Почему к психологу стоит сходить, даже если ты «не псих»
С областью психологии по-прежнему связано много мифов, а предложение проконсультироваться у психотерапевта многих до сих пор пугает. О том, почему слово «молодец» не такое уж полезное, чего хотят от психолога мужчины и какие проблемы подстерегают тех, кто уже может не думать о хлебе насущном, мы побеседовали с новгородским психологом Альфией ПАНОВОЙ.
— Альфия, есть такое мнение, что россияне более настороженно относятся к психотерапии, чем, например, европейцы, проще говоря, стесняются обращаться за помощью, вы с этим согласны?
— На данный момент — не согласна, люди во всём мире стесняются открывать свою душу незнакомому человеку, везде в ответ на предложение сходить к психологу можно услышать что-то вроде «я не псих». Это не исключительно российская проблема. При этом и в России, и в Европе есть достаточное количество людей, которые понимают, что невозможно самостоятельно справиться с серьёзными психологическими проблемами, так же как невозможно самому себе вылечить зуб. В 1990-е годы, конечно, была совсем другая ситуация, было меньше людей, готовых обратиться за психологической помощью или просто с просьбой помочь разобраться в себе. А на данный момент в столице, в среде людей, занимающихся интеллектуальным трудом, людей, удовлетворивших свои первичные потребности, считается даже не совсем нормальным не иметь собственного психолога.
— Это в столице, а у нас в Новгороде?
— У нас таких людей тоже много. Заметно много. Обращаются к психологам в основном люди зрелые, после 25 лет, но в последнее время наметился новый тренд, когда подростки сами говорят родителям, что им хочется пойти к психологу, и родители приводят их ко мне.
— С какими проблемами к вам чаще всего обращаются?
— Можно выделить три области обращений. Во-первых, это взаимоотношения внутри семьи: между родителями и детьми и взаимоотношения между супругами. Во-вторых, это решение личностных проблем, когда человек хочет разобраться в себе. И в-третьих, когда человек чувствует, что ему не хватает коммуникационных навыков в его профессии.
— Расскажите о своей профессиональной удаче.
— Это была работа с ребенком. Примерно с 5 лет его родители стали замечать, что он развивается не так, как другие дети. То есть дома, в общении с ними это был абсолютно нормальный ребёнок, а в обществе он замыкался, стеснялся, не отвечал на вопросы, и становилось ясно, что если не поправить ситуацию, то у ребёнка будут большие проблемы в школе. Его привели ко мне. Уже первые встречи показали, что есть отдельные признаки аутистических нарушений. Но в целом это был не аутизм. У меня не было внутренней уверенности, что моя работа будет эффективной, я честно предупредила об этом родителей, но они решили попробовать. На первых встречах ребёнок не хотел со мной разговаривать, он прятался от меня, и я решила попробовать применить методики Вирджинии Экслайф «Недирективная игровая терапия».
— В чем она заключается?
— В этой методике полная инициатива действия предоставляется ребенку. Взрослый только подготавливает среду, в которой ребёнок сможет выбирать интересное ему занятие. И когда он начинает чем-то заниматься, психотерапевт только озвучивает то, что происходит, а также чувства и желания ребёнка. Например, ребёнок рисовал и вдруг просит резинку. Психотерапевт должен сказать: «Ты рисовал, но получилось не совсем так, как тебе хотелось. Теперь ты хочешь исправить рисунок». Также в этой методике нельзя хвалить ребёнка, а можно только спрашивать, нравится ли ему самому то, что он сделал. И нельзя ребёнку помогать, если у него что-то не получается. Нужно сказать: «У тебя разрушилась башня, ты рассердился». Или не рассердился — стал строить новую, и так далее. Таким образом ребёнок учится понимать себя, учится проявлять инициативу и быть свободным, потому что он сам себя оценивает, сам выбирает игру и сам планирует свои действия. Игра — это ведь очень серьёзно для ребёнка.
— Что вы делали, когда ребёнок, о котором вы рассказываете, прятался от вас на занятиях?
— Я говорила: «Ты спрятался, ты не хочешь со мной играть». Примерно на пятую встречу он вышел из своего укрытия, затем стал смотреть на меня. Нам с ним потребовалось 1,5 года занятий, но после них он был полностью социализирован, прошёл отбор и поступил в престижную гимназию нашего города.
— Часто клиенты не готовы идти на контакт?
— Бывает, что детей приводят против их желания, и они молчат, не отвечают на вопросы. Тогда тоже можно работать по методике, о которой я рассказала. Сказать: «Тебя заставили ко мне прийти, сам бы ты не пошёл». И тогда ребёнок понимает, что ему не будут читать нотации, не будут его критиковать, и разговор завязывается.
— Женщины, вероятно, обращаются к психологу чаще, чем мужчины?
— Нет, хотя так и принято считать. Но мужчин, которые хотят разобраться в себе, тоже очень много. Мужчины часто обращаются по поводу своих собственных внутренних конфликтов, испытываемого сомнения, желания достичь больших результатов. А женщины довольно часто говорят о проблемах семьи. Но в целом я бы сказала, что всех, так или иначе, беспокоит недовольство собой, и не важно, связано ли оно с семейной или с профессиональной жизнью. У нас культура так устроена, что важна оценка окружающих, и часто мы находимся именно в ситуации, когда нами недовольны. И людям трудно это пережить. Философия безоценочности нам пока чужда.
— А что это за философия?
— Она способствует развитию личности. Когда мы оцениваем человека, мы мешаем его собственному умению оценивать себя. Наша оценка, даже если нами движут благие намерения, скорее всего, не поможет измениться человеку, а либо разозлит, либо запугает, либо запутает его.
— Но похвала тоже оценка.
— Похвала похвале рознь, она может быть и эффективной, и вредной. Например, неэффективно говорить ребёнку по сто раз за день, какой ты молодец, ведь ребёнок обязательно заметит, что вы необъективны. Гораздо более правильно хвалить описательно. Если ребёнок победил в олимпиаде, сказать: ты хорошо учился, верил в свои силы, готовился, набрал много баллов и выиграл, я очень рада за тебя. Очень полезно бывает описать все действия ребенка, которые привели к успеху. А ещё, если ребёнок что-то сделал, полезно спросить, нравится ли это ему самому, а не хвалить бездумно.
— От других психологов я неоднократно слышала, что те или иные психологические проблемы есть абсолютно у всех. Это так?
— Я снова проведу параллель со стоматологией. Зубы ведь болят у всех, но кто-то ходит к зубному, как положено, раз в полгода, кто-то ждёт, пока боль станет сильной, а кто-то ходит с больными зубами. Так же и здесь.
Вообще, когда человек, например, сломал ногу, все знают, что есть определённое лечение, знают, что с переломом нельзя танцевать. А если человек испытывает не физическую боль, а сильную обиду, тревогу, чувство несправедливости или ощущение потери, то всё равно считается, что человек здоров, что всё само должно пройти. А само проходит далеко не всегда.
— Лекарства от тревоги и стресса, пожалуй, одни из самых рекламируемых сейчас по телевизору. Мы действительно так часто испытываем тревогу?
— Это базовая эмоция, которая всем свойственна. Она нужна для выживания. Но жизнь порой так складывается, что она становится иррациональной, и человек может её чувствовать, даже когда нет никакой опасности. Также чувство тревоги очень часто возникает у детей после развода родителей. Ребёнок чувствует себя в безопасности, когда у него есть и папа, и мама. А когда кто-то из них исчезает, в чувстве безопасности появляется брешь, возникает тревога. Наш организм так устроен, что он защищается от негативных эмоций, и дети нередко выбирают агрессивное поведение только для того, чтобы справиться с тревогой и страхом.
Фото из личного архива Альфии Пановой
