{mosimage}Назвать новгородский Центр музыкальных древностей музеем как-то не поворачивается язык. Всё здесь совсем не похоже на официальные учреждения культуры: льняные, расшитые занавеси на окнах, старинная мебель, совершенно особый запах, который сегодня встречается разве что в бабушкином деревянном доме, и, конечно, душа центра, он же его директор — Владимир Иванович ПОВЕТКИН.
У тех, кто заходит сюда впервые, складывается ощущение, что встречают тут посетителей не музейные смотрители, а обыкновенные люди, только что отвлекшиеся от своих домашних дел. Сотрудники Центра в русских национальных костюмах без ярких узоров и помпезных вышивок выглядят так, как будто они только что отвлеклись от своих домашних дел в простой деревенской избе. Может быть, именно поэтому здесь как нигде чувствуется, что всё это не искусственное, а самое настоящее. И правда: русскую культуру в Центре музыкальных древностей не демонстрируют — ею тут живут.
Тот, кто в доме хозяин
Начинать разговор с директором центра Владимиром Поветкиным мне было непросто: собеседник кажется чересчур серьёзным и строгим. И всё-таки вопрос звучит:
— Вы пытаетесь воссоздать что-то древнее?
Брови Владимира Ивановича удивлённо приподнимаются, и он говорит первые слова. Всё напряжение сразу пропадает, приходит уверенность — директор центра очень добрый и чуткий человек:
— Нет, меньше всего мы пытаемся создать что-то древнее. Мы соприкасаемся с ним, но живём «сегодняшним днём», просто он очень протяжён во времени. Если оценить само понятие времени в народной традиции, то можно заметить, что оно исчисляется совсем другими категориями, чем в физике. Очень точно это выразил японский поэт:
Тысяча лет с половиной прошли,
Быстро идут года.
Но только на отмели шум воды
Таков же, как и тогда.
Почувствуйте, как красиво, какое ощущение другого мира! Это мы и пытаемся сохранить для себя — время в народной традиции едино. Не знаю, как это выглядит со стороны, но для меня такое мироощущение вполне нормально. Если я знаю родную песню, то она связывает меня с этим миром. Если не знаю, то я просто житель современного города, в который поступают хорошие и плохие новости, и я варюсь в этой каше. К счастью, я с древностью связан.
Связь Владимира Поветкина с прошлым не совсем обычна: археолог, реставратор, музыковед, человек, внесённый в книгу русских достижений «Диво» за воссоздание самых древних гуслей и многих других музыкальных инструментов Руси, почётный гражданин Великого Новгорода, кавалер Международного ордена Святого Константина Великого. С его именем знакомы и далеко за пределами России: Владимир Иванович — желанный гость в Швеции, Дании, Норвегии, Прибалтике.
Повседневный облик Поветкина хорошо знаком новгородцам: обязательно в русской косоворотке, с характерной для славян причёской. Кажется, пройдёт ещё не одно десятилетие, а Владимир Иванович нисколько не переменится — такова уж особенность ощущения общности с прошлым. И окружающая нас во время беседы обстановка под стать этому чувству: мы сидим на деревянной скамейке, покрытой половиком ручной работы. На стене неторопливо бьют старинные часы...
Художник широкого профиля
— А в молодости я мечтал стать художником. Отучился в Курском художественно-графическом педагогическом училище, где нам каждый день говорили: мы из вас готовим не художников, а преподавателей, — рассказывает Владимир Иванович, — но я всё-таки стремился быть прежде всего художником, хотел понять, как нужно рисовать правильно, а главное, что и для чего.
При всём том, что Владимир Поветкин уже долгие годы не берёт в руки этюдник и не занимается деревянной скульптурой — серьёзным увлечением молодости, «художнического» состояния он не утратил, проявляя свои способности при любой возможности. Нужно, например, сделать потолок в центре — Поветкин его сделал: деревянный, сводчатый, резной — такого больше нигде нет, настоящий повод для гордости. Также появились ажурные хоры и другие
изюминки в интерьере центра.
— Я прошёл длинный творческий путь и понимаю: художник должен знать свои родные традиции, — считает Владимир Иванович. — В это здание по возможности вложено моё понимание народных мотивов, и в то же время они применены к конкретной городской обстановке, к имеющимся условиям. Когда мы только начали осваивать здание будущего центра, пришлось сделать очень многое — снять лепнину и позолоту со стен, пригодные, скорее, для дешёвого ресторанчика.
Да и сегодня, к сожалению, часто выходит так, что вместо своих прямых обязанностей — научных исследований — весь коллектив центра занимается хозяйственными делами.
— Большую часть времени я провожу здесь, — признаётся Поветкин. — Часто бывает, что просто не успеваю думать про собственную квартиру, воспринимаю её только как часть нашего центра. И дома есть музыкальные инструменты, не разобранные экспедиционные материалы. Сейчас вот стараюсь сделать тут новые стеллажи, чтобы перенести сюда ещё часть экспонатов. В общем, работы непочатый край.
— И неужели никогда не тянет взять в руки кисть и просто сесть писать? — допытываюсь я с удивлением.
— Мне гараж нужно красить — вот для этого кисть подойдёт, — смеётся живописец. — А для настоящего художника в жизни много возможностей проявить себя. Походы с этюдником — это только первый шаг на длительном пути.
И всё-таки, отвлекаясь от хозяйственных нужд, Владимир Иванович н
ачинает вспоминать, да так красочно и вкусно, что сразу понимаешь — художник и правда может рисовать картины без кисти:
— Когда в юности я служил на Северном флоте, то влюбился в север как живописец: много рисовал, обдумывал образы, переживал, проходил свой путь. И это принесло свои плоды: тогда ещё я только подозревал, а сейчас могу говорить точно — в то время во мне родились поэтические образы севера как грандиозного существа. Бурная весна, удивительные контрасты между тьмой и светом, изумрудные тени, зелёные листья с красными ягодами, выходящие прямо из-под снега, водовороты облаков в небе. Помню, тогда я невольно сравнивал увиденное с Крымом, и не в пользу последнего. К середине лета юг выгорает под солнцем, а на севере столько напряжённости в цвете — самое подходящее место для живописца.
Из дальних комнат, отделённых от «парадных комнат» центра ширмами, Владимир Поветкин приносит старинный фотоальбом на замочках — подарок за отличную военную службу — и показывает фотографии. С них смотрит озорной моряк-барабанщик, играющий на жестяном тазе в импровизированном оркестре.
Чужаки на родине
Пока мы беседуем с Владимиром Ивановичем, в центр время от времени заходят гости, причём называют их именно гостями, а не посетителями.
— У нас постоянно бывают люди из разных концов России и не только из России, — комментирует Поветкин. — Их приводят очень разные интересы. Только что был молодой любитель из Бреста — хочет сделать собственные гусли.
А летними вечерами в центре организуются настоящие лекции — археологические пятницы для молодёжи, которая потом будет работать на раскопках. Это очень важная часть работы Владимира Ивановича, ведь на встречах изучается уникальная программа, которой нет аналогов. И всё благодаря новгородским археологическим открытиям. На таких собраниях информация дается с любовью к гостям, правда, только для тех из них, кто внимателен. К сожалению, сами гости центра не всегда радуют Владимира Ивановича:
— Были как-то у меня москвичи из инструментальной группы хора Пятницкого: хотели увидеть гусли с особым грифом. А спустя пару лет я встретил их уже в нашем кремле. «А мы теперь такие же гусли «с дырками» делаем, иностранцы берут их за милую душу», — довольные они сказали мне. Вот, оказывается, что им было нужно: удачно продать лирообразные гусли, драгоценность, которую они и сами-то толком не осознали. Вроде бы, маленький пример, а проблема большая: нельзя зарабатывать деньги на всём подряд. Мы работаем не для того, чтобы сделать сенсацию или обогатиться, прекрасно понимая, что наш центр никогда не станет финансово богатым. Зато с точки зрения культуры, мы богатейшие в России и в Европе: такие наработки по древнерусскому музыкальному инструментарию, которыми мы обладаем, не найти больше нигде.
Владимир Иванович признаётся, что часто он и его сотрудники оказываются в прямо противоположном направлении, отличающемся от того, что диктует официальная культурная сфера. Проследить это можно практически во всём.
— Вот, например, праздники, — приводит пример Поветкин. — У нас сейчас принято, что кто-то выступает на сцене, а основная масса «отдыхает». А мы напоминаем, что в нашей русской традиции праздники не проходили с пассивными слушателями: участвовали в действе все — своей одеждой, знанием необходимых блюд, песнями. Это был особый уклад жизни с мировоззрением, которое нельзя забывать и которое необходимо уважать. В народной традиции все люди были творческими, ведь для того, чтобы вести хозяйство, человек должен был быть талантлив во всём: в обработке земли, кузнечном деле, пошиве одежды. Крестьянский дом, как корабль, всегда считался отдельным государством.
Апофеозом творческого мастерства Владимир Иванович считает женщин-рукодельниц, которые, находясь во взаимопонимании, использовали один и тот же художественный язык и при этом никогда не создавали двух одинаковых вещей — все они были особенными.
Любопытно, что перенять этот особый язык современным людям непросто. Ещё в восьмидесятых, когда Поветкин открыл для себя мужскую косоворотку — традиционную народную рубаху — и понял, что лучшего покроя мужской одежды просто не бывает, он попросил свою маму, Марию Фёдоровну Байбакову, между прочим, отличную швею, дочь профессионального портного, скроить такую же. Так вот, мастерица просто зашла в тупик: настолько непривычен и непонятен был народный покрой для профессионала, привыкшего шить европейскую одежду.
— К примеру, мы все уже давно забыли, что русская одежда не может существовать без пояса, привыкли к такому положению дел. А ведь раньше выйти на люди, не подпоясавшись, означало потерять честь: отсюда и пошло выражение «распоясался», — замечает мой собеседник.
Как у Экзюпери
На вопрос о творческой самореализации Владимир Иванович отвечает по-особому:
— Я пытаюсь следовать нашим родным традициям, но, с другой стороны, делаю то, чего тем же крестьянам раньше не приходилось. Так, я не отвергаю пользование компьютером и телефоном, считаю, что их изобрели гениальные люди, которых тоже можно назвать художниками. Просто дело в том, что, с одной стороны, художник — это тот, кто изобретает компьютер, а с другой — человек проявляется в художнике, начиная с дворника.
Почему дворник может быть художником, для Владимира Ивановича вполне объяснимо: тот, кто ухаживает за ликом земли, делает его красивым, — самый настоящий творец.
— Я регулярно хожу вокруг здания центра и убираю банки-склянки. Поэтому у нас такой вот ухоженный участок, — считает Поветкин. — Хотя некоторые люди думают, что раз здесь нет английского газона, значит, территория заброшена. Но это же совершенный отрыв от родной земли. На нашем участке растут валерьяна, иван-чай, тысячелистник, зверобой, земляника, даже грибы — в общем кусочек естественной природы, на котором одни цветы сменяют другие, а мы только чуть-чуть помогаем. А когда приходят праздники, из разнотравья плетутся купальские венки, которые наполняют воздух в центре ароматом
тёплого августовского сена.
Между прочим, в разговоре выяснилось, что Центр музыкальных древностей и правда стал особым островком на Торговой стороне: сами обитатели в шутку называют его «Заповетником», в честь хозяина. Да и вообще фамилия Владимира Ивановича просто идеальна для творчества в словообразовании. Его пожелания именуют «заповетями», а вот если хозяин центра недоволен, то провинившийся выслушивает «проповеть». Ну а маленькие деревянные хоры в зале центра ласково именуют «поветками».
Будет месяц косорогий колыбель твою качать
Владимир Иванович как никто другой знает, что город не может существовать без собственного голоса — современный, а уж тем более древний мир постоянно живет тысячами самых разных звуков.
— Невозможно представить себе ночной древний Новгород без характерного постукивания колотушки, специального приспособления сторожа, — увлечённо рассказывает Поветкин. — И наши предки это прекрасно понимали: если ночью раздавался характерный стук, значит, всё спокойно, ну а если вдруг звук затихал — нужно было побеспокоиться: либо сторож уснул, либо случилась какая-то беда. С бытовых сигналов в древности начиналось понятие музыки — гудьбы.
Помимо характерных звуков у людей существовали песни, без которых поселения просто невозможно представить, с ними связывались целые обряды.
— Музыка нередко рождалась в кузнице, на току. Только представьте: зерно толкли в ступах, а если ступа была не одна, то получалась настоящая музыка. Сегодня мы становимся бездельниками — потребляем готовое, нажимая кнопку того или другого устройства, — сетует Владимир Иванович. — Не случайно ещё Платон, а наверняка и до Платона говорили, что забывающие свои старинные песни исчезают как народ. Я бы не хотел просто исчезнуть.
Именно поэтому в центре Поветкина поют: под звуки древних колотушек и трещоток, под старинные гудки и, конечно, под гусли — инструмент, которому Владимир Иванович уделил, пожалуй, большую часть своих исследований.
— Есть легенда, что струны гуслей — это золотые лучи, упавшие на землю, а их корпус — душа человека. О гуслях заботится сам Бог. Гусли в древнем мире были олицетворением мужского начала, и если бы наши предки увидели женщину, играющую на гуслях, то, пожалуй, сильно удивились бы. Современные концертные гусли не имеют практически никакого отношения к тем древним музыкальным инструментам, которые называли гуслями наши предки, — и это даже не сотая часть того, что Владимир Иванович может рассказать о легендарном инструменте.
Демонстрируя один из народных наигрышей, он вскользь замечает: так бы и играл... И словам этим охотно веришь. Не зря же и в сказках при первых звуках волшебных гуслей, дудочек и сопелей ноги сами неслись в пляс и уже не могли остановиться. Впрочем, настоящее волшебство гуслей кроется даже не в плясовых наигрышах, а в плавных баюкающих напевах. И Владимир Иванович действительно начинает играть колыбельную. Да не просто колыбельную, а подарок городу к его юбилею.
— Я ничего специально не придумывал, — объясняет автор, — не участвовал ни в каких конкурсах: потому что это должно быть естественным делом. Такие вещи посылаются нам как подарки с небес, а мы, люди, просто посредники, передатчики — запоминаем и храним.
Невозможно упустить шанс услышать колыбельную в исполнении автора — поэтому очень скоро рядом с Владимиром Ивановичем собирается небольшой хор центра, и вслед за музыкой возникают первые слова…
Спи, пресветлый древний город,
Спи, дворище и причал —
Будет месяц косорогий
Колокольчиком бренчать.
Будет месяц косорогий
Колыбель твою качать.
В колыбельной Великому Новгороду — и умиротворение, и лёгкая печаль, и спокойствие, которого хватит на всё его многообразное население, на каждый закоулок и дворик.
— У каждого города должно быть своё лицо, свой гимн, — рассуждает Поветкин, — а колыбельная — что-то совсем другое, противоположное, но не менее нужное, чем торжественная песня города. Это может быть знак окончания праздника, сигнал наступления времени покоя. Между прочим, колыбельная пришла ко мне именно в те дни, когда я размышлял над гимном Новгороду. Стройный, торжественный мотив гимна никак не шёл из головы, я просто не мог его прогнать. А потом неожиданно появилась колыбельная, и с тех пор она звучит во мне постоянно. И что удивительно — ничуть не надоела.
Владимир Иванович перестаёт говорить, а его руки перебирают струны гуслей. Кажется, что время останавливается, но старинные часы снова бьют.
В состоянии бесконечности
— Музыкальный инструмент — звучащий документ своего времени. Пляска — прямое обращение к матери-земле. Народная музыка не имеет начала и конца, как узор на поясе или полотенце, — почти все фразы Поветкина похожи на завершённые, отточенные афоризмы. И ещё одна особенность этого человека в том, что он умеет протянуть нити из современного мира в далёкое прошлое, чего бы ни касался разговор. И получается это очень просто и органично. Так, как будто и правда нет десятка веков между нами и нашими предками, как будто ещё через десять столетий кто-то будет вот так же просто сидеть на лавке, покрытой половиком ручной вязки, и вспоминать уже наши «древности».
— Мы, различные народы — жители Земли, веками создавали космический букет красоты, в котором запечатлевались наши особенности, — уверен Владимир Поветкин. — И, к сожалению, в наших силах — перемешать это всё в серую, безликую массу с помощью идей мирового глобализма и всеобщей интеграции. Но есть и другой вариант: когда, несмотря на разные языки, мы будем понимать друг друга, в первую очередь осознавая красоту своей народной культуры, а затем уже и чужой. Уверен, что общий язык можно найти именно на различиях, потому что благодаря точкам соприкосновения, которые обязательно найдутся, мы полюбим друг друга и захотим всё найденное сберечь.
Мария КЛАПАТНЮК
Фото Владимира МАЛЫГИНА
