Глава СПР — о баталиях литературных и настоящих
О писателе говорят его книги. Ну да, должно так быть. Но мы ведь не самая читающая теперь? Каюсь, собираясь уже на интервью с Николаем Ивановым (не каждый день в нашем городе бывают председатели Союза писателей страны, приставка и.о. роли не играет) я стал восполнять пробел.
«— Баю-баюшки, баю...
— Вера, милая, всё. Всё уже.
— Не отдам.
— Отдашь, — ухнул рядом разрыв. А для непонятливых повторилось едва ли не над ухом: — Отдашь! Отдашь!».
Хоронили «недоколыханю» Богданчика («Партер. Седьмой ряд», новелла). Копачи скатились в могилу — самое безопасное место. Оттуда вдруг зазвучал Вивальди. Кто-то долго не мог нажать нужную кнопочку на мобильнике. Не обращая внимания на обстрел, мчался на бээмпешке на кладбище ополченец Васька, отец дитяти. Упала на свежий мужнин холмик станичная почтальонка, сраженная осколком...
«Господи! Найдётся ли сила, которая остановит это безумие?» — кажется, автор не в силах вытерпеть сюжета.
Хорошо пишет писатель Иванов, а читать трудно. Куда как легче смотреть ток-шоу про «события на...».
Гостиница на Торговой, утро, Николай Федорович при параде. Как говорится, программа визита расписана.
— Есть еще время, давай, — держится просто.
В защиту кита
— Николай Федорович, ехали вы в Великий Новгород на 50-летие областной писательской организации, как сказали мне накануне, с чувством доброго ожидания. Оправдалось?
— Почему нет? Поздравил коллег, наградил от лица правления самых активных, пообщались по-товарищески. Другое дело, что пришли человек двадцать или чуть больше. Подтвердилось, что знаменитое ваше вече — это не про писателей новгородских пока сказано. А ведь те имена, которыми славится новгородская земля, казалось бы, должны литераторов сплотить. Нет, не происходит. Кит тонет от прилипал. В какой-то момент их может набраться столько, что он оказывается не в состоянии подняться на поверхность, чтобы глотнуть воздуха.
— Жестко. Есть балласт?
— Есть. И если на декабрьском собрании не будет кворума, не будут избраны делегаты на февральский съезд Союза писателей России, мы вправе считать, что писательской организации здесь нет, что ее надо формировать заново. Пусть из нескольких человек, но таких, кто хочет работать, кто готов вести за собой.
— С некоторых пор писатели, и не только они, приучили всех нас к тому, что раскол в творческой среде – нормальное такое дело. Началось это не сегодня, не в прошлом году. Далеко за примерами ходить не будем — возьмем «перестройку» или «катастройку», если угодно. Размежевались же по идейным соображениям.
— Вот именно, по идейным. А какая идея присутствует, если председатель и правление – каждый сам по себе? Это ошибка. Светлана Викторовна (Петрова-Амбрасовская. — В. Д.), когда ее избирали, а руководитель она молодой, дала себя уговорить на то, чтобы правление осталось прежним. Вот и раздрай.
О перемене мест
— А если уж про большие расколы...
— Да, чем, например, отличается писатель России (член СПР) от российского писателя (СРП)?
— Была такая организация «Апрель», если помните, возглавляемая группой Евтушенко, Черниченко и Коротича. На их базе и образовался Союз российских писателей. В итоге все руководители СРП уехали на Запад. А мы вот недемократично удержались. Но сегодня идеологический градус уже совсем не тот. Мы даже сообща подписываем некоторые юридические документы. Нас даже агитируют объединиться. Тема обычно встает, когда обсуждается вопрос о поддержке писателей, литературы со стороны государства. Власти удобнее иметь дело с этаким монолитом. Мы говорим, а почему у вас в Думе четыре партии? Соберитесь уже в одну.
В любом случае СПР — самое мощное объединение литераторов. Около 8 тысяч человек состоит. Только Татарстан не представлен. В этом смысле разве что «Единая Россия» может с нами конкурировать. Что вы улыбаетесь?
— А что это за государство со столицей в Казани?
— Так сложилось, опять-таки с начала 1990-х. Но буквально несколько дней назад был звонок из Татарстана, интересовались, кто входит в СПР. Были крайне удивлены, что все, кроме них. Ждем наблюдателей на съезд.
— Вот вы говорите, что новгородцам на пользу собраться заново...
— Это пока только возможный сценарий. И нежелательный!
— Тем временем ваш коллега по писательскому цеху Юрий Поляков призывает распустить СПР.
— У Юрия Михайловича, видимо, появилось свободное время, чтобы заняться Союзом. В связи с тем, что он снял с себя должность главреда «Литературной газеты». И сделал он это, так уж совпало, после того, как у «Литературки» начались серьезные проблемы – финансовые, прежде всего. Правда, он остался председателем редакционного совета – вырабатывает стратегию.
— Хорошее же дело.
— Хорошее. К сожалению, бывает, что люди, которые этим занимаются, стратегически в первую очередь видят самих себя. Никто не мешал и не мешает Юрию Михайловичу прийти в Союз и спросить: ребята, какие проблемы? Нет, создает комитет по спасению Союза писателей. От чего? Кого?
Там, где трудно
— Так и слышится обывательское: чего спорят, что делят, кому вообще они нужны? Жил же Александр Сергеевич Пушкин без членской книжечки.
— Если у людей есть потребность быть вместе, то это же хорошо. Мне не нужен союз рыболовов, так я туда и не иду. Может, я больше люблю грибы собирать.
— А нет такого союза.
— Пусть создаст кто-нибудь, я не против. Самое интересное, что делить-то нам нечего. Это в советское время, когда были писательские дачи, можно было усмотреть какую-то, извините, членскую корысть. В аппарате СПР сейчас 11 человек, все работают на общественных началах. За чистый интерес. А интерес наш – русское слово. Какие выходят книги, какой они несут нравственный заряд? Делаем что можем. На литературной карте России – много событийных мест. Допустим, Гончаровские чтения в Ульяновске. Там же при поддержке губернатора в следующем году проведем Всероссийский форум молодых литераторов. Вот что значит авторитет региональной организации!
— Может и наша область стать одним из таких мест?
— Есть же Балашовские чтения.
— Пока это как бы мероприятие в себе.
— Да, а вполне могло бы стать общероссийским, стать точкой притяжения для тех, кто любит историческую прозу. Можно же сделать так, чтобы вся литературная Россия обернулась на Новгород: вот это да!
— И, может быть, на новгородской земле взрастет новый Дмитрий Михайлович Балашов.
— Абсолютно так! Если поле не удобрено, рожь не вырастет. Забьет самосевка, сорняк. Забьют, уж простите за выражение, журналюги. И прочие ребята, плодовитые на строку, но сильно обманывающиеся в собственном величии. Талант надо взращивать, молодежь надо учить. Иногда людям кажется, что тут такого — сяду да напишу. Ну, почитаю чего-нибудь, пороюсь в Интернете. Нет, писательству, как любому другому делу, надо учиться. Красивая фраза — ничто. Хороши игрушки, а елки-то не видать. Почему у нас после Великой Отечественной войны поднялась мощнейшая лейтенантская проза? Фронтовики сели за парты. Многие из них учились в Литинституте.
— И все-таки у них была война.
— Да, она обостряет, быстро расставляет точки над i. Но, как ни странно, именно военная проза в лучших своих проявлениях — самая жизнеутверждающая. Где еще так познается цена жизни, как не на самом краю?
— Сколько раз вы бывали на Донбассе?
— Раз пять, наверное. Впервые — с гумконвоем. Меня взяли, пробился через МЧС. Я видел, как люди становились на колени, как они крестили эту мощнейшую колонну — 120 «КамАЗов», выплывающих из тумана. Потом приезжал на дни «Молодой гвардии». Собрал писателей, мы взяли знамя — копию Знамени Победы, которую нам вручил когда-то Юрий Бондарев, сказав: ребята, никогда не опускайте. Мы приехали на место гибели молодогвардейцев, на Фадеевские чтения. Мы едем туда, где трудно. Проводили пленум в воюющей Чечне, были в Цхинвале, в Крыму. В это же время СРП — вы же спрашивали меня про разницу между писательскими организациями — посещал выставки в Лондоне, Париже, получая международные премии.
— Букеры-Штукеры не про вас?
— Один наш товарищ как-то обрадовался — его включили в букеровский шорт-лист. Я сказал: Саша, ты там для видимой объективности. Там совсем другие ценности, другой взгляд на мир.
— И?
— Не прошел, конечно.
Километры стреляющих книг
— Недавно летал в Сирию, был у вертолетчиков. Спасибо Минобороны. Мне очень нужно было. Пишу сейчас свое «Тридевятое царство». Там сложный сплав — что-то из Афгана, что-то из Чечни — личные впечатления и моих друзей. А фактуру техническую я взял как раз в Сирии. Это нормальная черновая работа писателя. Я люблю добывать материал. Схватил на карандаш и тут же выдал — это журналистика. А писатель... Молодым советую: замечательный у тебя эпизод, но ты его прибереги, набери объем наблюдений, переживаний, и вот тогда...
Мы, кстати, создали в Союзе секцию молодых писателей до 32 лет. Очевидно же, что за великими Беловым, Бондаревым, Распутиным – какая-то долгая пауза.
— Захар Прилепин, Сергей Шаргунов.
— Они в Союзе, но, к сожалению, от него далеки. Шаргунов вообще ушел в политику. Не знаю, может, так и лучше для него. А Захар Прилепин...
— Замполит, ополченец, писатель, к штыку приравнявший перо.
— Вижу эти телесюжеты: Захар Прилепин на войне. И не слышу от него слов о его командире, о бойцах. Всюду он сам. Понятно, что все СМИ бросаются на него. Так отведи, перенаправь, ты же все понимаешь. Напишет – почитаем. Жду с некоторой опаской. Потому что читал его чеченские рассказы. Извините, я сидел в плену у чеченских боевиков. Меня живьем бросали в могилу, меня расстреливали, надо мной издевались. Вражеского полковника бить приятно. Но если по Прилепину, так и поделом мне, наверное. И правы те, кто резал головы нашим солдатам. Если даже у нашего писателя русское воинство — рвань, пьянь, стреляющая во всякого без разбора.
— Кто для вас — образец военной прозы?
— Другое поколение, ушедшее. Василь Быков. Всегда! Как бы он при развале СССР не одемократился. Люблю его раннюю прозу. Мастер детали, характера. Психологичен. Вот Юрий Бондарев, он монументальнее. Еще, конечно, Вячеслав Кондратьев, Виктор Астафьев, Евгений Носов. Как мог, учился у них. По молодости для меня на переднем плане был бой. Но Борис Леонов, профессор Литинститута, наш старший товарищ и критик, как-то сказал: «Километры военных книг на полках, и все стреляют, стреляют...». И я задумался, стал переосмыслять. Мне посчастливилось лично знать Владимира Богомолова, мы с ним дружили. Он учил: берешь исторический факт, обсасывай его с трех сторон. С противной стороны, с позиции нашего высшего руководства и простого солдата. Не верь бумаге! Документы пишут люди. Я сам потом сталкивался с такими примерами, когда работал с афганскими архивами. Один военный советник мог выставить в крайне неприятном свете другого. Он его просто, мягко говоря, недолюбливал. Я разговаривал с высокопоставленным военным, которого вызвал маршал Устинов, и стал распекать из-за чужого донесения, не принимая оправданий: «Поздно, уже доложено Брежневу!». Нельзя принимать на веру и воспоминания солдат. Нас в Афгане собрал как-то командир дивизии. И зачитал, так сказать, письмо на родину.
— Не знал боец про военную цензуру.
— Наверное. Дословно не передам, но текст был примерно следующий. Дорогая мама, третьи сутки сидим на вершине. Руки по локоть в крови. Автоматы не стреляют, перегрелись. Отогреваем на стволах руки. И это правда — то, что про стволы. На них можно греть руки. Но кто писал? Повар! Он никогда не ходил на боевые задания. Хотел вернуться героем.
— Вот в ком, наверное, писатель пропал!
— Абсолютно. Удивительнейший был бы фантаст. А правда... За нею, бывает, надо под пулями на собственном брюхе ползти.
АТО или что?
— Кстати, о противной стороне. «Небратья», они ведь тоже что-то пишут или напишут еще. Не читали современных украинских писателей?
— Я знаю, что такая литература существует. Что Киевом брошены на это определенные средства. Но до нас как-то не доходило пока, что они там пишут. Мне сложно представить литературу, оправдывающую солдат, стреляющих по детским домам. У меня есть фотографии снарядов с надписью «Все лучшее — детям!». В то же время литература Донбасса, никем не понукаемая, уже дала удивительные имена. Владимир Скобцов, Елена Заславская, Анна Ревякина, Людмила Гонтарева, Ирина Горбань, Александр Сегеда-младший, Глеб Бобров. Совместно с СПР уже выпущено 5 донбасских сборников. Мне очень понравилась рецензия одного киевского журналиста, написавшего, что литература Донбасса уже выстрелила и что она будет воздействовать на украинцев и через десятилетия.
— Слава богу, мы тут, по другую сторону границы, не на войне. Но знаете, вдумчивому читателю хочется — не может не хотеться — чтобы и наша литература выстреливала. Не только художественными произведениями, но и яркой публицистикой. А время толстых журналов вроде как безвозвратно ушло.
— Сегодня журнальная публицистика — занудность, запоздалость. Она ушла в ток-шоу. А это не ее, совсем не ее. Меня как-то пригласили на такую передачу, там тема была по Донбассу. Когда пришел, сказали, мол, вы, пожалуйста, погромче кричите. Тяните руку, хватайте микрофон. Как это? Вы же меня пригласили! Понимаете, вы не эксперт, вы репликант. Нет, господа хорошие, я не репликант. Не был медийной персоной, так и не буду. Такое уж наше время: не попадешь в телевизор, так и знать о тебе не будут. Давай кричи, толкайся, скандаль. Кругом – телеграфность, клиповость. Как новости по Яндексу: один сказал, другие слова в заголовках попереставляли. Бац! — ничего особенного-то и не было. И что? Все заняты уже другим.
— Все?
— На слове ловите? Действительно, что же я про всех-то. Вон какая страна у нас огромная. Но когда приезжаешь в горячую точку, смотришь: те же офицеры, только звездочкой больше на плече. Те же журналисты и писатели. Значит, мы одной крови.
Последний советский воин
— Николай Федорович, а правда, что вам лично министр обороны помог окончательно порвать с журналистикой, уйти в литературу?
— История такая. Я — последний главный редактор «Советского воина». Мне передают требование Павла Грачева, дескать, если Иванов найдет хоть одного советского солдата, разрешу оставить прежнее название журнала, а не найдет — пусть меняет. Но есть же «Советская Россия», есть «Московский комсомолец», между прочим, поспособствовавший развалу этого комсомола. Нет, меняйте! Собираю журналистов: мужики, с каждого по пять названий. Вышли на «Честь имею». Ну, Пикуль, литература, офицерство. Грачев – в бешенстве: «Они что там, честь имеют, а мы нет?!». 1993 год, расстрел Белого дома. Главных редакторов военных изданий срочно вызывают в Генштаб. Надо поддержать позицию Ельцина и Грачева. Стреляем не зря. Так надо! Я сказал, что категорически против обстрела. Честь имею! Не успел доехать до редакции, как уже был снят с должности и уволен из Вооруженных Сил. Министр подписал. По поводу какого-то подполковника.
Вместе с тем я понимаю, что бывают ситуации, когда, извините за прямоту, надо дуть в одну дуду. Должен быть внутренний цензор. «Норд-ост», между прочим, не только силовиков чему-то научил. Те жертвы, они ведь на журналистской совести. Шли прямые репортажи, телевизионщики показывали снайперов, готовящихся к операции. Но самый ужас был в нескольких неосторожных словах «спеца», сказанных на камеру. Представитель федерального канала спросил: есть ли способ незаметно проникнуть в здание? И получил ответ: только по воздухоотводам. Теперь представьте, спецназ в другом здании отрабатывает такой вариант, а в эфир выходит сюжет, делающий все это лишенным смысла.
— Куда теперь собирается боевая группа СПР? Если не секрет, конечно.
— Какой секрет? Хотим поднять наше знамя на Эльбрусе. Выше точки в России нет. Не зря в Великую Отечественную немецкие альпинисты туда взбирались со своим фашистским стягом. Пора освятить нашу вершину нашим Знаменем Победы.
Наша справка:
Николай Федорович Иванов родился в селе Страчево Брянской области в 1956 году.
Закончил Московское Суворовское и факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища. Службу начал в Воздушно-десантных войсках. В 1981 году был направлен в Афганистан. Награжден медалью «За отвагу» и орденом «За службу Родине в ВС СССР».
С 1985 года — корреспондент журнала «Советский воин», а спустя семь лет — его главный редактор. В октябре 1993 года, ввиду отказа публиковать материалы в поддержку обстрела Белого дома, снят с должности «за низкие моральные качества» и уволен из Вооруженных Сил. После чего служил в налоговой полиции. В июне 1996 года, будучи в командировке в Чечне, попал в плен к боевикам. Освобожден через четыре месяца в результате спецоперации.
Автор 20 книг прозы и драматургии. Лауреат литературных премий имени Николая Островского, Михаила Булгакова, «Сталинград».
Фото из личного архива Николая Иванова
