела Н.К.Ю. не привели к спокойному проведению на местах церковных вопросов, что доказывается ежедневными обращениями во ВЦИК. Мне кажется, главная причина эта та, что ЦК все-таки слишком мягко относится к нарушителям партийных директив в области религиозного вопроса.
Я бы хотел, чтобы Вы, тов. Сталин, ознакомились с документами, дали бы от имени ЦК строгую директиву об обязательном проведении директив ЦК.
Между прочим, нарастает стремление захватить все большее количество храмов и обратно — растет сила сопротивления, нарастает раздражение широких масс верующих.
Необходимо предпринимать соответствующие меры.
При сем прилагаю сводку ГПУ и исключительный по всей важности документ, исходящий от коммунистов, без подписи.
М. Калинин.*
Сталин ответил три недели спустя циркуляром:
16 августа 1923 г.
Строго – Секретно. Экземпляр №
ВСЕМ ГУБКОМАМ, ОБКОМАМ, КРАЕВЫМ К/ТАМ, НАЦИОНАЛЬНЫМ ЦК и БЮРО ЦК.
Циркулярное письмо ЦК РКП № 30
Об отношении к религиозным организациям
ЦК предлагает всем организациям партии обратить самое серьезное внимание на ряд серьезных нарушений, допущенных некоторыми организациями в области антирелигиозной пропаганды и, вообще, в области отношений к верующим и к их культам.
Партийная программа говорит: «необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма». Резолюция XI Партсъезда по вопросам антирелигиозной агитации и пропаганды подтверждает, что «нарочито грубые приемы, часто практикующиеся в центре и на местах, издевательство над предметами веры и культа взамен серьезного анализа и объяснения не ускоряют, а затрудняют освобождение трудящихся масс от религиозных предрассудков».
Между тем некоторые из наших местных организаций систематически нарушают эти ясные и определенные директивы партийной программы и партийного съезда...
...Многочисленные примеры с достаточной яркостью свидетельствуют о том, как неосторожно, несерьезно, легкомысленно относятся некоторые местные организации Партии и местные органы власти к такому важному вопросу, как вопрос о свободе религиозных убеждений. Эти организации и органы власти, видимо, не понимают, что своими грубыми, бестактными действиями против верующих, представляющих громадное большинстве населения, они наносят неисчислимый вред советской власти, грозят сорвать достижения партии в области разложения церкви и рискуют сыграть на руку контрреволюции.
Исходя из сказанного ЦК постановляет:
1) воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений... по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое закрытие имело место — отменить немедля;
2) воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и проч. путем голосования на собраниях с участием неверующих или посторонних той группе верующих, которая заключила договор на помещение или здание;
3) воспретить ликвидацию молитвенных помещений, зданий и пр. за невзнос налогов, поскольку такая ликвидация допущена не в строгом соответствии с инструкцией НКЮ 1918 г. п. II;
4) воспретить аресты «религиозного характера», поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями «служителей церкви» и верующих;
5) при сдаче помещений религиозным обществам и определении ставок строжайше соблюдать постановление ВЦИКа от 29/III-23 г.;
6) разъяснить членам партии, что наш успех в деле разложения церкви и искоренения религиозных предрассудков зависит не от гонений на верующих — гонения только укрепляют религиозные предрассудки, а от тактичного отношения к верующим при терпеливой и вдумчивой критике религиозных предрассудков, при серьезном историческом освещении идеи бога, культа и религии и пр.;
7) ответственность за проведение в жизнь данной директивы возложить на секретарей губкомов, обкомов, облбюро, национальных ЦК и крайкомов лично.
ЦК вместе с тем предостерегает, что такое отношение к церкви и верующим не должно, однако, ни в какой мере ослабить бдительность наших организаций в смысле тщательного наблюдения за тем, чтобы церковь и религиозные общества не обратили религию в орудие контрреволюции.
Секретарь ЦК И. Сталин. 16/VIII-23 г.* (*Архив Президента РФ, ф. 3, оп. 60, д. 12.)
7
Он уже мог. Ленин лежал без памяти. Троцкий, осознав, что ограбление церквей не дало и десятой доли (4,7 млн. рублей вместо 100 млн., которые он обещал, и вместо 15,5 млн., которые собрала Церковь) ожидаемого, присмирел. Зато воспрял духом Феликс, сильно обиженный на Лейбу, что тот не дозволил ему со своими головорезами покуражиться.
— Я нахожусь в огне борьбы! — не выдержал он на одном из заседаний узкого круга. — Это жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать горящий дом. Работа и борьба адская. Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля: бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения, чтобы как верный сторожевой пес растерзать врагов. А меня определяют в сторожа!
Он и в самом деле выглядел страшненько, вспомнил Сталин. Высокий, в засаленной на локтях и по воротнику гимнастерке, с обвисшим ремнем. Не стриженные с месяц волосы прилипли ко лбу, под глазами — черные круги... И вместе с тем это внушало не только неприязнь, но и страх. Покрытое испариной лицо было бледным, почти белым. Покрасневшие от недосыпа глаза неестественно ярко выделялись на этом лице вурдалака, искажавшемся, когда он говорил, потому что бесцветные губы в это время кривились влево. Остряк Радек как-то обвинил Феликса за это в левом уклоне. Но тот так зыркнул, что Карлуша мгновенно осекся.
Сталин подозревал, что и Старик побаивается Феликса. Однажды Ленин, уже находясь в Горках, вспомнил, как на заседании Совнаркома бросил Дзержинскому записку: «Сколько у нас в тюрьмах злостных контр-революционеров?». Тот вернул бумажку: «150».
Ленин говорил: «Я машинально поставил на ней крестик и кивнул Феликсу, дескать, понял. Он мне показывает: дай сюда! Я перебросил ему. Думаю, добавит. А он поглядел, сунул в карман и вышел из-за стола... А на следующее утро мне докладывает, что все полторы сотни контриков расстреляны, как я и велел... А я только пометил, что прочитал. Рядом с нашим Феликсом даже Фуше не устоит».* (*Роман Гуль. «Дзержинский. Начало террора». 1936, Париж. Джозеф Фуше — депутат Конвента первой французской революции. Прославился тем, что, расследуя в Лионе обстоятельства казни председателя лионского трибунала Мари Шалье, за одни сутки (7 ноября 1793 года) расстрелял более 2000 горожан).
Старик при этом смущенно покачал головой и мелко рассмеялся: он-то лишь отдавал приказы на абстрактные экзекуции, а Дзержинский был непреклонным исполнителем и свидетелем казней...
Сталину не была удивительна жестокость Феликса. Им довелось обсуждать тему политики «по отношению к поповству», и Дзержинский признался, что в юности настолько фанатично верил в Бога, что заставлял утром и вечером молиться своих братьев и сестер, потому что мечтал стать католическим ксендзом. «Я даже поклялся. Что если не стану, то пущу себе пулю в лоб, — смеялся Феликс. — А потом понял, что Бога нет».
— Как так — понял? Вдруг? — спросил Сталин.
— Ну, не вдруг, — уклонился Феликс, — но понял. Нет его, нет, кумпель Юзеф... А без Бога всё позволено. Если у тебя сильная власть, наказания для тебя не найдется, ведь Божьей кары не существует!
Так он рассуждал.
...А Ленин, оборвав свой странный смех, пожал плечами:
— Страшный человек. Страшно нужны такие люди... Но для хозяйственной работы совсем не годится: слишком фанатичен...
Было странно слышать от Старика упреки в фанатизме. Сталину всегда казалось, что тот, наоборот, ценит это в людях. Потому что и сам был одержимым...
Фото Джеймса Эббе, «Нью-Йорк таймс»
